«Мастер и Маргарита»: За Христа или против? (3-е изд., доп. и перераб.) - Андрей Вячеславович Кураев Страница 8

Как известно, булгаковский Коровьев «однажды неудачно пошутил». Но если его шутка имела многовековые, вечные последствия, то она касалась религии.

Лучший, на мой взгляд, исследователь творчества Булгакова Л. Яновская в разные годы предлагала две взаимоисключающие версии этой таинственной шутки.

В 1987-м: «Я давно догадывалась, что к этому каламбуру имеет какое-то отношение отдельная запись в черновой тетради 1933 года „Мастера и Маргариты“: „Свет порождает тень, но никогда, мессир, не бывало наоборот“».

В библиотеке Булгаков был прозаический перевод гётевского «Фауста», выполненный А. Соколовским (СПб.,1902). И в нем Булгаков подчеркнул монолог Мефистофеля: «Я часть той тьмы, из которой родился свет». И на полях две маленькие буквы: «к-в» (Коровьев?).

Можно предположить, что Коровьевский афоризм о том, что тьма не может породить свет, входил в противоречие с самооценкой «мессира» — за что именно им он и был наказан.

А ранее, в 1983-м, Л. Яновская полагала, что «вряд ли Воланд наказывает своего верного рыцаря, чье место непосредственно рядом с ним, за неудачу каламбура»[66]. Тогда наказан Коровьев не Воландом, а вышученным им Светом.

В этом случае ближайший же литературный аналог «неудачной шутки» — Сансон Карраско…

Был у Булгакова контакт с «Дон Кихотом»? Да, он написал пьесу «Дон Кихот». А 23 июля 1938 года он писал жене: «Жадно гляжу на испанский экземпляр „Дон Кихота“. Теперь займусь им».

В булгаковской инсценировке племянница Дон Кихота просит своего возлюбленного Карраско вернуть дядю домой. Для этого Карраско переодевается «рыцарем Белой Луны», вызывает Дон Кихота на поединок и ставит условие: проигравший возвращается домой и более не мнит себя рыцарем.

После поражения Дон Кихот клянется «никуда больше не выезжать и подвигов не совершать»[67], возвращается домой, пробует жить «как все». И умирает от тоски… «Ах, Санчо, Санчо! Повреждения, которые нанесла мне его сталь, незначительны. Также и душу мою своими ударами он не изуродовал. Я боюсь, не вылечил ли он мне мою душу, а вылечив, вынул ее, но другой не вложил. Смотри, солнце срезано наполовину, земля поднимается все выше и выше и пожирает его. На пленного надвигается земля! Она поглотит меня, Санчо!»[68]

Но еще когда в ходе боя Дон Кихот получает ранение в руку, герцог говорит Карраско: «Шутка зашла слишком далеко»[69].

Вот и шутки советских безбожников, по мнению Булгакова, заходили слишком далеко. Нельзя разрушать чужую веру, если ты ничего не можешь предложить взамен. Нельзя заменять веру коровьей ветеринарией. Нельзя красть мечту о Небе: в этом случае душу «пожирает земля». Мрак и печаль настигают таких шутников… Коровьев теперь «темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом».

ГПУ при обыске на квартире Булгакова 7 мая 1926 года нашло у него стихотворное «Послание евангелисту Демьяну Бедному».

Я часто думаю, за что Его казнили?

За что Он жертвовал Своею головой?

За то ль, что, враг суббот, Он против всякой гнили

Отважно поднял голос Свой?

За то ли, что в стране проконсула Пилата,

Где культом кесаря полны и свет и тень,

Он с кучкой рыбаков из бедных деревень

За кесарем признал лишь силу злата?

За то ли, что Себя на части разделя,

Он к горю каждого был милосерд и чуток

И всех благословлял, мучительно любя

И стариков, и жен, и крохотных малюток?

Демьян, в «Евангельи» твоем

Я не нашел правдивого ответа.

В нем много бойких слов, ох как их много в нем,

Но слова нет достойного поэта.

Я не из тех, кто признает попов,

Кто безотчетно верит в Бога,

Кто лоб свой расшибить готов,

Молясь у каждого церковного порога.

Я не люблю религию раба,

Покорного от века и до века,

И вера у меня в чудесные слова —

Я верю в знание и силу Человека.

Я знаю, что стремясь по нужному пути,

Здесь на земле, не расставаясь с телом,

Не мы, так кто-нибудь другой ведь должен же дойти

К воистину божественным пределам.

И все-таки, когда я в «Правде» прочитал

Неправду о Христе блудливого Демьяна —

Мне стало стыдно, будто я попал

В блевотину, извергнутую спьяну.

Пусть Будда, Моисей, Конфуций и Христос

Далекий миф — мы это понимаем, —

Но все-таки нельзя ж, как годовалый пес,

На все и всех захлебываться лаем.

Христос — Сын плотника — когда-то был казнен…

Пусть это миф, но все ж, когда прохожий

Спросил Его: «Кто ты?» — ему ответил Он:

«Сын человеческий», но не сказал: «Сын Божий».

Пусть миф Христос, как мифом был Сократ,

И, может быть, из вымысла все взято —

Так что ж теперь со злобою подряд

Плевать на все, что в человеке свято?

Ты испытал, Демьян, всего один арест —

И то скулишь: «Ах, крест мне выпал лютый».

А что б когда тебе Голгофский выпал крест

Иль чаша с едкою цикутой?

Хватило б у тебя величья до конца

В последний час, по их примеру тоже,

Весь мир благословлять под тернием венца,

Бессмертию уча на смертном ложе?

Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил,

Своим пером ты не задел Его нимало —

Разбойник был, Иуда был —

Тебя лишь только не хватало!

Ты сгусток крови у крест

аКопнул ноздрей, как толстый боров,

Ты только хрюкнул на Христа,

Ефим Лакеевич Придворов![70]

Ты совершил двойной тяжелый грех

Своим дешевым балаганным вздором,

Ты оскорбил поэтов вольный цех

И малый свой талант покрыл большим позором.

Ведь там за рубежом, прочтя твои стихи,

Небось злорадствуют российские кликуши:

«Еще тарелочку демьяновой ухи,

Соседушка, мой свет, откушай».

А русский мужичок, читая «Бедноту»,

Где «образцовый» труд печатался дуплетом,

Еще сильней потянется к Христу,

А коммунизму мат пошлет при этом[71].

Так что у Булгакова как минимум «стилистические разногласия» с советской