А. Рыжов - Генезис педагогических понятий в России в XI – XX вв. Страница 7

Соответствие термина «дидаскал» русскому «учитель» находит подтверждение и в таком роде литературы как Жития Святых. Значительное число подобных примеров содержится, например, в Великих Минеях Четьих, составленных Митрополитом Макарием в середине XVI в. Например: «Егда бо в учителницу место учения, аналог «училище» – А.Р. дидаскалу еще немующа дети от родивших ся пестунцы поимше ведут ны на учение и хитрость, яже писменех рукотворити учатся»[111, с. 502], или: «Егда же предан бысть учитися грамоте иди к дидаскалу».[112, с. 581] Необходимо заметить, что термин «дидаскал» был известен и использовался еще в XIII–XIV вв., о чем свидетельствует ряд источников, однако широкого распространения этот термин не получил:

«Едино бо всех человек естьство, искушения дидаскал», «Златоустаго и от прочих дидаскал сказ», «от днешняго дне се есть мои и ваю отец и дидаскал».(XIII в.).[113, лл. 11, 46 в, 249 об]

«Ни бо никогда же философских или ветиискых научилися словес, но ество точью имуще дидаскала» (XIII в.);[Там же. Л. 467]

«Чюдный дидаскал, исполн мудрости и разума» (XIV);[114, с. 685]

«По времени обретаемых добродетелных и благочестивых даскалов» (XVI).[115, с. 113]

Проникновение термина «дидаскал» в Россию проходило не только в связи с греческим влиянием, но и через западно-русские земли, находившиеся в XIV – сер. XVII вв. в составе Литовского княжества и Польши. Через западно-русские земли несколько позднее, уже в XVIII веке, в языковой оборот в России вошли греческие термины «дидактика» и «педагогика», о которых речь пойдет ниже.

В источниках периода Московской Руси встречается ряд педагогических терминов, обозначавших формы и методы организации обучения – «класс», «урок», «упражнение». Например, в предисловии к грамматике конца 1680-х гг., составленной братьями И. и С. Лихудами для учеников Спасских школ, отмечалось: «Сии уроки разделены на три части по числу трех классов: в низшем (infima) классе заключаются два разряда учеников, низший (interior) и высший (superior), а в последних двух классах среднем (media) и высшем (suprema) находится только по одному разряду учеников. Посему первая часть грамматики назначается для первого низшаго класса».[116, с. 48] В приведенном фрагменте для обозначения определенного этапа, элемента учения использовался термин «урок», который имел это значение наряду с другими: определенная часть чего-либо, определенный жизненный вывод. ««Прилежно и часто прослушивати и наказывати их [учеников – А.Р.], предавати же комуждо их урок учены с рассуждением противу коежгождо силы и со ослаблением»», – отмечалось в «Степенной книге» (рукопись XVI в.).[117, л. 201 об] Из приведенного фрагмента хорошо виден учет индивидуальных способностей учеников. Педагогический термин «урок» распространение получил лишь со второй половины XVII века. Примером может служить «Александрия» – история о жизни и деятельности Александра Македонского, включавшаяся в азбуки и многочисленные учебные сборники. Интересны свидетельства (рукопись 1667 г.) о времени учения Александра: «Елико же царевич Александр из утра до обеда ко Аристотелю ходи; после обеда до вечера к Нектавиану египетскому мудрецу; и к уроку приспе у Аристотеля, и витейство испыта, и коло [звездный круг – А.Р.] изведа, и царем прославлен».[118, с. 35] Подобные тексты, включавшиеся в учебные пособия, служили задаче духовно-нравственного воспитания детей.

Важным средством учения признавалось упражнение, поэтому термин «учение» нередко сопровождался термином «упражнение»:

«Без всякого отрицания и нужа упражнения суща свободны» (XII в.);[119]

«В книгах упражнятися» (XIII в.);[120] «Христолюбивая его княгины… ни на что же ино упражняшеся, но токмо и в церковных потребах и в миловании укореных, маломощех и всих бедующих» (XIV в.);[121]

«Упражняйтесь дети в чтении книг и в учении день и ночь» (XVI).[122, с. 52–53]

Урок и упражнение выступали как форма и средство не только учения, но и воспитания, что отражают многочисленные источники.

Историографическая традиция время появления терминов «урок» и «упражнение» относит к XVIII веку. В монографии И.М. Кантора «Педагогическая лексикография и лексикология» высказывалось мнение о том, что «в области теории обучения основные понятия дидактики – «обучение», «урок», «учение» укрепляются в XVIII веке. Последнее встречалось только в частных значениях – «учение книжное», «учить книгам», «учить ремеслу».[123, с. 182] Трудно согласиться с подобным утверждением автора по ряду причин. Во-первых, указанные понятия (за исключением строго педагогического значения термина «урок») использовались с XI века и достаточно твердо

«укрепились» именно как педагогические термины уже в первые века христианства на Руси, что видно из многочисленных фрагментов источников. Во-вторых, приводимые автором «частные значения» термина «обучение», частными не являлись: «учение книжное» или «учить книгам», как уже отмечалось, использовались для характеристики всего процесса обучения и трудно подобрать более широкий по значению аналог из лексики того времени. Понятие «учить ремеслу» служило для обозначения всей профессиональной подготовки человека, а с середины XVII века постепенно менялось на «профессиональное обучение».

К начальному этапу становления основных педагогических терминов и понятий относится появление термина «просвещение» в значении давать свет христианской веры, отсюда и слова, ставшие нарицательными: «Ученье (христианство) – свет (просвещение), а не ученье – тьма». Значительно сужает содержание термина «просвещение» для периода XI–XVII вв. в своей работе Б.Б. Комаровский, по мнению которого «просвещенный – овладевший письмом».[124, с. 55] Между тем, термин «просвещение» использовался, как правило, в значении пути, направления осуществления образования, воспитания и учения, поэтому в источниках эти термины нередко стояли рядом:

«Свет истинный, иже просвещает всякого человека» (XI в.);[125; 126]

«Бе Блаженная учащи в граде многи и просвещающи словом истины» (XII в.);[127, с. 145]

«Феодосий…. не только верою, но и разумом просвещенный» (XIII в.);[128, с. 129]

«Писал еси, господине, к нам в своей грамоте, поучая нас престати от грех и утвержая по благочестии поборати, и мы… на твоем жалование челом бьем на просвещенных словесах» (XV в.);[129, стб. 511]

«Растящу же ему [Стефану – А.Р.] во всяком благоговействе и чистоте и просвещенном разуме» (XVI в.);[130, лл. 446–448]

«Указал государь… Михаил Феодорович…. послати книги печатные… для просвещения» (XVII в.);[131, с. 390]

«Подобает же нам грубым от вас просвещатися и доброму учению и разуму наиматися» (XVII в.).[132, с. 404]

С понятиями «учение» и «просвещение» в источниках нередко встречается термин «наказание», имевший педагогический характер. Поскольку представления о его содержании со временем изменились, необходимо уточнить трактовку понятия «наказание» для рассматриваемого периода. Слово «наказание» вошло в общее употребление с XI века и означало «наказ» или «наставление». Содержание этого термина в отечественных источниках XI–XVII вв. отражает именно это его значение и связано с наставлением детей в определенных нравственных правилах, подкрепленных личным примером учителя. При этом исключалось какое-либо физическое воздействие на ребенка.

Важным источником, раскрывающим не только содержание термина «наказание», но и характер всего процесса воздействия на личность ребенка, является Степенная книга – памятник духовно-нравственного, поучительного характера, составлявшийся русскими Митрополитами на протяжении XIV–XVI вв. Приводимый ниже фрагмент был составлен Митрополитом Киприаном (1390–1401) и дается по рукописи XVI в.: «Богодухновенный же учитель, пресвященный митрополит Михаил призываше к себе всех тех учителей грамотных и наказываше их праве и благочинне учити юныя дети, яко же словесем книжнаго разума, тако же и благонравию и правде и любви и зачалу премудрости, страху Божию, и чистоте и смиреномудрию, учите же их не яростию, ни жестостию, ни гневом, но растовидным страхом и любовным обычаем и сладким проучением и ласковым утешением; да не унывают, ни ослабеют прилежно и часто прослушивати и наказывати их, предавати же комуждо их урок учения с разсуждением противу коежгождо силы и со ослаблением; да не унывают же наипаче же всегда прилагати им учение от закона Господня на пользу души же и телу, от безумных же и неподобных словес всячески ошаятися. И тако благодатию Божиею, елицы научишася грамоте, от них же бысть множество премудрых философов…».[133, лл. 201 об.-202] Подобные наставления составлялись как Митрополитами, так и другими архиереями и систематически рассылались священникам-учителям. В них особое внимание обращалось на необходимость личного примера учителя, ласкового обращения с учащимися и кротости воздействия на них, а телесные наказания и грубое обращение с детьми приравнивались к преступлениям и подлежали рассмотрению церковного суда с наказанием вплоть до снятия сана. В приведенном фрагменте достаточно интересно требование учета индивидуальных способностей ребенка учителем. В связи со сказанным важно отметить, что многократно цитирующиеся в историко-педагогической литературе «похвала розге» и подобные ей вирши появились в России лишь с середины XVII века, являлись переводами с польского языка и ошибочно отождествляются с российской образовательной практикой. На подобного рода заблуждения, встречавшиеся в научной литературе, обращали внимание ученые еще в XIX веке.[134; 135 с. 65;136, с. 108–109]