Русские символисты - Цезарь Самойлович Вольпе Страница 6

Уже в «Tertiа vigiliа» можно было заметить, что автор — поэт-декадент, книжник, индивидуалист и волхвователь, человек, органически связанный с новой, индустриальной эпохой. Он любит город, его шумы, темп городской жизни.

Я люблю большие дома

И узкие улицы города,—

пишет он.

Пространства люблю площадей…

…Город и камни люблю,

Грохот его и шумы певучие…

В стихотворении из «Urbi et оrbi» «Париж» он говорит:

И я к тебе пришел, о город многоликий,

К просторам площадей, в открытые дворцы;

Я полюбил твой шум, все уличные крики:

Напев газетчиков, бичи и бубенцы;

Я полюбил твой мир, как сон, многообразный

И вечно дышащий, мучительно живой…

Твоя стихия — жизнь, лишь B ней твои соблазны.

Ты на меня дохнул — и я навеки твой.

Новый город с его фабриками и фабричными частушками, с его классовыми противоречиями входит в стихи Брюсова, и Брюсов впервые в русской поэзии создает образцы поэзии городской жизни, так называемую урбанистическую (urbi — по-латыни город) лирику. Впервые перед Брюсовым в его стихах о городе встает и проблема социальных противоречий. Он пишет стихотворение «Каменщик», которое сделалось одним из наиболее популярных стихотворений русской поэзии XX века.

В эти годы Брюсов знакомится с творчеством бельгийского поэта Верхарна, поэта «души» городов и индустриализма. Переводя Bepхарна в России, Брюсов учился у него строить ритмы стихотворений, выражающие новое, городское жизнеощущение.

РЕВОЛЮЦИЯ 1905 Г. И ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ

Война русского империализма с Японией была встречена Брюсовым восторженно. Разделяя взгляды монархистов и националистов, Брюсов приветствовал маньчжурскую авантюру Романовых как начало наступления всемирного владычества России‚ как наступление царства третьего Рима.

Он откликнулся на эту войну программно-империалистическим стихотворением «К Тихому океану»:

Снилось ты нам с наших первых веков

Где-то за высью чужих плоскогорий,

В свете и в пеньи полдневных валов,

Южное море.

Этот «скифский» империализм Брюсова в процессе войны подвергся сильным испытаниям. Поражения русского царизма на суше и на море, особенно цусимский разгром русской эскадры, заставляют Брюсова пересмотреть свои политические взгляды. После Цусимы он писал в одном письме: «Полагаю, что в дни, когда погибла эскадра Рожественского… с нею пошла ко дну вся старая Россия (ныне и я должен признать это)». Это же ощущение крушения замыслов русского империализма проходит и в стихотворении Брюсова «Цусима»:

Да вместе призрак величавый,

Россия горестная, твой

Рыдает над погибшей славой

Своей затеи роковой!

И снова все в веках далеко,

Что было близким наконец:

И скипетр Дальнего Востока,

И Рима Третьего венец.

Начавшаяся революция становится центром его интересов. В октябре 1905 г. Брюсов писал одному писателю: «Приветствую Вас в дни революции. Насколько мне всегда была (и остается теперь) противна либеральная болтовня, настолько мне по душе революционное Действие. Впрочем, пока я не более, как наблюдатель, хотя и попадал под полицейские пули… Умоляю, воспользуйтесь свободой, чтобы напечатать мои переводы из Верхарна. Этого очень хочу. Верхарн воистину революционный поэт, и надо, чтоб его узнали теперь».

А. B. Луначарский, говоря о значении революции 1905 г. для развития идеологии и творчества Брюсова, указывает: «Первый раз выступили черты общественности в Брюсове B 1905 году. Не сразу разобрался он в явлениях японской войны, в явлениях революции. Его песни того времени далеко не совсем чисты, они отнюдь не приемлемы для нас…

Во-первых, Брюсов чувствует, что старая культура закатывается… он предчувствует обновление… Сам он еще относит себя к нему скорбно. он приветствует победителей, обновителей, он призывает их сокрушить старую культуру и его самого, поэта, вместе с нею и не боится варварских горизонтов, которые раскроются перед человечеством, когда падут старые храмы.

Второй его нотой было презрение к либерализму, к половинчатой полуреволюции». В стихотворении «Довольным» Брюсов писал:

Прекрасен, в мощи грозной власти,

Восточный царь Ассаргадон,

И океан народной страсти

В щепы дробящий утлый трон!

Но ненавистны полумеры,

Не море, а глухой канал,

Не молния, а полдень серый,

Не агора, а общий зал.

Hа этих всех, довольных малым,

Вы, дети пламенного дня,

Восстаньте смерчем, смертным шквалом,

Крушите жизнь — и с ней меня!

Сборник Брюсова «Stephапоs», составленный из стихов 1904–1905 гг., отражает всю эту политическую эволюцию Брюсова. Многое написанное за год до подготовки сборника к печати уже не выражает его новых воззрений. В предисловии к «Stephапоs» Брюсов пишет о том, что его книга «не для сегодняшнего дня», дня революционной борьбы и сражений. Предисловие к «Stephапоs» Брюсов открыл эпиграфом из Тютчева:

Теперь тебе не до стихов,

О слово русское, родное!

Вслед за тем Брюсов писал:

«Бедная моя книга! Я отдаю тебя читателям в дни, когда им нужен не голос спокойных раздумий, не напевы извечных радостей и извечных страданий, но гимны борьбы и бой барабанов. Ты будешь похожа, моя книга, на безумного певца, который вышел на поле битвы, в дым, под выстрелы, — только с арфой… Одни, пробегая, не заметят тебя, другие оттолкнут со словами «не время!», третьи проклянут за то, что в руках у тебя не оружие. Не отвечай на эти упреки. Они правы: ты не для сегодняшнего дня. Проходи мимо, чтобы спокойно ждать своего часа. Прощай, моя бедная книга! Ты уже далеко от меня. Да, настало время военных труб и песен сражений. Валерий Брюсов. 21 ноября 1905».

Перепечатывая в «Stephапоs’e» стихотворение «К Тихому океану», Брюсов сделал к стихотворению примечание: «Будущее, уже пережитое нами, жестоко опровергло последние слова стихотворения. Я не счел, однако, необходимым исключить его из сборника и должен сознаться, что, подобно многим, ошибался, ожидая конечного торжества России B этой войне».

Таким образом, сборник «Stephапоs», выражая всю противоречивость позиции Брюсова 1903–1905 гг., представляет и брюсовскую лирику, складывающуюся под отчетливым влиянием Тютчева, Фета, Жуковского и Боратынского:

Поблек предзакатный румянец.

На нитях серебряно-тонких

Жемчужные звезды повисли,

Внизу — ожерелье огней,

И пляшут вечерние мысли

Размеренно — радостный танец

Среди еле слышных и звонких

Напевов встающих теней.