Ольга Марченко - Основы красноречия. Риторика как наука и искусство убеждать Страница 12

В Петрограде в 1918 г. для комплексного изучения устной речи и обучения речевому мастерству был создан Институт живого слова, он просуществовал до 1924 г… В работе нового учебного заведения принимали участие В. Н. Всеволодский-Гернгросс, Ф. Ф. Зелинский, Е. И. Тиме, Ю. Н. Юрьев, Н. А. Энгельгардт, Л. В. Щерба, Э. З. Гурлянд-Эльяшева, Н. С. Гумилев, В. Э. Мейерхольд, А. Ф. Кони, А. В. Лу начарский и другие деятели науки и искусства. Три основных отделения: научное, учебное и просветительное, – ставили, соответственно, зада чи научных исследований проблем живого слова, подготовки мастеров ораторского дела и распространения и культивирования риторической теории и практики.

Широкая разработка взаимоотношений мышления и речи велась новой в то время школой психологии, связанной с именем Л. Выготского. Значительную роль в развитии теории и практики советского ораторского искусства в начале 1930-х гг. сыграли Институт агитации им. В. Володарского в Ленинграде и Ленинградский научно-исследовательский институт речевой культуры, имевший специальную лабораторию публичной речи. Курсы мастерства публичной речи включались в программы высших учебных заведений. Однако гуманитарная суть риторики, поиски путей раскрытия истины, искусство убеждения оказались чужды идеологии советского общества. От слова требовались пропагандистская направленность, служение интересам нового класса. За пределами образовательной системы было оставлено как понятие гуманитарной культуры, так и понятие риторики.

Методы политического насилия в целях удержания власти в области культуры были радикальными. Утверждение в культуре «экспертов» культурного развития влекло за собой тоталитарный контроль за мыслью и словом. Диктат сниженных, упрощенных, сведенных к шаблонам требований и нормативов вел к упрощению эталонов культурного развития. Наряду с силами разрушительными, направленными на революционное обновление всей общественной системы, включая куль туру, существовали и другие силы, препятствующие радикальной ломке культурных традиций. Это было залогом стойкости культуры перед лицом таких испытаний, как революция, война, террор, репрессии, тирания, анархия и т. п.

Строгость классовой доктрины, сильные централизованные связи и требования безоговорочного выполнения директив вели к речевому единообразию. Митинги, собрания, съезды, конференции, пленумы, заседания коллегий бюро и ячеек способствовали распространению языковых черт, присущих речи авторитарных представителей командных высот. Язык подвергался безжалостному уродованию. Сокращение слов, как отмечали исследователи, носило «исступленно-стихийный характер» и угрожало сделать речь нечленораздельной. Языку стали присущи категорическая императивность, изобилие терминов военного происхождения, вульгаризмы, жаргон, похабные, крепкие словечки. А. Блок предлагал самым образованным, думающим людям взять на себя ответственность за все происходящее. По его мнению, теперь, когда на арене европейской истории появилась новая движущая сила – не личность, а масса, – «наступил кризис гуманизма».

На смену риторической традиции пришло явление, вобравшее в себя в основном самые негативные качества, среди них – прямолинейность и агитационно-лобовую напористость. Новыми риторическими формами стали плакат, памятки, лозунги, агитки, им соответствовало и новое определение: советское ораторское искусство – острое оружие пропаганды, агитации и информации, действенное средство убеждения и воспитания масс, одна из важных форм руководства людьми. Агитация и пропаганда, в их специфически советском значении, не были способом культурного развития, они выражали собой вполне определенное противостояние культуре, оказывали деструктивное воздействие на нее. Пафос захлестнул собою Этос.

Тем деятелям отечественной культуры, которые не поддавались служению партийно-государственным целям и оставались самими собой, – т. е., по терминологии тех лет, были «индивидуалистами», «карьеристами», «анархистами», «буржуазными интеллигентами» и т. п., – не оказывалось места в советской литературе, искусстве, науке. Необходимо было уметь во что бы то ни стало «втиснуть» любые формы творчества в русло исходного «политического замысла». Идеологическая доктрина, лишение свободы слова привели к такому тяжелому социальному последствию, как безответственность. Коллективность решений без индивидуальной моральной ответственности, анонимность общественного мнения становятся практически формой безответственности. Язык готовых словесных конструкций идентичен специально сконструированному новоязу Океании, описанному в антиутопии Д. Оруэлла «1984». Новояз Океании был разработан в соответствии с идеологическими потребностями ангсоца для общества, не способного мыслить самостоятельно, утратившего свободу и индивидуальность. С забвением старого языка уходит в прошлое и «еретическое» мышление. Усваивание мнения большинства, стереотип мышления делают слово догматическим и авторитарным, угрожает индивидуальности как общему творческому началу в человеке. Герои исчезли, остался хор, заключает Х. Ортега-и-Гассет, давая философское осмысление проблеме массового сознания. Автор оценивает «массу», столь люби мое понятие советской пропаганды, как множество людей без особых достоинств, как множество средних заурядных людей, каждый из которых не ощущает в себе никакого дара или отличия ото всех. То, что раньше воспринималось как количество, теперь предстает как качество, становится общим социальным признаком человека без индивидуальности, без личного общего типа. Причем общий тип стал главенствовать в таких сферах, которые по самой своей природе требуют особых качеств, дарований, талантов, это государственное управление, судопроизводство, искусство, политика.

Проблема всевластия языка, «одурачивания масс средствами риторики» в эпоху тоталитарных режимов, основывающихся на тоталитарной пропаганде, поднималась многими авторами. В книге «LTI. Язык Третьего рейха» немецкий ученый-филолог В. Клемперер пишет о сознательном использовании нацистами языка в качестве орудия духовного порабощения на рода. Книга показывает, как с помощью механизма языка осуществляется управление жизнью людей. Речь – не просто способ человеческого общения, не просто носитель информации, хранитель накопленного культурного опыта, но властный распорядитель жизни. Речевые шаблоны, проходившие нормативную обработку в партийных инстанциях, свидетельствовали о полной стандартизации письменной и устной речи. Слова, пишет Клемперер, как мизерные дозы мышьяка: их незаметно для себя проглатывают, они вроде бы не оказывают никакого действия, но через некоторое время происходит отравление. Страх перед мыслящим человеком, ненависть к мысли проявлялись в таких принципиальных качествах языка, как его однообразие, бедность и убогость, отсутствие каких бы то ни было моральных предписаний и эстетических норм. Речь была превращена в мощнейшее, одновременно пре дельно открытое и предельно скрытое средство вербовки. LTI (Lingua Tertii Imperii – Язык Третьей империи) не различал устную и письменную речь: в нем все неизбежно становилось обращением, призывом, подхлестывающим окликом «базарного агитатора-крикуна». Языковая истерия – так характеризуется ораторский стиль самого Гитлера, его неизменные атрибуты: сжатые кулаки, искаженное лицо, срывающийся хриплый голос. Все на грани исступления, речь, похожая скорее на дикий крик, на взрыв ярости. Театральные приемы напоминают культовое священнодействие проповедника-сектанта, нацеленного на достижение массового экстаза. Аудитория должна реагировать, не напрягая разума, только чувством. Сознательное отключение или оглушение разума – важнейший механизм совращения народа.

Конец ознакомительного фрагмента.