Кристиан Зальцманн - Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник) Страница 8

Повод вскоре нашелся. Фрау Зельбстин, так звали мать Кристианы, принимала у себя компанию друзей, среди которых находился и ее брат.

Когда подали кофе, дети должны были подойти к фрау Зельбстин.

Их было трое. Двое из них были необычайно красивы, и во всей их внешности было что-то настолько приятное, что они обязательно должны были понравиться каждому, кто их видел. Они были смелыми и богаты мыслями, над которыми все смеялись, потому что иной раз они были невпопад. Маленькая Кристиана тоже не была безобразной. Но она терялась, когда стояла между своими красивыми сестрами. Ей приходили в голову очень милые мысли, но она была такой робкой, что говорила мало, особенно в большом обществе. Те девочки были одеты с иголочки, и по ним можно было видеть, что мать очень старалась красивой одеждой сделать их еще более очаровательными. Маленькая Кристиана была одета крайне небрежно, и совершенно отчетливо было видно, что весь ее костюм был составлен из предметов одежды, которые раньше носила мать.

«Какие прелестные дети!» – воскликнули гости, как только те вошли в комнату, и каждый расцеловал сестер Кристианы. Она же получила лишь пару холодных поцелуев, а затем ее оставили стоять в стороне. Других же девочек целовали и целовали, сажали себе на колени, расхваливали их наряд, банты, ленты на руках; с ними заводили беседу, а бедную маленькую Кристиану не замечали. Мать, в течение нескольких минут с величайшим удовольствием наблюдавшая эту комедию, начала расточать похвалу двум этим девочкам. «Такие потешные дети, этого я не могу вам даже передать. Только представьте себе, какую проделку вчера учинила Лотта! Я могла бы до упаду смеяться. А Луиза, вот ведь тоже пройдоха!»

Так мать болтала, наверное, полчаса. О маленькой же Кристиане вообще никто не думал. Она стояла в углу, будто вообще не имела отношения к дому. Она сконфуженно опустила глаза, разглядывала ногти на пальцах, теребила бант на своем фартуке – ее лицо окончательно искривилось, потому что она не могла этого больше выдержать, она выскочила из комнаты и довольно громко хлопнула дверью.

«Видишь, брат, – сказала мать, – какой ужасный ребенок?»

Но брат был вне себя от негодования. Его руки и ноги дрожали. Ему потребовалось удалиться в соседнюю комнату, где он опустился в кресло.

«Ну? – сказала мать, застав его в таком состоянии, – что это значит?»

Брат. О, оставь меня, жестокая мать!

Мать. Я? Жестокая?

Брат. Да, ты.

Мать. С кем же я жестокая?

Брат. Ты жестокая со своими детьми и особенно с бедной Кристианой.

Мать. Не понимаю, что это за болтовня. Объяснись четче! Разве это жестокость, что я не сразу приказала ее отлупить, чего она заслужила, когда хлопнула дверью?

Брат. Фи! Как может женщина, которая хочет быть раз-умной, говорить так необдуманно. Кристиана не такая красивая, как ее сестры, и тут она ничего поделать не может. Но вместо того чтобы подумать, какой ей подобрать костюм, который все же немного восполнит то, в чем ей отказала природа, ты заставляешь ее донашивать свои тряпки, а других детей увешиваешь сотнями бантиков, чтобы весь мир на них смотрел и не замечал Кристиану. Всем тем, что произносят те дети, даже если это совсем неумно, восхищаются и улыбаются. Вместо того чтобы одернуть посторонних людей, которые не знают о хороших качествах Кристианы, и обратить их внимание на ее достоинства, ты выступаешь заодно с ними и стараешься сделать все, чтобы расположить их к тем детям. Быть может, маленькая Кристиана балда? Разве они ее не обидели? Разве ты сама не причиняешь ей зла?

Разве ты не делаешь так, чтобы она тебя невзлюбила, чтобы она стала завидовать своим сестрам? А сестры! Короче говоря, я беру Кристиану к себе.

И он действительно это сделал. Прощаясь, он взял Кристиану с собой домой, и под его присмотром за несколько недель она стала самой хорошей и очаровательной девочкой.

1. У одной матери были три вещи, которыми она старалась запугать своих детей, – Боженька, отец и Серый Волк. Если дети друг с другом играли и подчас становились чуть шумными, то она грозила им кем-то из трех. Либо она говорила: «Тише, дети, Боженька накажет, он бросит вас в жаркую преисподнюю!» Либо: «Тише, Серый Волк придет!» Либо: «Вот придет отец и задаст вам такую порку, что свет милым не покажется».

Эффект от этого был таков, что дети одинаково невзлюбили Боженьку, отца и Серого Волка.

2. Когда отец наказывал маленькую Маргарет за ее своенравие, то она всякий раз бежала к матери и жаловалась на отца. Та ее жалела и говорила: «Какой злой отец, так бить бедного ребенка! Вот, Маргарет, тебе пфенниг, сходи и купи себе булочку». Разве удивительно, что маленькая Маргарет невзлюбила злого отца?

1. Одна милая супружеская чета всегда была настолько занята делами и предприятиями, что каждое мгновение, когда нужно было поговорить со своими детьми, считалось потерянным. Муж вел подсчеты, а жена все время строила планы, как им сохранить и преумножить свой скарб. Поэтому они всякий раз болезненно переживали, когда дети отрывали их от дел.

Тоскуя, младенец протянул свои ручонки, чтобы погладить щеки отца, но тот безучастно его оттолкнул. Улыбаясь, к нему подскочил со своей азбукой маленький Никлас и сказал: «Смотри, папа! Милая обезьянка держит в лапке яблочко!» – «Оставь меня в покое»! – получил он в ответ. Он подбежал к матери, и та его оттолкнула.

Тогда Никлас со своей книгой подошел к служанке, и та обошлась с ним лучше. Она порадовалась вместе с ним обезьянке, показала ему волка и зайчика и рассказала ему, как волк пожирает овечку и какой вкусный жареный заяц.

За это она и стала для него милой Марией, знавшей все его секреты и разделявшей все его радости.

Отец и мать могли уехать на три месяца, а он нисколько из-за этого не переживал. Но если Марии не было дома хоть день, то можно было услышать плач!

2. Маленький Людвиг получил от своего знакомого несколько растений левкоя и посадил их в цветочный горшок. Он привязался к ним всем своим сердцем. Утром первое, что он делал, – шел в сад, чтобы взглянуть на свои растеньица. Вечером он никогда не ложился спать, их не полив.

Однажды утром он пришел в сад, и – вот радость так радость! – один левкой расцвел, да к тому же махровый!

Захлопав в ладоши и несколько раз подскочив от радости, он побежал к отцу.

– Папа! Папа! Пошли со мной быстро в сад!

– А что мне там делать?

– Я хочу тебе показать что-то очень красивое.

– Что же?

– Пошли! Пошли! Очень красивое!

– Ты дурень!

– Нет, действительно! Левкой, махровый!

– Отцепись со своим дурацким левкоем!

Но поскольку сердце маленького мальчика настолько было полно радости, что ее обязательно нужно было кому-то излить, он побежал к маленькому Килиану и показал ему красивый цветочек.

Тот порадовался вместе с ним и постепенно завоевал любовь и доверие, которые Людвиг с большой охотой даровал бы отцу, если бы тот только захотел это взять.

Одному мужчине в пятьдесят лет выпала радость стать отцом. По причине возраста он был степенен и серьезен в своем поведении и хотел, чтобы его Густав был точно таким же.

Но тот был другим. Когда он стал твердо стоять на ногах, он ощутил свои силы и ловкость, прыгал, шутил и искал друзей, чтобы развлекаться с ними.

Это доставляло отцу немалое огорчение.

Иногда он брал с собой маленького Густава к своему компаньону, и они шли по полю. Если же тот гонялся за бабочками или бегал вприпрыжку по лугу, чтобы набрать цветов, то отец в негодовании тут же ему кричал: «Густав! Густав! Чего же ты бегаешь? Быстро ко мне! Фу, какой дикий уличный мальчишка! Посмотри, как хожу я! Разве ты не можешь ходить точно так же?»

Кегли, которые Густав получил в подарок от своего кузена, он сжег, а мяч, который сын однажды принес домой, порезал и сказал, что время, которое тот хотел потратить на игры, можно использовать лучше, если выучить главный раздел из катехизиса.

Если Густав находился при нем в комнате, то он должен был все время сидеть, не вставая со своего места.

Таким обращением этот мужчина добился того, что его сын настолько его возненавидел, что предпочитал общаться с самыми неотесанными людьми, нежели со своим отцом.

Когда отец умер, ни одна слеза грусти не пролилась из его глаз. «Хорошо, – думал он, – что я избавился от этого докучливого надзора, ведь теперь я могу жить, как хочу».

1. Мастер Якоб настолько привык к насмешкам и издевкам над людьми, что не мог обходиться без них, даже когда разговаривал со своими детьми. Он никогда не мог мягко указать на их промахи, а делал это оскорбительным, язвительным тоном.