Взрослые и дети. #Многобукв - Людмила Владимировна Петрановская Страница 32

И если дети в больницах, лишенные возможности быть с мамой, вызывают сочувствие у всех (кроме медработников, ага), то эти – нет. Они ж дети «преступниц». Они ж «своим матерям не нужны, а то бы они думали головой, что делают». Это не та, не настоящая привязанность, не как у «порядочных граждан». Это не дети, это не тоска, это не любовь.

В какой же жестокой дикости мы до сих пор живем! И не знаем, пока не коснется нас самих или тех, кого мы выделили из общей массы, «своих». Я вот не знала, что все так. Вернее, знала, что есть вроде такие правила, встречались же по работе дети заключенных, но как-то не впускала в сознание, что происходит на самом деле. Например, что это действует и для женщин в СИЗО, вообще пока не признанных виновными. А для детей они уже казнены. Это в норму возведенное жестокое обращение с детьми, гораздо более жестокое, чем физические наказания или «плохой уход».

Ребенка, чья мать попала в эти жернова, искусственно делают сиротой, обрекают на все муки тоски и потери. Даже если он не сирота по закону, в эмоциональном, душевном плане он мать теряет. Особенно если маленький.

Большая очередь

26 января 2013 г.

Имела сегодня любопытный диалог с чиновницей из московского департамента соцзащиты, мы на записи телепередачи «Право голоса» были. Обсуждали, нужно ли создавать Министерство сирот.

У нас, говорит, очередь из желающих усыновить.

Я говорю: нет у вас никакой очереди, не дезинформируйте народ.

– Есть, есть, вот люди ждут полтора года.

– Тогда почему у вас до сих пор не то что детские дома – дома ребенка не опустели?

– Так им те дети, которые есть, не подходят по тем или иным параметрам. Там же знаете, какие. Гастарбайтеры в основном оставляют.

– Это значит, что у вас нет очереди. У вас нет очереди на тех детей, которые у вас есть в учреждениях. Какое вам дело до очереди на кем-то придуманных себе виртуальных детей?

– Да как же нет, вот же у нас лежат списки, они и документы собрали, заключения получили. Ну, не готовы они национальных брать. Люди же имеют право брать такого ребенка, которого они хотят.

– В каком законе написано, что можно пойти и взять себе готовенького ребенка такого, как хочешь?

– (глубокая задумчивость)

– Почему вас вообще интересует, кто какого ребенка себе намечтал? Вам нужно устраивать тех, что есть. И у вас нет на них очереди. Ваша работа – ребенку семью искать, реально существующему ребенку, национальный он или какой.

– А, ну в этом смысле…

Да, именно в этом смысле. Они по-прежнему работают в парадигме «ребенок для семьи». И они сами уверены, что национального никто не возьмет. Как, скажите, можно устраивать детей, исходя заранее из того, что они никому даром не нужны? И какое Министерство тут может помочь, если такое в головах у всех, снизу доверху?

А в Смоленске было вообще нечто новое

31 марта 2013 г.

Это был семинар с последующей стратегической сессией для двух учреждений: детдома и интерната. Учреждений неплохих, с «традициями» и заинтересованными педагогами, с хорошим отношением к детям, но в целом довольно традиционных.

Сначала я два дня им рассказывала и показывала, почему для детей плохо то, что есть, и почему им с детьми трудно. Это, конечно, разные чувства вызывало, участников накрывало то виной, то жалостью, то протестом. Но было важно, что люди все это были готовы чувствовать, осознавать, и самим себе не врали.

То есть я считаю очень хорошей исходной точкой, когда сотрудник интерната говорит: «Я понимаю, что детям нужны семьи, и что нам нужна служба по семейному устройству, и по работе с кровной семьей, но если всех разберут, мы же останемся без работы». Это нормально, это честно и это на сто порядков лучше, чем лицемерное и слащавое: «да мы же любим их как родных, да им у нас лучше, да у нас же специалисты, и вообще, кто ж их возьмет – это ж такие дети».

От осознания исходного противоречия интересов детей и сотрудников уже можно отталкиваться. Потому что жизнь – игра с ненулевой суммой, и в ней вовсе не обязательно если одни выиграют, то другие должны проиграть. Если найти действительно правильное решение, выигрывают обычно все.

Собственно, именно это мы и попытались сделать на последующей стратегической сессии: вывести людей из состояния «ах, мы бедные-несчастные, детдом закроют и нас выгонят, но выступать против нельзя, мы ж не сволочи какие» и предложить подумать о своем учреждении в режиме стратегического планирования и целеполагания. То есть: как нам преобразовать наше учреждение из «детохранилища», которое детей травмирует и делает нежизнеспособными, в современный центр по профилактике и преодолению сиротства, в котором бы у детей: а) не рвались и по возможности восстанавливались связи с кровной семьей; б) во время пребывания в учреждении дети бы жили в максимально человеческих, приближенных к обычной жизни условиях; в) повышались бы их шансы на успешное устройство в принимающие семьи, если в свои вернуться нереально.

Два педколлектива работали параллельно, а мы между ними бегали и помогали (мы – это я и муж мой, которого я поставила под ружье, ибо он умеет эти все стратегические сессии гораздо лучше меня, и вообще его сложнее смести бурной групповой динамикой).

Надо сказать, процесс получился впечатляющим. Особенно азарт участников. Мы не могли их выгнать ни на обед, ни на кофе-паузу.

Группа детдома – там и так много всего уже изменено, а директор как именно лидер команды – просто супер, – исписали три огромных флипчартовых листа мелким почерком – цели, риски, ресурсы, дорожная карта перемен. Группа интерната листы исписать не успела, но на защите проекта выпалила столько всего с такой скоростью и плотностью, что мы только рты пооткрывали. Кое-где их занесло, но на то и обратная связь группы – риски сразу обсудили.

Конечно, за один день они могли успеть только общие наметки сделать, впереди много обсуждений, попыток, разочарований и всякого разного. Это только начало, даже еще не первый шаг, а нулевой. Дай им Бог сил, здравого смысла и немного везения. И умного начальства.