Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - Дмитрий Яковлевич Травин Страница 53

При переходе от Средневековья к Новому времени в центре Европы возникла зона высокоразвитого ремесла и торговли. Германские, фламандские, итальянские бюргеры производили ткани и оружие, строили корабли, транспортировали редкие товары на большие расстояния. Они проживали в больших городах и все чаще нуждались в сырье и пище, не производившихся рядом с ними, или производившихся в недостаточном объеме. Скажем, для изготовления тканей нужна была шерсть, и вот уже на выращивании овец стали специализироваться Кастилия с Англией. А людям для питания требовалось все больше зерна, и вот уже хлеб стали поставлять из Сицилии, Апулии, Польши, Пруссии. Мясным регионом стала Венгрия, откуда в центр Европы перегонялись большие стада крупного рогатого скота. Когда же в хозяйственную мир-систему включилась еще и Америка, из Нового света в Старый стали на кораблях привозить сахар, табак, хлопок.

«Мы обрисовали в общих чертах две главные составляющие мир-системы Модерна, – пишет Валлерстайн. – С одной стороны, капиталистический мир-экономика был основан на всемирном разделении труда, в рамках которого различным зонам <…> были предписаны особые экономические роли, в них развивались разные классовые структуры <…>. С другой стороны, политическое действие по большей части происходило в рамках государств, которые вследствие различия своих ролей в мир-экономике, обладали различной структурой, причем государства центра были наиболее централизованными» [Валлерстайн 2015, т. 1: 197].

Теперь зададимся вопросом: могут ли страны, специализирующиеся на производстве столь разных товаров, развиваться одинаково? Могут ли Италия, Германия и Нидерланды показывать Польше, Пруссии и американским колониям их собственное будущее, как следует из цитированной выше фразы Маркса? Могут ли вообще все эти страны жить по похожим сценариям? Ведь для производства сложных изделий лучше всего подходит свободный труд. Производство зерна до поры до времени обеспечивается крепостнической экономикой. А производство сахара или хлопка – рабским трудом негров, завозимых в Америку из Африки.

Если рассматривать мир как систему, где разные части выполняют разные функции, то упрощенный подход Маркса, некритично воспринятый ортодоксальными марксистами, совершенно перестает нас удовлетворять. Но вместе с тем разрушаются и представления об особом пути разных народов, их особой душе, особом предназначении. Ведь мир-системный анализ теснейшим образом связывает между собой разные страны, показывая, что коли мы объединены общим рынком, у них нет ни особой судьбы, ни автаркических возможностей для развития.

Наука эпохи глобализации

Сегодня Европа в нашем понимании тянется от Атлантики до Урала, но с точки зрения Валлерстайна рыночное хозяйство, возникшее на этом пространстве, постепенно, в течение долгого времени «разрасталось» из передовых западных центров. «Основной идеей этой книги, – пишет он, – станет утверждение, что для появления капиталистического мира-экономики были существенно важны три момента: 1) расширение его географических пределов; 2) развитие рыночных способов контроля над трудом для различных продуктов и для различных зон мира-экономики; 3) создание сравнительно сильных государственных аппаратов там, где появятся государства центра (ядра) капиталистического мира-экономики. Второй и третий аспект в значительной степени зависели от успеха первого. Следовательно, теоретически территориальное расширение Европы было ключевой предпосылкой для разрешения „кризиса феодализма“» [Там же: 43].

Сформулировав это ключевое положение, Валлерстайн погружается в долгое историческое путешествие, рассматривая и экономику прошлого, и политику, и международные отношения. В четырехтомнике есть много конкретики, в которой можно долго копаться. Но главным, на мой взгляд, является именно мир-системный подход. Если мы его принимаем, то создаем базу для многочисленных исследований, в которых исторический путь той или иной страны в ту или иную эпоху анализируется, исходя из того места в системе международного разделения труда, которое она занимает. Валлерстайн изобрел систему своеобразного экономического детерминизма, на первый взгляд, весьма похожую на марксистскую, однако приводящую исследователя к совершенно иным выводам.

Для экономиста в том, что сказал Валлерстайн, нет, в общем-то, ничего нового. Экономисты всегда исходят из того, что существует разделение труда и фирмы участвуют на рынке в глобальной кооперации, дополняя друг друга, а вовсе не показывая молодым фирмам их собственное будущее. Металлургический комбинат не может показать будущее швейной мастерской или компании, создающей программное обеспечение. Однако экономисты, как и историки, боятся больших обобщений. Возможно, поэтому то, что очевидно экономистам, долгое время не распространялось на историческую социологию. Но с появлением научного труда Валлерстайна мир-системный анализ быстро вошел в моду.

Надо признать, что семидесятые годы оказались чрезвычайно удачным временем для «изобретения» мир-системы. Начиналась эпоха глобализации. Все социальные науки теперь были вынуждены смотреть на мир, как на огромную систему, в которой отдельные страны (от центра Европы до азиатской глубинки) связаны разделением труда. И Валлерстайн, показавший, что к исторической социологии следует подходить именно с такими мерками, быстро пришелся ко двору.

Наш мир еще сложнее

Однако, несмотря на бесспорные научные заслуги Валлерстайна, мир-системный анализ далеко не во всем нас удовлетворяет. Валлерстайн усложнил мир в сравнении с простенькими схемами Маркса и наивными теориями особого пути, однако думается, что на самом деле мир еще сложнее, чем в «Мир-системе Модерна». И развитие общества зависит не только от того, какое место страна занимает в мир-системе, а еще и от множества других факторов. Валлерстайн, естественно, понимает это и принимает во внимание. Поэтому, когда читаешь его четырехтомник, иногда надолго забываешь мир-системную теорию: на протяжении десятков и даже сотен страниц конкретный анализ автора фактически не имеет никакого отношения к его методологическим положениям.

Важнейший из факторов, влияющих на развитие, можно назвать демонстрационным эффектом. Отсталые страны, находящиеся на периферии мир-системы, и, казалось бы, обреченные навсегда там оставаться, воспринимают идеи модернизации и трансформируют свои институты (правила игры) с тем, чтобы догнать лидеров.

Периферийные страны сегодня оказываются вдруг в центре развития, и это плохо согласуется с мир-системным анализом и с теорией зависимости, которой Валлерстайн в свое время тоже отдал дань. Согласно Валлерстайну (и в этом проявляется его научная левизна), центр эксплуатирует периферию. Но именно за те десятилетия, что мир читает книги, посвященные мир-системному анализу, Китай и многие другие страны резко рванули вперед. Вряд ли без серьезных натяжек можно сегодня назвать отношения США и Китая отношениями эксплуатации. Поэтому из научного наследия Валлерстайна нынче приходится полностью изымать остатки левой идеологии, серьезно разошедшейся с реальностью. И надо признать, что без нее его фундаментальный труд «Мир-система Модерна» выглядит гораздо лучше.

Гегемоны всемирной истории

Джованни Арриги ищет путь к «мировому правительству»

Обычно, когда тот или иной автор начинает искать вдруг мировое правительство, его изыскания превращаются в конспирологию и вряд ли заслуживают серьезного внимания со стороны ученых. Но хотя итало-американский экономист Джованни Арриги упоминает в своей работе о процессе «формирования мирового правительства» [Арриги 2006: 123], его книгу «Долгий двадцатый век. Деньги, власть и истоки нашего времени» (М.: Территория будущего, 2006) надо отнести к числу классических трудов в области исторической социологии. А слова «мировое правительство» стоит взять в кавычки, поскольку Арриги заставляет нас задумываться не о тайных силах, правящих миром, а об объективных процессах, трансформирующих на протяжении долгого времени систему межгосударственных отношений. Проще говоря, он демонстрирует нам как постепенно формировались некоторые важнейшие черты ХХ века, как вырос современный мир из мира прошлого, причем не потому, что кто-то строил современность целенаправленно, а потому, что новые процессы разрушали старые скрепы.

По словам самого автора он придал многотомному описанию раннего капитализма, которое сделал в свое время великий французский историк Фернан Бродель, «некоторую логическую последовательность и историческую протяженность» [Там же: 36]. Это, конечно, сузило угол обзора в сравнении с эпохальным броделевским трудом (и могло несколько озадачить читателей), но, как деликатно отметил Арриги,

конструкция, предлагаемая здесь, является всего лишь одним из многих имеющих право на существование <…> описаний долгого двадцатого века [Там же].

Скрипят старые скрепы

Старые скрепы были в основном испанскими. В XVI веке габсбургская Испания совместно с габсбургской германской империей и папством пыталась контролировать Европу, сохраняя худо-бедно от полного распада ветхие средневековые механизмы управления. Естественно, эти амбициозные попытки вызывали сопротивление разных европейских государей. И в конечном счете Испания надорвалась. Ей