Зависть: теория социального поведения - Гельмут Шёк Страница 58

Но зависть порождает только страдания и печаль. Чосер считает зависть грехом против природы, потому что она в первую очередь состоит из страданий при процветании других людей, а процветание – это природный источник радости. Во вторую очередь зависть состоит из радости от несчастий и страданий, которые постигают других. Таким образом, зависть подобна дьяволу, который всегда радуется людским мукам.

Зависть, согласно Чосеру, рождает злобу. Если попытки раздосадовать соседа не удаются, есть много способов причинить ему вред, например, поджечь его дом или зарезать его скот.

В «Потерянном рае» Мильтона функция зависти ясно видна в истории сотворения человека:

…Адский Змий!

Да, это он, завидуя и мстя,

Праматерь нашу лестью соблазнил…

………………………………………….

Не спал и Сатана. Отныне так

Врага зови; на Небе не слыхать

Его былого имени теперь.

Один из первых, первый, может быть,

Архангел – по могуществу и славе,

Всевышним взысканный превыше всех,

Он завистью внезапной воспылал,

Затем, что Сына Бог Отец почтил,

Столь возвеличив, и Царем нарек,

Помазанным Мессией. Гордый Дух

Снести не мог соперничества, счел

Себя униженным; досада в нем

И злоба угнездились глубоко;…[239]

А вот что говорит Сатана:

…Вначале месть

Сладка, но, на себя оборотясь,

Рыгает горечью. Ну что ж, пускай!

На все дерзаю, лишь бы мой удар

Был меток, – ибо, целясь высоко,

Я промахнусь, – и поразил предмет

Моей вражды, любимчика Небес

Новейшего, созданье персти, сына

Досады, вознесенного Творцом

Из праха, нам на зависть. Воздадим

За злобу – злобой: лучшей платы нет!

Адам говорит Еве:

…Не забывай

Остереженье; помни – лютый Враг,

Утративший блаженство навсегда

И нашему завидуя, навлечь

На нас мечтает горе и позор,

Напав исподтишка. Он где-нибудь

Поблизости в надежде адской ждет

Удобного мгновенья, чтобы, врозь

Настигнув нас, верней осуществить

Коварный замысел. Не чает он,

Когда мы рядом и помочь в нужде

Друг другу можем, нас прельстить грехом.

От преданности Богу отвести

Он алчет нас, любовь расстроить нашу

Супружескую; изо всех блаженств

Любовь, пожалуй, разжигает в нем

Особенную зависть.

Завистливые интриги среди интеллигентов

То, что большинство так называемой интеллигенции, особенно пишущих людей, относится к своему собственному обществу с несколько злобным вызовом, никоим образом не связано с какими-либо особенностями нашего времени. Эта традиция даже старше XVIII в. Склонность многих писателей быть выразителями социального рессентимента, т. е. апеллировать к зависти, направленной против всех тех, кто добился какого-либо успеха традиционными способами, следует понимать скорее в контексте психологической ситуации гения, и прежде всего непризнанного гения.

Мы находим пример этого в главе из книги Эдгара Цильзеля о происхождении концепта гения, посвященной Леону Баттисте Альберти. Альберти, будучи молодым человеком конца XVI в., завистливо сравнивает в своем трактате «О преимуществе и недостатках ученых» свою участь писателя с более экономически выгодными профессиями, выбирая по отношению к ним установку, не часто встречающуюся до XVIII в. Альберти начинает с перечисления всех трудностей, которые ожидают преданных науке исследователей, например, ночные штудии, недостаток свободного времени и т. п., а после этого задает вопрос, почему многие просвещенные люди вынуждены жить в нищете. Он приводит даже цифры, согласно которым только один из 300 образованных людей может в принципе добиться успеха, в то время как мошенники без труда достигают высот. Он утверждает, что становятся богатыми интеллектуалы лишь трех сортов: адвокаты, судьи и врачи[240].

Цильзель отмечал склонность других авторов середины XVI в. также рисовать мрачную картину жизни работника умственного труда. Согласно Вазари, интеллектуалы (Ingegni) должны были добиваться своих бесценных результатов в бедности и без надежды на награду. Виноваты в этом те, кто мог бы им помочь, но не проявлял интереса[241].

Вероятно, поэтов эпохи гуманизма и раннего Возрождения обуревала совершенно исключительная зависть к тем, кто их окружал. Для этого имелась чрезвычайно конкретная социологическая причина, которую излагает Цильзель в своей образцовой истории концепта гения, в главе о завистливых интригах. В отличие от позднейших эпох, включая наше время, борьба за существование для автора эпохи Возрождения не была борьбой индивида против лавины книг. Ему не нужно было защищаться от плотной массы лично незнакомых ему конкурентов… борьба за существование ренессансных писателей сводилась к реальным козням, которые строила друг другу небольшая группа хорошо известных друг другу конкурентов; эти интриги нашли выражение в сети отношений зависти, мелочной ревности, сплетен, клеветы и споров, в возникновении постоянно меняющихся клик… когда каждый боролся против всех остальных. Писатели Ренессанса открыто признавались в завистливых интригах, обычно не давая им метафизического истолкования[242].

Такого рода откровенное, без всякого смущения обсуждение зависти – совсем непохожее на околичности XX в. – Цильзель подробнейшим образом описывает в разделе о Петрарке, который посвятил зависти целую главу в своем утешительном трактате De remediis (полное название – «De remediis utriusque fortunae»; традиционный русский перевод – «О средствах против всяческой фортуны») и назвал ее чумой, от которой не может защититься ни один способный человек. Однако Цильзель находит также у Боккаччо, Альберти, Верини и Джовио (Павла Иовия) замечания, показывающие их уверенность в том, что они будут подвергаться преследованиям завистников. Снова и снова интриги, злобные действия и недовольство описываются в качестве очевидного проявления козней завистников.

Поэтому Верини долго сомневался, упоминать ли ему живых людей в своей поэме в честь Флоренции. «Он боялся, что если включит их, то покажется льстецом, а если нет, то покажется полным зависти, жертвой «взаимных Эриний ученых мужей»»[243].

Зависть воспринимается как неизбежная спутница любой известности, не только литературной. Например, Цильзель рассказывает, что в середине XV в. Эней Сильвий Пикколомини упоминает как о чем-то совершенно естественном о том, что кондотьер Пичинино немедленно должен начать завидовать своему знаменитому confrère[244] Сфорце. Цильзель также упоминает о значении интриг завистников, описанных в автобиографии Бенвенуто Челлини, и об интригах Браманте против Микеланджело. Цильзель считает это отчасти следствием института покровительства. Представляется совершенно понятным, что конкуренты, зависящие от ограниченного и распределяемого на основании прихоти ресурса покровителя, обуреваемы особенно острой завистью. Ведь то, с чем они сталкиваются, – это прообраз закрытой экономики в понимании социализма XIX и XX вв., где зависть фигурировала в качестве принципа распределения. Социалисты были неспособны поверить в постоянный рост национального дохода,