Александр Ватлин - Германия в ХХ веке Страница 9

Военная диктатура Гинденбурга и Людендорфа заменила собой гражданский мир образца августа 1914 г., от которого уже мало что осталось. Весной 1917 г. на военных предприятиях Берлина и Лейпцига прошли массовые забастовки, лозунгом рабочего движения стал не только хлеб, но и мир. Тогда же был оформлен организационный раскол в СДПГ – из нее вышла партия независимых социал-демократов (НСДПГ), придерживавшаяся революционно-пацифистских взглядов и голосовавшая в рейхстаге против военных кредитов. Массовое влияние второй рабочей партии было связано прежде всего с ее отказом от лояльности существующему режиму, а также с тем, что в нее вошли крупнейшие теоретики Второго Интернационала Эдуард Бернштейн и Карл Каутский.

Не желая отдавать инициативу левым радикалам, СДПГ, партия Центра, Национал-либералы и прогрессисты в июле 1917 г. образовали в рейхстаге «межфракционный комитет», потребовавший привлечь парламентские силы к участию в правительстве. Входившие в него партии провели через рейхстаг резолюцию, требовавшую заключения мира без «насильственного присоединения чужих территорий» (19 июля 1917 г.). Исполнительная власть устами Михаэлиса заявила, что не считает для себя решение рейхстага руководством к действию, ставка верховного главнокомандования выдвинула длинный список территориальных претензий, который должен был лечь в основу мирных переговоров. Их совместными усилиями в сентябре 1917 г. была сформирована «партия власти» под руководством адмирала Тирпица. Получив название партии Отечества, она на короткое время сумела мобилизовать в свою пользу патриотические настроения немцев.

Под прикрытием лозунгов о войне до полной победы власти искали пути достижения «почетного мира». Помимо дипломатического зондажа в нейтральных странах, который наталкивался на сопротивление военных, активизировала свою подрывную работу германская разведка. С точки зрения аналитиков генерального штаба важным фактором ослабления Российской империи являлись национально-освободительные движения на ее окраинах. В ноябре 1916 г. на оккупированных территориях было создано королевство Польское, спешно созданные «легионы» которого влились в вооруженную группировку держав «оси». Неожиданно ситуация взорвалась в самом центре России – доведенные до отчаяния массы свергли царское самодержавие. Революционную энергию Петрограда питало общее мнение, что окружение Николая Второго продалось немцам. Стремясь добиться развития событий в нужном направлении, германские военные сделали ставку на поддержку сил, выступавших за углубление социальной революции, пусть даже ценой выхода России из войны. Первый «пломбированный вагон» с большевиками отправился из Швейцарии уже в марте, всего через территорию Германии было переправлено около 500 политических эмигрантов. Резидент германской разведки в апреле 1917 г. доносил из Стокгольма: «Ленин прибыл в Россию и работает в духе наших пожеланий».

Развал армии и дискредитация демократического правительства, сопровождавшие российскую революцию, порождали в Берлине эйфорические настроения. Большевистский переворот, «Декрет о мире» и предложение переговоров всем воюющим странам давали шанс властям Германии закрыть восточный фронт и перебросить все силы на запад. 15 декабря 1917 г. было заключено перемирие держав «оси» с Советской Россией. Вряд ли и германские дипломаты, и Гинденбург могли тогда здраво оценить парадоксальную логику исторического процесса: революции имеют обыкновение не замечать национальные границы. С момента захвата власти большевиками до падения монархии Гогенцолернов пройдет ровно один год.

Под влиянием событий в России среди немецких социалистов начало набирать силу леворадикальное течение, ориентировавшееся на повторение «русского примера». Его организационным центром стал «Союз Спартака», духовными лидерами – находившиеся в тюрьме Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Эхо российской революции расходилось по Германии независимо от большевистских агитаторов, вербовавшихся из военнопленных и снабженных кипами свежеотпечатанных листовок. Оно породило стихийные братания на фронте и стачки в крупнейших городах страны в январе 1918 г., в которых участвовало около полутора миллионов рабочих. Звучавшие в их ходе политические требования, в том числе за принятие формулы «мира без аннексий и контрибуций», не требовали перевода с русского языка. Профсоюзы оказались в стороне от движения, инициатива перешла в руки подпольных ячеек «революционных старост». Лидеры СДПГ были вынуждены войти в берлинский стачечный комитет, пытаясь «ввести движение в законные рамки и как можно скорее путем переговоров с правительством привести его к завершению» (Ф. Шейдеман). Лишь после того, как на крупнейшие предприятия были введены войска и на них было распространено действие военных законов, стачечная волна начала 1918 г. в Германии постепенно сошла на нет.

22 декабря 1917 г. в Бресте начались переговоры России и держав «оси» о заключении мира. Их ход и результаты показали, какое будущее ожидает Европу в случае победы Германии. Советская делегация тянула время, ожидая не столько решающих побед Антанты на Западе, сколько революционного взрыва на всем континенте. Германские дипломаты, напротив, спешили с заключением мира, чтобы успеть перебросить войска на западный фронт до подхода туда американского экспедиционного корпуса. Тактика выламывания рук слабейшему, сопровождавшаяся продвижением германских войск в направлении Петрограда, принесла свои плоды – 3 марта в Бресте был подписан «похабный мир» (В.И. Ленин), превращавший огромную территорию Восточной Европы от Прибалтики до Крыма в германский протекторат. На Советскую Россию была наложена контрибуция в 6 млрд марок, отныне она превращалась в пассивного заложника, судьба которого зависела от исхода первой мировой войны. Породив очередную волну шовинистических настроений, Брестский мир не принес решающего перелома к лучшему в военном положении Германии. Оккупированная ею территория на Востоке простиралась до низовьев Дона, и и на ней находилось до полутора миллионов немецких солдат. Надежды на выкачивание из Украины сырья и продовольствия не оправдались из-за слабости прогерманского правительства гетмана Скоропадского. Кроме того, Брест поставил крест на заявлениях берлинских политиков о стремлении к «ненасильственному миру», во многом предопределивде поведениелидеров стран Антанты по отношению к побежденной Германии год спустя.

Отношения России и Германии после Брестского мира напоминали дуэль с проглатыванием пилюль, одна из которых должна была оказаться смертельной: каждая из сторон стала ждать неминуемой гибели своего партнера. Причем ожидание не было пассивным: если большевистское руководство делало ставку на пропаганду своих идей, используя для этого советское представительство в Берлине, то германские власти насаждали на оккупированной территории «дружественные режимы», поддерживая контакты с теми лидерами белого движения, которые ориентировались на Антанту. Однако для большинства россиян, как свидетельствовали доклады германского представительства в Москве летом 1918 г., «немцы выступают в качестве главной опоры существующего режима, и его падение будет означать удар по нашему влиянию в России».

Представители внешнеполитического ведомства тем не менее считали, «что следует продолжать сотрудничество с большевиками или по крайней мере их использование, пока они находятся у власти, в наших собственных интересах, чтобы держать Россию в состоянии военной слабости и способствовать развитию самостоятельных государств, возникающих на ее окраинах». Удобный случай сбросить пробольшевистскую маску предоставился Германии после убийства посланника Мирбаха в Москве левоэсеровскими террористами (6 июля 1918 г.). Казалось, повторяются события сербского кризиса четырехлетней давности – Германия предъявила советскому правительству жесткий ультиматум и активизировала подготовку к дальнейшему вторжению в Россию, чтобы опередить вооруженные силы Антанты.

Однако реальных сил для этого в Германии, истощенной четырехлетней войной, уже не было. Вильгельм II выступил против разрыва отношений с Россией, напротив, признал необходимым «поддерживать большевиков при любых условиях». Не последнюю роль в фактическом отзыве германского ультиматума сыграл и тот факт, что работавшие в Москве дипломаты не видели в белом лагере лидеров, имевших массовое влияние и способных возглавить контрреволюционный переворот. Их уверенность в том, что «большевики цепляются за нас с энергией утопающего» (К. Хельферих) и дни красной диктатуры сочтены, обрекала внешнюю политику Германии на пассивное выжидание.

Тем временем ситуация на западном фронте менялась не в ее пользу. Попытка германского командования добиться решающего перелома в войне до подхода основной части американских войск только ускорила развязку. 21 марта 1918 г. немецкая армия перешла в наступление в направлении Ла-Манша, стремясь ударить в стык английских и французских частей. Массовое применение новейшей боевой техники не изменило общей тактической картины – за артиллерийской подготовкой следовало наступление пехоты, которое разбивалось о мощные оборонительные рубежи противника. Десятки пройденных вперед километров оплачивались десятками тысяч погибших. Несмотря на отсутствие людских резервов, весной-летом 1918 г. германские войска непрерывно атаковали французские позиции, сумев вновь выйти на рубежи реки Марны в непосредственной близости от Парижа. Их общие потери составили более 700 тыс. человек. Завоеванные территории за четыре года были превращены в пустыню и не имели ни хозяйственного, ни военностратегического значения. Напротив, образовавшийся на западном фронте выступ с вершиной в Шато-Тьери стал удобной мишенью для фланговых операций французов. Одержанные победы уже не вызывали патриотического подъема, даже в войсках надежды на скорейшее окончание войны все больше связывались с поражением собственной страны. Военная цензура доносила в ставку: «В солдатских письмах выражается уверенность, что Германия обречена… В них уже больше нет чувства любви к родине». Самовольное оставление боевых позиций и добровольная сдача в плен перестали быть исключительными случаями.. Репрессии военно-полевых судов только увеличивали ожесточение людей, потерявших остатки боевого духа.