Юные безбожники против пионеров - Валерий Анатольевич Шевченко Страница 8

1927 г. журнал «Народный учитель» поместил статью педагога А. Блинникова «О безрелигиозном воспитании». Лучшим методом антирелигиозной пропаганды, по Блинникову, является сокрытие того, что вы ее ведете: «Прежде всего, не нужно говорить ученикам, что вы ее ведете, что вы уничтожаете веру в Бога». Ученик сам в процессе обучения должен придти к неверию. И сделать это нужно незаметно, чтобы у школьников создалось впечатление, что он самостоятельно пришел к отрицанию существования Бога: «Школа с первых же дней появления детей в ней шаг за шагом должна объяснять ребенку весь мир, исправлять религиозные ответы на научные»[79]. «Неопытные “антирелигиозники”, – отмечал А. Блинников, – допускают, что стоит только сказать, что Бога нет, совершить какой-нибудь выпад против попа, против иконы, осмеять раввина, муллу – и религиозное миропонимание у человека рассеется… Кто так ведет антирелигиозную пропаганду, тот только еще глубже вбивает религию в ученика. А еще хуже делают те, кто при начале объяснения какого-нибудь явления в природе заявляют слушателям, что это делается для того, чтобы вытравить из них религию, веру в Бога». Ребенок приходит в школу «уже с имеющимися “взглядами”… и, чтобы это мировоззрение заменить научным, следует заменить каждый ответ в его памяти новым ответом, сотни ответов изменить», – заключал А. Блинников[80].

Безрелигиозники считали, что только скрытое «научно обоснованное» подрывание веры с годами может дать нужный им результат. И как это ни парадоксально, такая позиция всегда представляет большую угрозу для веры, чем открытое на нее гонение, которое, впрочем, может подготовить почву как для последующего укрепления религиозного сознания, так и для превращения общества в безрелигиозную, индифферентную к вере массу.

Осторожность приверженцев безрелигиозного воспитания в те годы была вызвана и тем, что значительное число населения верили в Бога. 32 % крестьян Донского округа в 1926 г. сожалели о том, что в школах не преподают Закон Божий. Среди ответов звучали доводы: «Закон Божий нужен для совести детей». «Считая религию основой нравственности, не могу сочувствовать отсутствию преподавания Закона Божьего»[81].

Родители школьников в большинстве отрицательно относились к перспективе введения антирелигиозного воспитания в школе. Преподаватель А. Комаров из Северодвинской губернии в 1928 г. провел обследование настроений крестьян к этому вопросу в своем селе. Результаты получились следующие: за нейтрализм школы в религиозном вопросе высказались 73 человека (60,3 %), из них от 14 до 18 % показали себя людьми, стойкими в вере, которые приветствовали бы возвращение в школу Закона Божия («Надо про Бога учить»); за антирелигиозное воспитание высказались 27 человек (22,3 %)[82].

Дети, особенно маленькие, находились под влиянием родителей, и поэтому в религиозные праздники (Рождество, Пасха) классы часто оставались пустыми. И это наблюдалось не только в деревне. В Ленинграде в одной из школ в дни Рождественских праздников класс тоже пустовал[83]. На это жаловался школьник Фрумкин на конференции учащихся Центрального городского района Ленинграда 3 марта 1928 г.: «У наших ребят еще имеются темные оттеночки старинного времени – если религиозный праздник, то нужно отдыхать, а не учиться»[84].

Данные анкет о религиозности школьников в 1927–1928 гг. противоречивы. Это связано как с особенностями местностей, где проводились обследования, так и с относительной искренностью ответов школьников. В октябре-ноябре 1927 г. ячейка СБ просвещенцев Сокольнического района Москвы провела анонимное анкетирование в седьмых группах восьми школ. Самый высокий процент верующих учащихся показала школа № 31 – 46,1 %, самый низкий процент школа № 52 – 26,8 %. Среднее число верующих составило 41,8 %. Причем процент верующих девочек, как правило, был значительно выше процента верующих мальчиков (в школе № 7 оказалось 7 верующих мальчиков (16,6 %) и 37 верующих девочек (60,6 %))[85].

Осенью 1927 г. Институт методов школьной работы Наркомпроса подвел итоги своего обследования 1,5 млн. детей, некоторые из них отвечали и на вопрос о вере в Бога[86]. Положительно ответили 25 % детей, отрицательно 51 %. Соотношение верующих мальчиков и девочек оказалось 39,7 % к 59 % соответственно[87].

В 1928 г. группа партийных работников педфакультета второго МГУ по поручению Главного управления социального воспитания Наркомпроса (Главсоцвос) провела анкетирование школьников Марьиной Рощи (Москва) с целью выявления политических, религиозных и национальных представлений[88]. Из 394 школьников верующими себя назвали 119 (около 30 %), неверующими – 261 (около 66 %), не ответили и ответили «не знаю» – 14 (около 4 %)[89]. В четвертых группах картина несколько менялась: из 350 школьников верующими назвали себя 41 (12 %), неверующими – 282 (80 %), 27 человек (около 8 %) ответили «не знаю» или уклонились от ответа[90].

Условность данных подобных обследований становится очевидной при сравнении с данными по другим районам РСФСР. Например, обследование школ Сергиева Посада в 1928 г. выявило 51 % верующих (т. е. на 5-м году обучения – 55 %, на 6-м – 54 %, 7-м – 39 %, 8-м – 44 %, 9-м – 58 %)[91]. Вместе с тем анкетирование одной школы Златоустовского округа на Урале выявило, что в 7-й группе из 40 школьников оказался только один верующий мальчик[92].

Очевидно, что эти цифры отображали действительность конца 20-х годов несколько искаженно. Дети подвержены разным влияниям, им сложно еще самим осмыслить свою веру или неверие. Они часто отвечают на вопрос так, как надо взрослым в зависимости от обстоятельств. От этого иногда их ответы неточны.

Однако неверие в обществе распространялось, и уже многие дети приходили в школу из неверующих семей. Но атеистам во власти этого было недостаточно, их тревожили цифры религиозности еще значительной части подрастающего поколения.

Пионеры должны были вести антирелигиозную работу, независимо от того, есть ли в школе антирелигиозное воспитание, или нет. К Пасхе 1928 г. ЦК ВЛКСМ выпустил директиву, в которой пионерам рекомендовалось проводить общие сборы отрядов в часы, когда детей посылают святить пасхи и куличи, а также в предпасхальные дни организовывать в школах антирелигиозные вечера[93].

Таким образом, пионеры втягивались в антирелигиозную пропаганду прежде остальных школьников и неизбежно входили в конфликт с родителями. Об этом говорят письма пионеров в газету «Пионерская правда». «Прихожу из отряда – вижу, мать сидит, и я начинаю петь безбожные частушки». «Мать всегда возмущается моим предложением снять иконы: “Тебя иконы не трогают, и ты их не трогай. Я тебя в отряд пускаю, а ты религию не тронь. У каждого свое”». «Когда меня мать посылает в церковь, я в нее не хожу, возьму и убегу в лес»[94]. Через некоторое время такое положение складывалось в семьях уже многих школьников. Детей отрывали от их верующих родителей, приучали к мысли, что можно пожертвовать добрыми отношениями с родителями ради «высших» общественных интересов.

Религиозность школьников во многом зависела от мировоззрения учителя. Он практически ежедневно оказывал влияние на ребенка.