Русская литература для всех. От «Слова о полку Игореве» до Лермонтова - Игорь Николаевич Сухих Страница 50

Дальнейшая жизнь Стародума окутана дымкой неопределенности. Фонвизин не рассказывает, каким «честным трудом» герой заработал капитал, предназначенный Софье. Далекая Сибирь становится волшебной страной, живущей по иным законам, где возможно всякое. Кстати, автор не поясняет и социальное положение Стародума: мы не знаем, помещик ли он, есть ли у него крепостные?

В доме Простаковых Стародум появляется обогащенный не только деньгами, но и мудрыми мыслями, четкой программой просвещенного устройства жизни.

Первой ее ступенью, как ни странно, оказывается простая грамотность. В семидесятые годы XVIII века эта проблема была острой даже для дворянства. Лагерь старинных людей противопоставлен героям новой эпохи еще и по самому простому признаку. Простаковы-Скотинины элементарно неграмотны. В сцене чтения полученного Софьей письма персонажи передают его друг другу, как горячий камень, который невозможно держать в руках.

«Софья. Прочтите его сами, сударыня. Вы увидите, что ничего невиннее быть не может.

Г-жа Простакова. Прочтите его сами! Нет, сударыня, я, благодаря Бога, не так воспитана. Я могу письма получать, а читать их всегда велю другому. (К мужу.) Читай.

Простаков (долго смотря). Мудрено.

Г-жа Простакова. И тебя, мой батюшка, видно, воспитывали, как красную девицу. Братец, прочти, потрудись.

Скотинин. Я? Я отроду ничего не читывал, сестрица! Бог меня избавил этой скуки.

Софья. Позвольте мне прочесть.

Г-жа Простакова. О матушка! Знаю, что ты мастерица, да лих не очень тебе верю. Вот, я чаю, учитель Митрофанушкин скоро придет. Ему велю…» (д. 1, явл. 6).

Более того, вспоминая старинных людей, Простакова с гордостью рассказывает, как тщательно отец оберегал семейство от этой заразы чтения: «Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К счастью ли, покойник-свет и руками и ногами, царство ему небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну робенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет» (д. 3, явл. 5).

Митрофанушка, таким образом, первый из семейства, кого отдают в учение. Поэтому столь много места занимают в комедии сцены с учителями и изображение его «успехов». Ненависть к учебе оказывается у Митофанушки фамильным свойством.

Но грамотность и просвещение – лишь первый элемент программы Стародума. Вторым необходимым условием становятся нравственные качества, добродетель.

«Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы. ‹…› Без нее ‹души› просвещеннейшая умница – жалкая тварь. (С чувством.) Невежда без души – зверь» (д. 3, явл. 1).

Сходные мысли Стародум повторяет и в конце комедии в разговоре с Правдиным: «Так, мой друг; да я желал бы, чтобы при всех науках не забывалась главная цель всех знаний человеческих, благонравие. Верь мне, что наука в развращенном человеке есть лютое оружие делать зло. Просвещение возвышает одну добродетельную душу» (д. 5, явл. 1).

Добродетель (во всех падежах и формах) – одно из самых частотных понятий комедии.

Таким образом, Стародум выводит формулу настоящего человека: добродетель, украшенная рассудком просвещенным (д. 4, явл. 6). При этом огромную роль герой отводит воспитанию. Как истинный просветитель, он убежден, что воспитание важнее врожденных качеств, оно способно поднять человека к вершинам просвещения и укоренить в его душе добродетель. «Поверь мне, всякий найдет в себе довольно сил, чтоб быть добродетельну» (д. 4, явл. 1).

Таким образом, и Митрофанушка небезнадежен. При соответствующих условиях он мог бы превратиться – уже в другом произведении – в честного, самоотверженного, верного слугу отечества Гринева.

В комедии Фонвизина сталкиваются жестокая реальность и просветительский идеал. В финале идеал, конечно, побеждает.

Крепостные спасены от помещичьей тирании благодаря Правдину и монаршей воле. «В наших комедиях начальство часто занимает место рока (fatum) в древних трагедиях; но в этом случае должно допустить решительное посредничество власти, ибо им одним может быть довершено наказание Простаковой, которое было бы неполно, если бы имение осталось в руках ее» (П. А. Вяземский. «Фонвизин»).

Скотинин бежит из дома родственников со словами: «Как друзей не остеречь! Повещу им, чтоб они людей… ‹…› Хоть не трогали».

Неправильно воспитавшая сына мать жестоко наказана, переживает настоящую трагедию.

Митрофанушку отправляют в армию, где возможно и его перевоспитание.

Хотя П. А. Вяземский едко замечал: «Недоросль не тем смешон и жалок, что шестнадцати лет он еще не служит: жалок был бы он служа, не достигнув возраста рассудка; но смеешься над ним оттого, что он неуч. ‹…› Должно признаться, что и Правдин имеет довольно странное понятие о службе, говоря Митрофанушке в конце комедии: „С тобою, дружок, знаю, что делать: пошел-ка служить!“ Ему сказать бы: „пошел-ка в училище!“, а то хороший подарок готовит он службе в лице безграмотного повесы».

Однако в русской жизни реальность отмстила идеалу и разрушила его.

«Для взрослых Митрофан вовсе не смешон; по крайней мере над ним очень опасно смеяться, ибо митрофановская порода мстит своей плодовитостью, – предупреждал через столетие историк В. О. Ключевский. – Повторяю, надобно осторожно смеяться над Митрофаном, потому что Митрофаны мало смешны, и притом очень мстительны, и мстят они неудержимой размножаемостью и неуловимой проницательностью своей породы, родственной насекомым или микробам» («Недоросль», 1896).

Действительно, ни тяжелая рука закона, ни немногочисленные Стародумы и Правдины не смогли одолеть толпы Митрофанушек. Из дворянской среды выходили замечательные писатели, храбрые военные, честные чиновники, но не они определяли ее общий тон. Этот тон определяло безудержное казнокрадство, презрение к низшим классам, служебное безделье или же безделье образованное. Научившись читать и танцевать, такие люди в общественной жизни оставались теми же Митрофанушками.

Друг честных людей Стародум в конце концов одержал пиррову победу. Почти одновременно с горькими размышлениями Ключевского А. П. Чехов напишет рассказ «Свирель» (1887), герой которого, старик-пастух, с иронией рассуждает, как – через сто лет после Фонвизина и через двадцать пять после отмены крепостного права – изменились далекие потомки его персонажей.

Сначала от мудрого старика достается «нестоящим» мужикам: «Ты вот гляди, мне седьмой десяток, а я день-деньской пасу, да еще ночное стерегу за двугривенный, и спать не сплю, и не зябну; сын мой умней меня, а поставь его заместо меня, так он завтра же прибавки запросит или лечиться пойдет. Так-тось. Я, акроме хлебушка, ничего не потребляю, потому хлеб наш насущный даждь нам днесь, и отец мой, акроме хлеба, ничего не ел, и дед, а нынешнему