Кант и кантовская философия в сочинениях Марка Алданова - Алексей Николаевич Круглов Страница 6

«Революция духовно богатого народа, происходящая в эти дни на наших глазах, победит ли она или потерпит поражение, будет ли она полна горем и зверствами до такой степени, что благоразумный человек, даже если бы он мог надеяться на ее счастливый исход во второй раз, все же никогда бы не решился на повторение подобного эксперимента такой ценой, — эта революция, говорю я, находит в сердцах всех зрителей (не вовлеченных в эту игру) равный их сокровенному желанию отклик, граничащий с энтузиазмом, уже одно выражение которого связано с опасностью и который не может иметь никакой другой причины, кроме морального начала в человечестве»[123].

С одной стороны, Кант не скрывает «зверства» французской революции. В «Антропологии...» (1798) он даже говорит о времени, «когда несправедливость носила государственный характер и была объявлена соответствующей закону», т.е. «при власти Комитета общественного спасения Французской республики»[124]. Тем не менее он говорит об этом весьма скупо. Обсуждения же возможных негативных последствий революции во Франции у него и вовсе не найти. Более того, он вступает в полемику с теми, кто задумывается о подобных трагических последствиях. В споре с тезисом Георга Кристофа Лихтенберга (1742—1799) «Самое трагичное [воздействие], оказанное на нас Французской революцией, бесспорно, состоит в том, что всякое разумное и требуемое Богом и правовыми путями притязание рассматривается как зародыш бунта» Кант утверждает: «Этого не произошло!»[125]

Хотя Кант отрицает право на революцию, в его сочинениях можно все же отыскать некоторые аргументы, которые при определенных обстоятельствах говорили бы в пользу революции[126]: не существует права на самопорабощение, поругание собственной свободы превращает человека в животное. При благоприятной ситуации (природная катастрофа, война и т.д.) политические отношения можно и изменить[127]. В «Метафизике нравов» Кант утверждает следующую обязанность: «Не будь лишь средством для других, будь для них также и целью»[128]. А в «Споре факультетов» говорится: «...для всемогущества природы или, скорее, для недоступной нам высшей причины человек есть всего лишь мелочь. Но то, что властители одного с ним рода считают его таковой и обращаются с ним как с животным или просто как с орудием своих целей, натравливают в своих распрях людей друг на друга, чтобы их убивать, — это уже не мелочь, а прямое извращение конечной цели самого творения»[129]. После так или иначе начавшейся революции подобные тезисы могли бы служить в качестве ее определенного оправдания, особенно в ситуации, когда власть предержащие позволяют себе «нарушить и попрать священные права человечества»[130].

С одной стороны, Кант в 1793 году проводит границу в борьбе за «священные права человечества»: «Свобода [члена общества] как человека, принцип которой в отношении устройства общества я выражаю в следующей формуле: ни один не может принудить меня быть счастливым так, как он хочет (так, как он представляет себе благополучие других людей); каждый вправе искать своего счастья [Glückseligkeit] на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерба свободе других стремиться к подобной цели — свободе, совместимой по некоторому возможному общему закону со свободой всех (т.е. с их правом искать счастья)»[131]. С другой стороны, дошедшие до нас записи разговоров философа в 1798 году рисуют несколько иную картину по этому же вопросу[132]. Между собственной философией и метафизикой своих коллег, с одной стороны, и французской революцией, с другой стороны, Кант не видит никакой каузальной связи: «Я не знаю, должен ли я судить, будто недавно возникшее и ранее неслыханное обвинение метафизики, будто она есть причина государственных революций, оказывает ей слишком много незаслуженной чести, или же возводят на нее злостный незаслуженный поклеп, ибо уже с давних времен основоположением дельцов стало ее изгнание в качестве педантства в школы»[133].

Если кратко резюмировать, то позиция Канта такова: по праву ли или против права, но французская революция началась. Философ не желает вмешиваться во внутренние французские дела. По Канту, этого не следует делать и другим государствам[134]. Хотя он не признает права народа на революцию, он все же рассматривает революцию как благоприятную возможность изменения политических отношений согласно этическим предписаниям. Себя самого он рассматривает в роли «наблюдателя», а революцию Кант толкует как «эксперимент». Он оспаривает ответственность собственной философии за революцию во Франции. Ни о революционных преступлениях, ни о негативных последствиях французской революции Кант не имеет особой охоты дискутировать.

Первая странность, которая бросается здесь в глаза, такова: довольно сухой муж Кант, избегающий в общении с людьми всякой сентиментальности, философ, проповедующий не склонность а долг, нередко говорит о французской революции прямо эйфорически и использует при этом примечательное понятие энтузиазма: «...участие в добре с аффектом, энтузиазм, хотя и не заслуживает полного одобрения, ибо аффект как таковой достоин порицания...»[135]. Свидетели рассказывают даже о слезах Канта после объявления республики во Франции. Французская революция явно была для Канта не просто политическим событием (Begebenheit), иначе трудно было бы объяснить его практически религиозные чувства в данной связи. За пять лет до начала революции в знаменитой статье «Ответ на вопрос: Что такое Просвещение?» Кант еще различал нечто вроде разных уровней революции: «...публика может достигнуть просвещения только постепенно. Посредством революции можно, пожалуй, добиться устранения личного деспотизма и угнетения со стороны корыстолюбцев или властолюбцев, но никогда нельзя ее посредством осуществить истинную реформу образа мыслей; новые предрассудки, как и старые, будут служить вожжами для бездумной толпы»[136]. После же 1789 года философа удивительным образом больше всего волнует самое поверхностное из приведенных значений революции. Оправдывало ли то, что в ходе этой революции явилось на свет, кровь и отрубленные головы? Был ли Кант готов смириться с этим или же закрыть на это глаза? Что за драгоценные «знаки нашей эпохи»[137] Кант обнаружил во французской революции?

Кант и французская революция: свидетельства современников

Современники Канта нередко рассматривали его произведения в качестве таких работ, которые «осуществляют всеобщее просвещение важнейших понятий и целительную революцию в образе мышления для мира и для потомков»[138], а его философию истолковывали как «гораздо более благословенную и всеобщую революцию», нежели Реформация Лютера[139]. Но как выглядит ее связь с революцией во Франции?

С самого начала следует учитывать, что первые биографы Канта, знавшие философа лично, находились в весьма непростой ситуации в вопросе французской революции[140]. Этим объясняется, в частности, попытка Рейнгольда Бернгарда Яхмана (1767-1843) представить Канта в качестве антиреволюционера,