Родитель, отстань от себя! - Карла Наумбург Страница 14

тем, как плохо у него получается с ними справляться, терпелив и внимателен к детям, невзирая на все первые стрелы, что подбрасывает ему жизнь. Когда родитель сохраняет спокойствие и реагирует на неизбежный хаос и борьбу за авторитет с детьми творчески и уверенно, конфликтов и напряжения в семье становится меньше. Воспитание детей уже не видится такой трудной задачей, все получается легко, срывов и их последствий — вины и стыда — становится меньше.

И это прекрасно.

Но погодите! Это еще не все! Представьте, что презрение к себе и сочувствие к себе — не практики, а языки. Большинство взрослых людей не владеют языком сочувствия к себе, потому что наши родители не говорили на этом языке и не научили нас. Для большин­ства самосострадание является иностранным языком. Мы всегда будем говорить на нем с небольшим акцентом, а в моменты стресса и усталости нам будет трудно подобрать нужные слова. Но с детьми все может быть по-другому, если не приучать их говорить на языке презрения всякий раз, когда летят первые стрелы, а научить триаде «связь с другими людьми, любопытство, доброта».

Для наших детей сочувствие к себе способно стать родным языком и реакцией по умолчанию. Можно научить их сохранять спокойствие, ясно мыслить и уверенно двигаться вперед в моменты трудностей и страданий. Но как язык не изучается за один день, так и самосостраданию нельзя научиться быстро. Без срывов и швыряния ботинок, боюсь, не обойтись. И к этим срывам тоже стоит отнестись с состраданием, потому что родительство — трудная доля. Дети это поймут; они увидят, что мы относимся к себе по-доброму, и со временем научатся относиться к себе так же.

 

Самый важный вывод: самосострадание — это не спускание себе с рук всех ошибок и недостатков. Это действенная практика, которая позволит успокоиться, ясно мыслить, стать увереннее и начать применять творческий подход в воспитании.

Глава 4

Осознанность: начало начал

«У меня не жизнь, а цирк с конями».

Родители любят сравнивать свою жизнь с цирком, и ясно почему. В цирке тоже воняет, руки липкие от сладкой ваты и повсюду звери, не заявленные в афише. К сожалению, в отличие от цирка, в жизни редко выходит расслабиться и с восхищением понаблюдать за жонглерами, подбрасывающими тарелки, — ведь потом эти тарелки убирать вам, а их, естественно, уронят и разобьют. Да, в жизни все иначе; в жизни приходится одновременно следить за воздушными гимнастами и канатоходцами, бдить, чтобы в страховочных сетках и сверкающих костюмах не было дыр, а после собирать всех клоунов и усаживать в машину.

Я не люблю сравнение с цирком и конферансье по двум причинам: 1) оно подразумевает, что родитель тоже участвует в представлении (что было бы неплохо, если бы мы продавали билеты и зарабатывали на своем родительстве, но общество почему-то этого не одобряет), и 2) оно подразумевает, что родители должны контролировать этот хаос от начала до конца. А вы уже знаете, что я думаю о попытках контролировать хаос.

Однако большинство людей так увлечены этими попытками, что даже не замечают, какой цирк творится у них в голове. Я имею в виду цирковых мартышек, которые начинают метать в нас вторые стрелы при малейших отступлениях от сценария. Хороший конферансье — хороший родитель — не допустил бы такого бардака на арене, твердят мартышки.

Но вот в чем дело: кто бы что ни говорил, задача конферансье не в том, чтобы организовать все цирковые номера без сучка и задоринки. Будь это так, конферансье на протяжении всего представления бегал бы по сцене, затягивал канаты, напоминал жонглеру на моноцикле сосредоточиться, страховал бы воздушных гимнастов. И зрители смотрели бы исключительно на него; в итоге представление было бы испорчено, потому что конферансье носился бы по арене туда-сюда.

Так что задача конферансье совсем не в том, чтобы переживать из-за каждой детали. Он нужен в первую очередь для того, чтобы интриговать толпу и формировать ожидание. Но эту работу наш мозг и так умеет делать хорошо — пожалуй, даже слишком.

Поэтому давайте сосредоточимся на второй задаче конферансье — направлять внимание зрителей к различным участкам сцены. Зрители должны быть увлечены происходящим на ней и не отвлекаться на переходы между номерами, передвижение оборудования, падения, ошибки и неизбежные недочеты артистов.

 

Цирковые артисты знают, что от ошибок никто не застрахован, именно поэтому в цирке есть страховочные сетки. Несмотря на тренировки, опыт и профессионализм, иногда артисты все равно падают на сетку. Они не ждут от себя идеального исполнения, и нам не стоит ждать от себя того же. Всем нужна надежная страховочная сетка — и в нашем случае это не что иное, как сочувствие к себе.

 

Именно поэтому конферансье внимательно следит за каждым номером и ходом представления, но не во­влекается в него. Он должен замечать все, что происходит вокруг, но сохранять дистанцию и видеть ситуацию в целом, чтобы иметь возможность оставаться спокойным и взвешенно решать, каким будет следующий шаг.

И нам следует так же относиться к своим мыслям. Способность замечать момент, когда мозг-обезьяна начинает метать в вас вторые стрелы, и не вовлекаться — первый и самый важный шаг к практике самосострадания. Вы никогда полностью не избавитесь от склонности к изоляции, осуждению и презрению. Это уже идеальный цирк, а такого не бывает. Просто наш мозг так не умеет, и это нормально. Ваша задача — как можно чаще надевать цилиндр конферансье и внимательно наблюдать за драмой в своей голове, не становясь ее участником.

Умение замечать и осознавать меняет восприятие всего чуть-чуть, но это очень мощный инструмент, наделяющий нас силой. И вот как это происходит.

Дистанцируясь от хаоса, мы вспоминаем, что не можем отвечать за все происходящее в нашей жизни и жизни наших детей. Да, мы должны поддерживать, обучать и вдохновлять наших маленьких клоунов, но не должны контролировать все их решения и поступки. Внушив себе, что мы способны контролировать неконтролируемое, мы активируем синдром плохого родителя.

Когда хаос и разрушения затмевают взор, мы перестаем замечать прекрасные, удивительные и счастливые моменты жизни — те, что как раз и напоминают нам, что мы не такие уж плохие родители.

Наконец, отвлекшись на громкие звуки и яркие огоньки в голове, мы можем не заметить, что страдаем и нам тяжело. А значит, не сумеем увернуться от мартышек, пуляющих в нас стрелами, и посочувствовать себе.

Осознанность — важнейший элемент практики самосострадания, в этой главе мы рассмотрим ее в деталях. Мы выясним, что такое осознание, почему так сложно понять, как и что мы должны осознавать, и как практиковать осознанность.

Почему так сложно осознавать происходящее

Парадокс нашего ума в том, что он постоянно на все обращает внимание, но делает это бессознательно, непоследовательно и так, что скорее вредит себе, чем помогает. Например, если вы поссорились с ребенком перед сном, то можете мысленно сделать паузу и осознать, что все слишком устали, потеряли способность здраво воспринимать ситуацию и единственный разумный поступок сейчас — уложить ребенка спать и помолиться, чтобы наутро он все забыл. Вы также можете заметить, что у вас болит палец на ноге и именно из-за этой боли вы так агрессивны. Или вспомнить, что забыли перенести важную встречу или написать другу, и решить заняться этим немедленно.

Если у вас случаются такие осознания, это очень хорошо: это помогает вовремя позаботиться о себе и детях и не допустить срыва. Проблема в том, что у обычных людей осознанность случайна и непредсказуема; бывает, весь день проходит как во сне, а бывает, в нужный момент возьмешь и проснешься. Иногда мы замечаем, что кофе стоит на капоте машины, прежде чем уехать, а иногда нажимаем на газ, и кофе выплескивается на ветровое стекло.

Наш мозг и осознанность не особо дружат. Просто потому, что эволюцией не предусмотрено, что мозг должен замедляться, абстрагироваться и останавливать свою бесконечную болтовню. Он заточен быстро сканировать окружение, замечать блестящую штучку в углу, предвидеть, что будет дальше, вспоминать о прошлом и реагировать как можно быстрее, не задумываясь о том, полезна ли эта реакция. Стоит мозгу оседлать эту эволюционную лошадку, как он напрочь забывает и про вторые стрелы, и про