Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии - Эмиль Абрамович Паин Страница 59

как часть, субъект Российской Федерации. Ичкерия, в отличие от Татарстана, «полностью независимое государство, субъект международного права». Даже вариант ассоциированного членства в Федерации не принимался. Непримиримую позицию чеченского президента объяснить нетрудно: она давала ему возможность не только самому сохранить выигрышный облик «непреклонного борца за свободу», но и поддерживать в чеченском обществе наэлектризованную атмосферу «осадного положения», в которой любая оппозиционность легко преподносится как предательство народных интересов и становится крайне уязвимой во внутриполитической борьбе за власть.

Обвинение лидеров парламента и всей оппозиции в «пророссийском заговоре» и «национальном предательстве» позволило Дудаеву без видимого ущерба для своей харизмы разогнать в мае — июне 1993 года уже новый, избранный одновременно с ним парламент, а также Конституционный суд, попытавшиеся было провести референдум об устройстве власти в ЧР, запретить все оппозиционные партии и их издания, наконец, расстрелять многотысячный митинг протеста в центре Грозного[498]. В тайной дипломатии все козыри были на руках у Дудаева, а решиться на открытый диалог с ним по вопросу статуса Чечни российский президент позволить себе не мог, по крайней мере до октября 1993 года, поскольку хасбулатовский Верховный Совет, подкарауливавший каждую промашку президента, не упустил бы случая интерпретировать попытку «замирения» с независимой Чечней как основание для импичмента.

После событий октября 1993 года Ельцин мог чувствовать себя уже более свободным в выборе тактики в отношениях с регионами, что, собственно, и нашло свое выражение в заключении российско-татарстанского договора, проект которого ранее уже получил в ВС отрицательные отзывы и в случае его обсуждения был бы непременно провален. Новый парламент (Дума), упустив возможность ограничить действия президента с Татарстаном, постарался компенсировать это упущение в марте 1994 года, надежно блокируя любые поползновения решить чеченский кризис посредством прямых переговоров с Дудаевым. Дума приняла постановление, в котором президенту и правительству рекомендуется, во-первых, проводить консультации по вопросу о будущих переговорах со всеми политическими силами ЧР (а не только с Дудаевым), а главное — настаивать на том, чтобы предварительным условием заключения предполагаемого российско-чеченского договора о разграничении полномочий явилось проведение в ЧР выборов в республиканские органы власти и в Федеральное собрание РФ. Последние условия уже совершенно явно исключали переговоры с Дудаевым, ибо он считал себя законным президентом независимого государства и не помышлял проводить выборы в органы власти «соседней» России.

Пытаясь как-то сгладить эти несуразности, автор и его сотрудники из отдела межнациональных отношений Аналитического центра при Президенте РФ подготовили в мае 1993 года свои «Предложения по проведению переговоров с Чеченской Республикой». Суть их состояла в следующем: «Официальные переговоры имеет смысл вести именно с нынешним президентом ЧР», а консультации же с оппозицией, предусмотренные постановлением Думы, желательно проводить в полуофициальном порядке. В случае успеха первого раунда переговоров предполагалась заключительная встреча президента РФ с Дудаевым[499]. Увы, президентские аналитики, готовившие эти рекомендации, оказались жертвами неизвестной им тогда политической игры. Сегодня мы можем утверждать, что упомянутое официальное решение Думы о многополярных переговорах с Грозным предпринималось лишь для того, чтобы создать видимость переговорного процесса. Фактически к весне 1994 года не только Дума, но и президент приняли решение опираться в Чечне на силы, оппозиционные режиму Дудаева, а с этими силами не нужны были политические переговоры, достаточно было консультаций о размерах финансовой и военной поддержки, а также о логистике поставок военной техники для обеспечения прихода их к власти в республике.

Да и внутри этой республики ситуация к тому времени существенно изменилась. К концу 1993 года здесь вовсю разгоралась гражданская война. Основные силы оппозиции сосредоточились в Надтеречном районе, при этом большая часть оппозиционных Дудаеву политиков объединилась, создав в декабре 1993 года Временный совет Чечни (ВСЧ). В мае 1994‐го этот орган объявил, что «берет на себя ответственность» за проведение переговоров с руководством Российской Федерации. Председатель ВСЧ, глава администрации Надтеречного района Чечни Умар Автурханов признавал Чеченскую Республику в качестве субъекта Российской Федерации, хотя публично заявлял, что вопрос о политическом статусе Чеченской Республики и ее вхождении или невхождении в состав РФ должен решаться на всенародном референдуме[500]. Именно на эту политическую силу, уже к началу 1994 года, стало ориентироваться российское руководство как на своего союзника, а точнее как на проводника российских интересов. По мнению аналитиков «Международного мемориала», Б. Ельцин одобрил в ноябре 1994 года предложение Сергея Шахрая по урегулированию ситуации вокруг Чечни на основе концепции «принуждения к миру», в которой переговоры имеют вспомогательное значение «на фоне силового давления» (вплоть до свержения Дудаева и замены его на политиков, лояльных Москве)[501]. С этого времени события в Чечне и вокруг нее стали развиваться в направлении к военному решению чеченской проблемы. Основными драйверами этих событий становились не аналитики и даже не политики, а силовые структуры, действия которых буквально с каждым днем подталкивали Россию к полномасштабной военной операции «по восстановлению конституционного порядка в Чечне», начавшейся в декабре 1994 года.

Военные действия 1994–1996 годов, по официальным данным, стоили жизни более 30 тысяч жителей Чечни и 5,3 тысячи российских солдат[502]. Эта война, экономический ущерб от которой оценивается в 5,5 миллиарда долларов[503] (и это без учета ущерба, связанного с разрушением экономики и социальной сферы Чечни), на наш взгляд, не могла ни оказать влияние на общероссийский экономический кризис августа 1998 года, когда государство оказалось неспособным отвечать по своим непомерным долгам.

В 1995 году, по свежим следам уже начавшейся чеченской войны, я анализировал причины того, что в одной стране, Российской Федерации, при одном президенте, Борисе Ельцине, проявились столь разные решения проблемы взаимоотношений федеральной власти с республиканским и этническим сепаратизмом[504]. С Татарстаном удалось заключить договор, который с большим основанием можно назвать мирным, в сравнении с тем, чем обернулись взаимоотношения с Чеченской Республикой. Тогда объяснения этих различий я связывал прежде всего с личностями лидеров республик, опытного политика Минтимера Шаймиева и политика-новичка Джохара Дудаева, попавшего во власть на волне революционной ситуации[505]. Важную роль играли и заметные социальные различия между двумя обществами: а) татарстанским урбанизированным, двухнациональным татарско-русским, давно интегрированным в Россию и б) чеченским — преимущественно аграрным, моноэтническим и менее других интегрированным в Россию. К началу 1990‐х годов почти половина опрошенных россиян (47 %) выражала негативное отношение к чеченцам, тогда как татары вместе с украинцами воспринимались как общности наиболее близкие в культурном отношении к этническому большинству, а негативные оценки к ним выражали менее 7 % россиян[506]. Но был и еще один фактор: Татарстанскому договору повезло с историческим временем — Договор