Вот и всё. Зачем мы пугаем себя концом света? - Адам Робертс Страница 13

не встречается так часто, как зомби. Начиная с вышедшего в 1968 году первого фильма Джорджа Ромеро «Ночь живых мертвецов» и вплоть до голливудских блокбастеров вроде «Войны миров Z» (2013) зомби прочно занимают особое место на киноэкране. Существуют даже книги о том, как пережить будущие зомби-апокалипсисы[37]. Их авторы стремятся соединить небрежно-развязную и ироничную интонацию с практическими советами: читатель понимает, что все это несерьезно, но информация подана так, что ей вполне можно при случае воспользоваться.

Сочетание этих противоречивых качеств поражает: мы будто бы не хотим верить в этих монстров, но при этом до конца не отказываемся от веры в них.

Но почему именно зомби стали самыми популярными персонажами конца света, потеснив всех остальных чудовищ? Отчасти потому, что этот жанр весьма разнообразен, а темы смерти, разложения, массового уничтожения и потери контроля могут быть удобными метафорами для выражения самых разных смыслов. Они отражают страх смерти как отдельных людей, так и всего биологического вида, но кроме этого ожившие трупы намекают на ужасы каннибализма, подавление разума в пользу тупого вожделения, промывку мозгов, бессловесность и стадный инстинкт.

Итак, хотя эта метафора зомби стала почти обыденной, множество писателей и режиссеров используют этот образ изобретательно и самобытно — пускай и предвосхищая раздражение опытного читателя, ненавидящего любые клише, они часто избегают самого слова на букву З. Поэтому, например, в серии комиксов Роберта Киркмана и художника Тони Мура «Ходячие мертвецы» (2003–2019), на основе которой позднее был снят успешный телесериал, вместо термина «зомби» употребляется слово «ходячие»[38]. Эти мрачные персонажи придают постапокалиптической мыльной опере привкус постоянной опасности: даже когда они уходят на второй план, а выжившие люди начинают грызться между собой, мертвецы все время бродят где-то рядом, в итоге почти сливаясь с фоном. Можно сказать, что ходячие воплощают наш страх перед действительностью, ощущение того, что за пределами наших уютных кружков — дом, работа и т. д. — мир остается ужасным и опасным местом.

Знаменитая трилогия Джастина Кронина «Перерождение» (2010), «Двенадцать» (2012) и «Город зеркал» (2016) аналогичным образом исследует наши страхи перед инфекциями и болезнями — весьма провидчески для книг, написанных до пандемии COVID-19 и локдауна, — рассказывая о гибридах зомби и вампиров — «виралах». Роман Колсона Уайтхеда «Зона один» («Zone One», 2011), действие которого происходит в захваченном «скелами» Нью-Йорке, представляет собой глубокий анализ подсознательных страхов жителей американских городов, включая проблемы иммиграции. А изящно скроенный роман Майка Р. Кэри «Дары Пандоры» («The Girl with All the Gifts», 2014) написан от лица умной и наблюдательной девушки-зомби (так называемой голодной), которую обследуют в некоем учреждении. Другие персонажи ищут столь необходимое человечеству лекарство всеми доступными средствами, включая убийство и препарирование почти человекоподобных детей-зомби. В книге тщательно рассматриваются конфликты между наукой, этикой и состраданием, а также борьба за выживание и законы эволюции.

Избитые или самобытные, современные образы зомби сильно изменились со времен возникновения самой идеи живых мертвецов на островах Гаити, где, согласно культу вуду, колдуны умеют воскрешать мертвых, полностью подчиняя их своей воле. Как пишет писатель-фантаст Чарли Стросс[39], «миф о зомби впервые возник среди рабов на плантациях Гаити. Очевидно, эти истории прямо отражали страх рабов, что и после смерти им предстоит все тот же бесконечный тяжкий труд».

Собравшись с самых дальних концов империй — от Гаити до Антильских островов, — зомби впервые прорвались из фольклора в кино в неожиданно успешном фильме Виктора Гальперина «Белый зомби» (1932), в котором Бела Лугоши играет гаитянского мельника, использующего магические приемы вуду не только для того, чтобы контролировать своих чернокожих рабов-зомби, но и чтобы подчинить собственной воле молодую белую красавицу. Постеры кинокартины кричали потенциальному зрителю: «Глаза зомби сделали ее беспомощной!» и «Хватка зомби заставила ее исполнять любые его желания!»

Со временем общество изменилось — отменили рабство и положили конец превосходству белых, — поэтому и образ зомби претерпел изменения. Они тоже избавились от хозяев и вырвались на свободу, чтобы покорять континент за континентом. Стросс пишет об этом так:

«Этот сюжет был апроприирован и прижился в американском кино, на телевидении и в художественной литературе, где смешался с нарративом о страхе белого переселенца перед восстанием рабов. Сумевшие выжить в условиях зомби-эпидемии протагонисты должны вызывать симпатию аудитории, но реакция героев на орду нелюдей не менее брутальна и жестока, чем реакция любого плантатора на мятеж рабов, — и здесь мы видим специфический для американцев когнитивный диссонанс, панику элит»[40].

Хотя изначально у зомби была безусловная расовая принадлежность, за последние полвека эти коннотации по большей части исчезли. Однако их отзвуки все еще слышны, поскольку проблемы расовой дискриминации во всех ее многочисленных формах никуда не делись. Особенно в Америке, где протестное движение Black Lives Matter распространилось по всей стране в ответ на жестокость полиции, направленную на чернокожее население, и где борьба за равенство по-прежнему остается заметным мотивом в популярной культуре. В фильме «Прочь» (2017) нет привычных нам образов зомби, но ужасающие похищения и промывка мозгов чернокожих жертв напоминают нам о первоначальных образах зомби и связанных с ними страхах доминирования и подавления. Конечно, сегодня слово «зомби» означает не то, что раньше. Есть единое мнение по поводу их характеристик: они выглядят так же, как мы — обычные люди в обычной одежде, но уже на стадии распада, плоть тронута гниением, некоторых частей тела не хватает, ни искорки осмысленности во взгляде, ни самосознания. В большинстве случаев они передвигаются нетвердой раскачивающейся походкой. Ими движет не разум, а голод — они хотят схватить нас, живых, сожрать наши мозги и превратить в себе подобных. Фильм Джорджа Ромеро «Ночь живых мертвецов» запустил образ зомби в поп-культуру. Роль предводителя выживших в нем играет афроамериканский актер Дуэйн Джонс — смелый выбор Ромеро, намеренно переворачивающий расистские коннотации, о которых пишет Стросс. Однако в своих многочисленных сиквелах о зомби Ромеро не стал больше фокусироваться на расовой теме, как и его последователи.

Как мы уже видели, в современном популярном искусстве этот фокус может в значительной мере смещаться, но тема болезни всегда остается в центре внимания. В следующей главе мы рассмотрим наши страхи перед инфекциями более подробно, но очевидно, что со временем зомби стали прочно ассоциироваться с идеей заражения. Например, в фильме «28 дней спустя» (2002) они прямо названы зараженными. Они надвигаются на своих жертв с ужасающим упорством: сценарист Алекс Гарланд и режиссер Дэнни Бойл вывернули наизнанку архетип медленного зомби[41]. От картины распространения настоящей болезни эту историю отличает одна ключевая деталь: вирусы и бактерии слишком малы, чтобы разглядеть их невооруженным глазом, в