Марк Цицерон - Антология гуманной педагогики Страница 2

В рамках западной педагогической традиции Цицерона достаточно часто сравнивают с Сократом, который в свое время также активно стремился влиять на воспитание подрастающего поколения, которое живет в условиях неопределенности, но будет вынуждено строить вполне определенное будущее. Многие из этих аналогий носят характер лишь формального сходства, однако Цицерон, как и Сократ, ориентировал всех внимающих его наставлениям на то, что образование – это не только знания, но и умения пользоваться ими в течение всей жизни во благо самому себе и другим. Ключевой для Сократа вопрос о том, какое поведение следует считать поведением, достойным грека, у Цицерона трансформировался в вопрос о поведении, достойном римлянина. Ответы на оба вопроса подразумевали, что «достойный» умеет устанавливать разумный баланс между взятыми на себя общественными и политическими обязанностями и обязанностями перед самим собой. Однако представления о том, каким образом это следовало сделать, для грека и римлянина не были одинаковыми.

Оценка, данная Цицероном древнегреческому наследию, не была однозначной. В трактате «Об обязанностях» Цицерон определяет свою деятельность по приобщению римлян ко всему греческому как педагогическую миссию: «Итак, среди величайших зол я все-таки, по-видимому, добился вот какого блага: я записывал все то, что не было достаточно известно соотечественникам и в то же время было вполне достойно того, чтобы они это знали» (Cic. Off. II.5)[10]. Эта дружелюбность при популяризации древнегреческого наследия позволила Цицерону подобрать для древнегреческого понятия «παιδεια», которое позволяло классифицировать образ жизни конкретного человека как достойный или недостойный образованного человека, адекватный латинский эквивалент – «humanitas»[11]. Этот термин употреблялся Цицероном в нескольких значениях, отражающих специфику государственного и общественного устройства, представлений о человеке как наставнике (в том числе и самому себе) и ученике. Обозначение «истинно человечного» обучения и воспитания термином «humanitas» стало педагогическим открытием Цицерона, которое в дальнейшем переоткрывалось в других эпохах, культурах и языках.

В трудах Цицерона философские вопросы неотделимы от политических и педагогических вопросов и рассмотрены не только как значимые для всех, но и как значимые для самого себя, глубоко личные, связанные с переживаниями и проецируемые на отношения с близкими людьми. Вне зависимости от того, к кому осуществлялось непосредственное обращение (к другу, собеседнику, представителю той или иной философской школы, сенату, суду или римскому народу), аргументация часто облекалась Цицероном в форму наставления. Выполненные в разных жанрах (письма, речи, трактаты и т. д.), наставления Цицерона находили отклик в сердцах предельно широкой аудитории. Стремление обратиться к читателю, которым мог быть и сенатор, и молодой человек, только что окончивший школу, как к ученику, достаточно отчетливо просматривается во многих трудах Цицерона и достигает максимума в его поздних работах-обращениях к древнеримской молодежи.

Сочинения Цицерона стали своеобразной «границей», отделяющей древнегреческую παιδεια от древнеримской humanitas, которая акцентировала внимание на исключительной важности тождества сказанного слова и совершенного поступка. В его наследии нам видится пять граней, по-разному преломляющих гуманность его педагогических представлений. В данном томе читатель найдет фрагменты наиболее важных сочинений Цицерона, сгруппированных в пять разделов: «Воспитание оратора», «Воспитание гражданина», «Воспитание семьянина», «Воспитание себя», «Воспитание культурой». Сравнивая разные версии одного сочинения, мы стремились включить в том только те переводы, в которых по сравнению с оригиналом минимальны потери или приобретения дополнительных смысловых акцентов латинского источника, конкретизирующего педагогические представления Цицерона.

Воспитание оратора

Не претендуя на статус наставника в классическом понимании этого слова, Цицерону удалось обозначить ориентиры, позволяющие всем стремящимся стать оратором отличить красноречие «несносных и надоедливых крикунов» от подлинного красноречия, которому можно и нужно учиться. Уроженец италийского захолустья, ставший одним из самых влиятельных людей Древнего Рима, убеждал, что его рецепт успеха достаточно прост: каждый может «сделать себя сам» благодаря ораторскому искусству, если имеет способности и желание их развивать. Для Цицерона стремление стать оратором означало выбрать одно из самых почетных дел, в котором можно было добиться успеха только при условии полной самоотдачи.

Главным в воспитании оратора, по мнению Цицерона, является порядок в мыслях и речах. Для достижения порядка в мыслях нужна философия, а для достижения порядка в речи – риторика. Пройдя долгий и тернистый путь оратора и повстречав на своем жизненном пути множество людей разных профессий, Цицерон приходит к выводу, что те люди, чья жизнь была посвящена познанию, обучению и заботе о пользе других людей, смогли стать по-настоящему достойными гражданами своего государства. И особое место среди них занимают ораторы.

Наиболее значимыми из цикла риторических сочинений Цицерона, в которых сосредоточены представления о том, каким образом следует воспитать оратора, являются «De inventione (рус. «О нахождении материала») (91–80 гг.) и «Об ораторе» (55 г.). Согласно распространенной в то время схеме возрастного деления, первое сочинение написано юношей, который еще только мечтает стать хорошим оратором, а второе – пожилым мужчиной, консулом и одним из самых авторитетных римских ораторов. Несколько десятилетий, разделяющих эти сочинения, позволяют проследить динамику развития представлений Цицерона о путях и способах воспитания хорошего оратора. Переходя на язык современной педагогики, можно сказать, что в трактате «О нахождении материала» пятнадцатилетний Цицерон определил компетенции оратора (разбираться в науках, не забывая о долге, чести и совести), а в диалоге «Об ораторе» указал, каким образом их лучше всего сформировать. Мысль о том, что воспитание оратора приносит огромную пользу государству, раскрывалась Цицероном через два взаимосвязанных понятия. Он неоднократно подчеркивал, что ученость («doctrina» – искушенность в науках) и образование («humanitas» – некий особый плод учености, позволяющий по-новому взглянуть на себя и круг своих обязанностей) являются двумя совершенно разными вещами.

Ключевым для обоих сочинений является вопрос, каким образом основы ораторского воспитания, заложенные древнегреческими наставниками, могут быть использованы в новых реалиях. Цицерон, глубоко понимавший суть афинского красноречия и регулярно ссылающийся на его идеологов, не всегда однозначно оценивал тот пласт древнегреческой культуры, который сам же и стремился интегрировать в формирующуюся римскую культуру без потери специфики обоих. Как с иронией заметил Г. С. Кнабе, несмотря на все усилия, Цицерону так и не удалось «по-настоящему свести концы с концами в своей проповеди греко-римского синтеза»[12]. Однако в реальной жизни Цицерона, в отличие от его творческой жизни, как нам кажется, то самое тождество сказанного слова и совершенного поступка в оценке древнегреческой традиции воспитания оратора проявилось более четко. К «сказанному слову» мы относим многочисленные утверждения Цицерона о том, что он ученик именно греческих наставников красноречия. К «совершенному поступку» относится решение Цицерона не обращаться в бегство, а с достоинством принять смерть от руки наемника, подобно тому, как принял смерть Сократ, который, по сообщению его ученика Платона, считал неприемлемым не только бежать от несправедливого суда, но и ставить под сомнение его законность.

Во многих утверждениях, раскрывающих сущность воспитания оратора, Цицерон не оригинален. Он трансформирует исходный тезис Сократа о том, что знание есть добродетель, и поэтому к нему следует стремиться. Для подкрепления своих выводов Цицерон обращается к образовательному пути Перикла, который был первым оратором, возвысившимся благодаря своим интеллектуальным способностям и привычке их развивать: «…[он] был и отличным оратором, и сведущим правоведом, из этого не следует, что в ораторской способности заключено и знание права. Просто дело в том, что когда человек, хорошо знающий и владеющий одной наукой, овладеет также и другой наукой, то будет казаться, что вторая его наука – лишь частица первой, которую он лучше знает» (Cic. De Orat. 1.50.216–217)[13]. Пускаясь далее в рассуждения о науках и особенностях их изучения, Цицерон ссылается на Платона, оспаривая необходимость изучения для оратора музыки и геометрии. И все же, хорошему оратору, заключает Цицерон, следует многое знать и пропускать это знание через себя. Это утверждение снимает напряжение и отчасти примиряет позицию Цицерона с позицией древнегреческих наставников, имеющих иной взгляд на «учебные планы» для «гуманитариев». Важно отметить, что Цицерон не утверждает humanitas как учебную цель[14], а подталкивает оратора к моральному обязательству быть хорошим учеником.