Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху Страница 6

Необходимо прежде всего отрешиться от превратного представ­ления, будто Лённрот был всего лишь «скромным лекарем» — он был и высокообразованным филологом-гуманитарием, весьма чутким и прозорливым в понимании главнейших национально-культурных задач своего времени. Да и в понимании проблем народного здраво­охранения Лённрот как медик и просветитель вовсе не отставал от своего века, если взглянуть на его деятельность исторически.

О филологических возможностях Лённрота свидетельствует, в ча­стности, его языковая подготовка, о которой обычно даже не упоми­нается в наших изданиях. Начав учиться поздно, только в двенадцать лет, и зная к тому времени только родной финский язык, Лённрот овладел со временем полдюжиной иностранных языков, древних и новых: древнегреческим, латинским, шведским, немецким, русским, в значительной степени французским и английским и вдобавок еще карельским и саамским. Кстати, в латыни и древнегреческом Лён­нрот чувствовал себя настолько уверенно, что в одно время даже по­думывал сменить врачебную должность на место лицейского препо­давателя этих языков, а заодно и математики, курс которой ему тоже довелось прослушать в университете (в ту пору университетская под­готовка была многопрофильной). Шведский язык, наряду с фин­ским, стал для Лённрота основным литературным языком, на немец­ком и русском он сравнительно свободно объяснялся, а карельским и саамским обходился в своих экспедиционных поездках по соответ­ствующим регионам.

Нелишне напомнить и о международном признании заслуг Лён­нрота, являвшегося почетным членом ряда зарубежных научных об­ществ и академий, в том числе Российской Академии наук. Все это плохо вяжется с укоренившимся представлением о «скромном сель­ском лекаре», хотя по своей натуре и привычкам Лённрот действи­тельно был очень скромным человеком, смущавшимся от малейшего намека на славословие и официальное возвышение. Сам он не увлекался ни орденами, ни медалями — ими играли его дети, в чьих тай­никах они и хранились.

Подчеркнем: расхожий и упрощенный стереотип во многом обу­словлен внеисторическим подходом и к личности Лённрота, и к его эпохе. Поэтому важно понять деятельность и фигуру Лённрота в кон­тексте его времени, к чему и будут направлены наши усилия в данной книге.

Помогут в этом лучшие из существующих финских работ о Лённроте, опубликованных в разное время. Наиболее капитальным яв­ляется двухтомный труд А. Анттила «Жизнь и деятельность Элиаса Лённрота» (1931 —1935), впоследствии переизданный. Фольклор­но-литературной и составительской стороне деятельности Лённрота посвящены многие работы В. Кауконена, в том числе его книга «Элиас Лённрот и Калевала» (1979), переведенная на некоторые ев­ропейские языки. Врачебная деятельность Лённрота освещена в кни­ге Р. Хейккинена (1985), и в том же году вышла краткая общая его биография, написанная Т. Королайнен и Р. Тулусто. Заслуживают внимания также книги и статьи А. Алквиста, О. А. Каллио, Э. Лейно, В. Таркиайнена, Ю. Хирна, М. Хаавио, Р. Коскимиес, эстонского ис­следователя и переводчика «Калевалы» А. Анниста и других авторов.

В 1990-1993 гг. в Финляндии вышло капитальное пятитомное издание избранного наследия Лённрота (общая редакция и составле­ние Р. Маямаа). Выходу издания предшествовала серьезная научная подготовка. Оно включает около пятисот писем Лённрота, журналь­ные и газетные статьи, научные доклады и другие документы, охва­тывающие все стороны его деятельности. Это тип академического издания с подробными комментариями и указателями (шведские тексты даются без финского перевода — предполагается, что читате­лю доступны оба языка). Являясь первым фундаментальным издани­ем наследия Лённрота, оно принесет несомненную пользу исследо­вателям.

На протяжении десятилетий наследие Лённрота привлекало по причине своей многосторонности самых разных специалистов — фольклористов, этнографов, лингвистов, литературоведов, истори­ков культуры, медиков. Поэтому работ, в которых так или иначе ос­вещается деятельность Лённрота, довольно много, и по мере возмож­ности они будут учитываться в данной книге.

Лённрот был одной из тех ключевых фигур в истории своей стра­ны, с которыми связано само зарождение и формирование современ­ной финской нации, само ее право на историческое бытие и незави­симое развитие. Вот почему в сознании Лённрота, во всей его дея­тельности столь остро стояла проблема культурной преемственно­сти, неразрывной и животворной связи между прошлым, настоящим и будущим нации. И фольклору, народным традициям принадлежа­ла в этом первостепенная роль.

О многих сторонах исторической и культурной жизни пойдет речь в нашей книге, но в центре постоянно будет именно фигура Лённрота на фоне его эпохи. Сам образ времени предстанет преиму­щественно в лённротовском восприятии, через его личность.

Хотелось бы в этой связи предварительно сказать об особом ра­курсе дальнейшего нашего изложения и о том, чем оно, вероятно, бу­дет отличаться от предшествующих работ о Лённроте.

Как уже говорилось, весьма солидная и отлично написанная кни­га-биография А. Анттила, равно как и другие финские работы о Лён­нроте, имеют свои достоинства, и мы будем опираться на них преж­де всего в фактологическом отношении.

Но Лённрот предстает в них почти исключительно как чисто фин­ское явление, в рамках финской культуры. Сточки зрения финского читателя и истории финской культуры это в общем-то понятно и оп­равданно.

Однако, имея в виду зарубежного читателя, такой узконациональ­ный подход грозит обернуться недостатком. Поэтому в нашей книге общий ракурс расширяется в двух направлениях.

Во-первых, существенно шире представлен не только финский, но и общеевропейский культурно-исторический фон деятельности Лённрота. Тем самым выявляется, что он отнюдь не был изолирован­ным, единичным и только финским явлением. Причем это был не пассивно-нейтральный, но активно воздействующий на Лённрота фон, подобно тому как и его собственная деятельность имела между­народный резонанс.

И, во-вторых, в нашей книге уделяется значительное внимание тому, какими предстали перед глазами Лённрота обследованные им районы Карелии и вообще русского Севера. Если обозначить только главные пункты маршрутов Лённрота, то это Выборг, Сортавала, Пе­трозаводск, Кемь, Кандалакша, Кола, Архангельск, Холмогоры, Кар­гополь, Вытегра, Лодейное Поле, Валаамский и Соловецкий мона­стыри. И, разумеется, в центре его внимания были деревни, сельское население, особенно карельское и вепсское. Причем оно интересова­ло Лённрота не только в фольклорно-языковом отношении, но и с точки зрения быта, хозяйственных занятий, типа построек и т. д. Это же привлекало Лённрота и в русских деревнях.

Сведения, сообщаемые Лённротом, являются свидетельствами непосредственного очевидца, нередко они уникальны и потому осо­бенно ценны. Даже, казалось бы, мелкие подробности народного бы­та, увиденные зорким глазом умного наблюдателя, приобретают че­ловеческую значимость — без таких подробностей история становит­ся пресной и безлюдной, лишенной реального аромата жизни. Сей­час как-то трудно представить себе, например, что Лённрот полтора столетия тому назад ходил по улицам Петрозаводска, наносил визи­ты губернатору