Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 - Джеймс Шапиро Страница 9

До последнего времени Шекспир снимал жилье на севере Лондона, в приходе святой Елены. Место, очень удобное для актера или музыканта, — рукой подать до Шордича, Театра и Куртины. Это был вполне фешенебельный район, и потому здесь часто селились купцы. Когда началось строительство Глобуса, Шекспир переехал в Саутуорк, район трущоб и развлечений, сняв жилье неподалеку от тюрьмы Клинк — в непосредственной близости от строительной площадки Глобуса. Переехав поближе к театру (в Лондоне Шекспир часто переезжал с места на место — к явному неудовольствию сборщиков налогов), Шекспир почувствовал наконец дух грядущих перемен, витавший в воздухе, и прилив новых сил и вдохновенья.

В ту пору драматург заканчивал «Генриха V», задуманного им еще несколько лет назад, в 1596 году, когда он решил переписать известный сюжет анонимной хроники «Знаменитые победы Генриха V». Так родились целых три хроники — две части «Генриха IV» и «Генрих V». В них нашли отражения события современности. Правка, внесенная Шекспиром в текст «Генриха V» — драматург устранял сюжетные неувязки и повторы, кочевавшие из одной редакции текста в другую, уточнял место действия, подчас менял персонажей, — показывает, как менялась концепция пьесы. Кажется, над «Генрихом V» он работал дольше обычного, скорее всего, хронику сыграли на сцене лишь в конце марта 1599 года. Шекспир тогда уже знал — это его последняя пьеса для зрителей северных окраин Лондона, ее же, полагал он, исполнят одной из первых и в новом театре. Судя по меланхоличному эпилогу «Генриха V», где Шекспир вспоминает основные события хроник, написанных им за истекшее десятилетие для публики Шордича, данной пьесой завершается один этап творческого пути Шекспира и начинается другой, который драматургу еще только предстояло пройти.

Зима

Глава 1

Уилл против Уилла

На исходе дня, во вторник 26 декабря 1598 года, — за два дня до роковой встречи в Театре — Слуги лорда-камергера направились по промозглым и мрачным улицам Лондона во дворец Уайтхолл, чтобы дать представление для Ее Величества. Елизавета вернулась во дворец еще в середине ноября — к ежегодным торжествам в честь ее восшествия на престол. Уайтхолл, единственная лондонская резиденция королевы, был ее излюбленным местом; здесь она проводила немалую часть времени, особенно в рождественские праздники. Возвращение Елизаветы в Лондон сопровождалось традиционной церемонией — в миле от города ее встречал лорд-мэр Стивен Соум и его свита в плащах из бархата. Елизавета ехала из Ричмондского дворца, где гостила около месяца, перед этим побывав во дворце Нонсач. Санитарные меры, сложности с продовольствием для огромного числа придворных (ввиду ограниченности местных запасов) и, возможно, суета — вот причины, по которым двор Елизаветы скорее напоминал большую гастролирующая труппу, ежегодно объезжавшую королевские дворцы, — Уайтхолл, Гринвич, Ричмонд, Сент-Джеймс, Хэмптон-корт, Виндзорский замок, Оутлендс и Нонсач. В отличие от театральной повозки, перевозившей актеров бродячей труппы, их реквизит и костюмы, в очередную королевскую резиденцию частенько выдвигалась вереница из нескольких сотен повозок, переправляя все, что требовалось королеве и примерно семи сотням ее приближенных, чтобы управиться с административными и церемониальными делами на новом месте.

Спустя сто лет Уайтхолл сгорит дотла, оставив после себя лишь «стены и руины». Археологическая реконструкция окажется бесполезной, ибо Уайтхолл — нечто большее, чем беспорядочное нагромождение готических зданий, к шекспировской эпохе уже устаревших. Он был средоточием английской власти, полномочия которой королева распределяла между членами Тайного совета и другими, менее влиятельными придворными. В Уайтхолле, соединившем в себе черты римских Сената и Колизея, принимали послов, травили медведей, решали проблемы внутренней и внешней политики, выдавали выгодные лицензии на монополию, проводили рыцарские турниры в честь дня восшествия монарха на престол, читали масленичные проповеди. Слухи по Уайтхоллу ползли мгновенно — каждый жест королевы рассматривался через лупу. Появление Слуг лорда-камергера при дворе еще больше разжигало любопытство его обитателей.

Уайтхолл настолько ярко запечатлелся в воображении Шекспира, что в поздней хронике «Генрих VIII» драматург появляется на сцене в эпизоде-камео. Когда третий дворянин описывает, как после коронации в Вестминстере Анна Болейн возвращается в Йорский дворец, его поправляют: «Уже он не Йоркский, как был раньше. / Пал кардинал…» (здесь и далее перевод В. Томашевского). Мечтая о прекрасном дворце, Генрих VIII выдворил кардинала Уолси и поменял название дворца: «…и взял король дворец, / Теперь он называется Уайтхолл». Придворный, так неосторожно назвавший дворец Йоркским, извиняясь, объясняет: «Я знаю, но по-старому его / Все называю» (IV, 1). Облик дворца зависел от королевской прихоти, его историю легко переписывали. Этот обмен репликами следует за поспешным придворным обсуждением «падучих звезд», что еще больше заостряет его политическую направленность. Для такого автора, как Шекспир, — в его пьесах придворная жизнь отражена намного ярче, чем у любого другого елизаветинского драматурга, — визиты в Уайтхолл служили источником вдохновения. Дворец сильно отличался от того, что Шекспир видел в родном Стратфорде-на-Эйвоне, который — в сохранившихся до наших дней завещаниях и летописях города — предстает захолустным местечком, чуждым высокой культуры. Гастролирующие труппы здесь выступали редко, книг сохранилось немного, музыкальных инструментов еще меньше, не говоря уже о картинах; эстетическое однообразие оживляли лишь расписные холсты, украшавшие интерьер (например, восемь холстов в доме матери Шекспира в поместье Уилмкот). Так было не всегда. Некогда стены стратфордской церкви были расписаны яркими средневековыми фресками, изображавшими сцены Страстей Христовых и Страшного суда, но — незадолго до рождения Шекспира — протестанты-реформаторы забелили их.

Уайтхолл располагал всем, чего Шекспиру так не хватало. Здесь размещалась самая большая в королевстве коллекция произведений искусства разных стран: «просторные комнаты» «украшали персидскими ткаными коврами», сокровища привозили «из самых богатых городов гордой Испании», и не только. Англичанину, никогда не покидавшему родных берегов (как, впрочем, и сама королева), дворец предоставлял редкую возможность увидеть работы заморских мастеров. Вначале винтовая лестница вела в королевские покои, из которых открывался вид на площадку для рыцарских турниров; затем Шекспир оказывался в другой удивительной галерее. Ее потолок был покрыт золотом, а стены увешены необычными картинами; среди них — изображение пророка Моисея, якобы «поразительно достоверное». Рядом висела «наикрасивейшая картина на стекле, представлявшая 36 эпизодов Страстей Христовых». Но более всего