Похвала праздности. Скептические эссе - Бертран Рассел Страница 2

том, чтобы указывать другим, что нужно делать. Первый вид малоприятен и плохо оплачивается; второй вполне приятен и оплачивается хорошо. Второй вид можно расширять до бесконечности: к нему относятся не только те, кто отдает приказы, но и те, кто дает советы касательно того, какие приказы следует отдавать. Как правило, противоположные советы одновременно поступают от двух организованных групп – это зовется политикой. Для такой работы требуется не знание предмета, в отношении которого дается совет, а мастерское владение искусством убедительно говорить и писать, то есть искусством рекламы.

В Европе – не в Америке – распространен третий тип людей, уважаемых больше, чем любой из двух классов тружеников. Представители этого сословия, унаследовав землю, заставляют других платить за привилегию жить и работать. Казалось бы, раз землевладельцы ничего не делают, я должен их похвалить. Увы, такое праздное существование возможно лишь за счет эксплуатации других. Более того, именно стремлению знати к уютной праздности мы обязаны возникновению культа труда. Таким людям в последнюю очередь нужно, чтобы остальные следовали их примеру.

С момента зарождения цивилизации вплоть до промышленной революции изнурительный труд обеспечивал мужчину лишь немногим больше, чем требовалось для собственного выживания и содержания семьи, притом что, как правило, жена трудилась ничуть не меньше, а дети включались в работу, как только подрастали. Скромные излишки сверх жизненно необходимого никогда не доставались тем, кто их производил, – все забирали воины и церковники. В голодные времена, когда излишков не было вовсе, воины и церковники неизменно продолжали забирать свою долю. В результате многие работяги умирали от голода. Такой порядок просуществовал в России до 1917 года[3] и до сих пор существует на Востоке. В Англии, несмотря на индустриальную революцию, он сохранялся вплоть до конца Наполеоновских войн, исчезнув лишь столетие назад, когда к власти пришел новый класс промышленников. Американская революция положила конец этой системе по всей стране, кроме Юга, где та сохранялась до самой Гражданской войны.

Порядок, просуществовавший так долго и закончившийся лишь недавно, наложил глубокий отпечаток в сознании людей. Многие убеждения в нравственной природе труда, которые мы принимаем как данность, являются пережитками той доиндустриальной, не приспособленной к современным условиям системы. Благодаря появившейся технике досуг из прерогативы привилегированного меньшинства превратился в право, доступное практически в равной степени всем гражданам. Доктрина труда – это доктрина рабов, а в современном мире рабству не место.

Очевидно, что земледельцы примитивных общин не стали бы добровольно отдавать свои лишние крохи на пропитание воинов и жрецов, а производили бы меньше или сами съедали бы больше. То есть поначалу излишки из них выколачивали силой. Однако со временем многих удалось убедить в том, что тяжкий труд – их моральный долг, даже если часть его шла на поддержку чьей-то праздной жизни. Такая мораль значительно уменьшала необходимость в принуждении и, следовательно, экономила государственную казну. До сего дня девяносто девять процентов британцев ужаснулись бы предложению сократить доход короля до размеров заработной платы обычного рабочего. На протяжении истории понятие долга служило власть имущим средством подчинения масс интересам хозяев. Сами же власть имущие, естественно, успешно внушают себе, что их интересы совпадают с интересами большей части человечества.

Впрочем, случалось и такое.

Афинские рабовладельцы, например, пожертвовали частью своего досуга на создание непреходящих культурных ценностей, что было бы немыслимо при справедливой экономической системе. Досуг жизненно важен для развития цивилизации, а в прошлом досуг немногих обеспечивался за счет массового труда. Такой труд был ценен не тем, что обеспечивал их работой, а тем, что обеспечивал другим досуг. Теперь же благодаря современной технике свободное время можно распределить справедливо и безо всякого урона цивилизации.

То, что новые технологии позволяют значительно сократить количество труда, необходимого для жизнеобеспечения каждого, стало очевидно во время войны. Тогда из обычной продуктивной деятельности выпали все военнообязанные, все рабочие, которых перекинули на производство оружия и боеприпасов, все мужчины и женщины, задействованные в шпионаже, военной пропаганде или работавшие в правительственных органах на войну. Тем не менее такого высокого подъема средних показателей физического состояния среди неквалифицированных рабочих на стороне Союзников не наблюдалось ни до, ни после. Значимость этого факта притупилась из-за финансовых займов, создававших впечатление, что настоящее кормилось за счет будущего. Впечатление, разумеется, ложное: нельзя съесть батон хлеба, который еще не испекли. Война бесспорно доказала, что при научной организации производства население может жить комфортно, задействуя лишь малую часть рабочего потенциала. Нет бы сохранить тот порядок, который высвободил стольких людей для военных нужд, и сократить рабочий день до четырех часов! Увы, после окончания войны все вернулось на круги своя: тех, чья работа была востребована, вновь заставили отрабатывать долгие часы, а остальных бросили голодать без работы. Почему? Да потому что работа – это долг, и платить человеку надо не за то, что он произвел, а за проявленное им трудолюбие.

Налицо мораль рабского государства, примененная в условиях, не имеющих ничего общего с теми, в которых она возникла. Неудивительно, что она привела к катастрофическим результатам.

Рассмотрим такой пример.

Допустим, некая часть населения планеты задействована в изготовлении булавок. Люди производят необходимое количество булавок, работая, скажем, по восемь часов в день. В какой-то момент появляется технология, позволяющая удвоить производительность. Человечеству столько булавок ни к чему. Кроме того, они уже настолько дешевые, что больше продать не удастся и по сниженной цене. В разумном обществе трудовой день на булавочных предприятиях сократили бы до четырех часов, сохранив все остальное без изменений. Однако в реальном мире такой подход сочтут разгильдяйством. Люди продолжат работать по восемь часов в сутки, на булавки не будет спроса, предприниматели разорятся и уволят половину работников, занятых в отрасли. В итоге высвободится столько же времени, как и в первом случае, только половина людей останется без работы, а половина будет по-прежнему перегружена. Такой вынужденный досуг наверняка станет причиной сплошных страданий, а не источником всеобщей радости. Что может быть абсурднее?

Сама мысль о том, что беднякам полагается досуг, никогда не укладывалась в голове у богатых. В Англии начала девятнадцатого века стандартный рабочий день взрослого длился пятнадцать часов, дети же работали по двенадцать, а нередко и столько же, сколько взрослые. Недовольным, которые высказывались в пользу сокращения трудового дня, говорилось, что работа удерживает взрослых от пьянства, а детям не дает хулиганить. Когда я был ребенком, вскоре после того, как городские рабочие добились права голоса, в законе утвердили несколько праздничных дней, что вызвало бурное негодование у высших классов. Помню, как возмущалась одна герцогиня: «И зачем только беднякам