Виталий Еремин - Отчаянная педагогика: организация работы с подростками Страница 10

– Дай им боксерские перчатки, устраивай бои, пусть молотят друг друга.

– Это идея! – воскликнул Мураховский.

Жестоко? Может быть. Но это и есть уличная педагогика, как я ее понимаю. Выяснять, кто прав, кто виноват – разве лучше? Если вы начали разбирательство, то должны установить, кто больше виноват, кто меньше. Значит, кто-то будет наказан строже, чем другие. И эти наказания наверняка будут казаться подросткам (как участникам драк, так и остальным) несправедливыми. Отношения ребят с воспитателями будут надолго испорчены.

Чем же кончился конфликт?

Поставили ринг, дали перчатки и устроили бои. Не драки, а именно бои по всем правилам бокса. Потом устроили мировую. Выпили за это дело, естественно, компот. На мой взгляд, все было сделано грамотно, с неплохими результатами. Иногда, чтобы хорошо подружиться, нужно крепко поссориться. Так было и в этом случае. Один из драчунов, Валерка Сайфулин, стал со своим соперником, нашим Васей Плахотиным, просто не разлей вода.

А что еще происходило?

Тринадцатилетний Витя Курочкин стоял на учете в милиции за бесконечные побеги из дома и воровство. Тихий такой пацаненок, с невинными глазками и непреодолимой тягой к чужим вещам. Сколько с ним ни беседовали, ничего не помогало. Скажет «не буду», а через час снова что-нибудь украдет.

Однажды стащил у Плахотина фонарик. Я к тому времени сам приехал в лагерь. Сидим с Мураховским, соображаем, что делать. Решаем поговорить с Курочкиным.

Нам говорят:

– Плахотин с Сайфулиным его в лес повели.

Бежим в этот лес. В голове – что только не промелькнуло. Подбегаем, а навстречу выходят Плахотин и Сайфулин. Встревоженные, видно наш вид не предвещал разговора по душам. А позади Курочкин, весь в слезах, на ходу штаны застегивает.

– В чем дело? Что тут происходит?

– Маленько повоспитывали, – отводя глаза, говорит Плахотин.

Оказывается, они высекли Курочкина крапивой. Вот это действительно жестоко.

Я закричал:

– Вы что себе позволяете?!

Вдруг Курочкин говорит:

– Я все понял!

Он уже не обещает, как обычно, что больше не будет. Он говорит, что понял!

И ведь понял! Впоследствии, ни в лагере, ни после лагеря (мы взяли Курочкина в «Гринабель») претензий к нему не было.

Но мы все же хотели строго наказать Плахотина и Сайфулина. Чтобы другим неповадно было устраивать самосуд. Но как именно это сделать – не знали. Сказали, что будем думать.

На другой день приходит в штабную палатку Курочкин:

– Не надо их наказывать. Они правильно сделали.

– Нет, – говорим, – обязательно накажем.

Вы предоставили им свободу, вот они воспользовались ею по своему усмотрению.

Каждый вечер наши собирались вдали от лагеря и вместе с Мураховским обсуждали события прошедшего дня, выносили решения, планировали свои действия.

Никто не имел права самостоятельно наказывать кого-либо. Это было строжайше запрещено. Плахотин эту установку грубо нарушил. Я поставил вопрос об его исключении из «Гринабеля». Обсуждение этого предложения было тяжелым. Ребятам было жалко Плахотина. Мне и самому было жалко, но я этого не показывал.

Чем руководствовался Плахотин? Он хотел показать, что наши душеспасительные разговоры с Курочкиным ничего не стоят. Мол, пацана может остановить только жестокость, страх перед болью и унижением. Это был чисто уличный метод воспитания, наверное, заслуживающий осуждения.

Как закончился этот эпизод?

Финал был почти лирический. Через сутки идем в поход. Возвращаемся усталые, особенно младшие. Вижу, Курочкин согнулся под тяжестью своего рюкзака. Сайфулин потянул к себе рюкзак, попытался снять. Курочкин не отдает. Сайфулин прикрикнул – Курочкин отдал. Еще через километр Курочкин обессилено опустился на землю. Вася Плахотин подхватил его и посадил себе на плечо. Так и донес до самого лагеря. Решили никак его не наказывать.

Что ж, трогательно. А не говорит ли этот случай, что в лагере было что-то вроде дедовщины?

Порка, спору нет, метод жестокий. Но улица вообще жестока, и сам подростковый возраст. А «Гринабель» был пока что обыкновенный уличный коллектив под флагом организации, но еще не организация. Трудно было требовать от участников операции «Инкогнито» педагогически безупречных действий.

А вообще воровал?

Ни в лагере, ни потом в «Гринабеле» он ни в чем таком замечен не был.

А теперь – об одном из самых серьезных моментов операции «Инкогнито». На соседней турбазе кто-то обокрал палатку отдыхающих. Унесли дорогие сигареты, вино, бинокль, туристское снаряжение. Директор турбазы приходит в лагерь:

– Это ваши сработали. Больше некому.

Мураховский проводит экстренный сбор участников операции. Припомнили, что в вероятное время совершения кражи из лагеря отлучались трое «трудных». Установили за ними наблюдение. Заметили у них дорогие сигареты. Через день сигареты кончились, и воришки пошли в горы к своему тайнику. Там их и взяли с поличным. Курочкин в этой краже не участвовал. Это были его дружки, они и его сманивали, но он отказался. Факт есть факт: Курочкин больше не крал.

Как разрулили ситуацию с кражей на турбазе?

Вернули все украденное потерпевшим. Извинились и… продолжали маяться с воришками. Те решили сбежать от позора. (Мы подозревали, что могут рвануть: накануне из пищеблока исчезли несколько буханок хлеба, пачка соли, пачка сахара.) Украли на турбазе шлюпку и поплыли на остров Джасыбай, в двух километрах от лагеря. Соорудили там шалаш и начали ловить рыбу. Наши ребята эту шлюпку тихонько увели и вернули турбазе. Теперь можно было не сомневаться, что беглецы никуда не денутся. По нашим расчетам, еды им должно было хватить дня на три. Поэтому мы не торопились возвращать их в лагерь.

Как так можно! Сначала дали сбежать, потом не спешили возвращать. А если бы с ними на острове что-то случилось?

На острове действительно кое-что случилось. Но об этом чуть позже. Скажу пока еще об одной неожиданности. В лагерь приехала наша «элита», трое ребят, среди них Славка Кабурнеев, который взорвал дымовую шашку прямо в штаб-квартире. Нельзя было исключать похожую «диверсию» и на этот раз. Взяли с них слово, что не будут пить в лагере, поселили в отдельную палатку. До окончания сезона – три дня.

Оставалось провести три мероприятия: «морской бой» на озере, восхождение на безымянную вершину и торжественное закрытие лагеря. Все должно быть ярким, запоминающимся.

«Морской бой» решаем провести вблизи острова, чтобы попутно забрать оттуда наших беглецов. Но в момент сражения «благородных мореплавателей» с «пиратами» на острове неожиданно вспыхнул лесной пожар.

Как потом выяснилось, виновниками были не наши беглецы, а отдыхающие с турбазы – оставили непогашенным костер.

Пожарниками стали и «пираты», и «благородные мореплаватели», и трое беглецов, и даже наша поредевшая «элита». Ведер не было, огонь сбивали еловыми ветками. Стояла жара, от едкого дыма слезились глаза, першило в горле. Ребята окунались в озеро и снова шли в огонь.

Когда подплыли на лодках работники лесничества, пожар был уже погашен. Ребята построились, лесничий поблагодарил их и спросил, какую бы они хотели получить награду. Решили: ящик сгущенки будет в самый раз.

Конец ознакомительного фрагмента.