Александра Залевская - Что там – за словом? Вопросы интерфейсной теории значения слова Страница 22

Рутроф полагает, что в работах М. Джонсона, М.Тёрнера, Ж. Фоконье, Дж. Лакоффа когнитивная наука сделала мощный прорыв в изучении значения. Однако его собственная концепция значения отличается от взглядов названных авторов; это прежде всего касается трактовки того, как мы «видим мир» и «говорим о мире», и понятия «достаточного семиозиса». Под «видением мира» Рутроф подразумевает многие пути, посредством которых мы находимся в контакте через тело с нашим окружением: касание, запах, вкус, ощущение земного притяжения, тепла, относительности и движения, времени, звука, зрения. Каким-то образом наш мозг делает возможным для сознания объединение этих разнообразных прочтений в более или менее связный «мир». По убеждению Рутрофа, именно связь между языком и невербальными структурами составляет суть значения.

Обращаясь к вопросу о том, как корпореальная семантика трактует отношение между словами и миром, Рутроф поясняет, что язык – это схема, посредством которой мы можем отсылать к миру, если мы знаем, какие невербальные знаки используются для того, чтобы заполнить эти пустые языковые формулы. Невербальное «схватывание» составляет базу и для языка, и для образа мира.

Концепция Х. Рутрофа непосредственно связана с рядом затрагивавшихся выше вопросов, так или иначе связаных с проблемой живого слова, живого знания. Заинтересованному читателю может быть также интересно ознакомиться с мнением Б. М. Величковского [2006] о «телесной заземлённости значения» и о теории перцептивных символьных систем Л. Барсалоу173.

Кристина Харди174 полагает, что теория, объясняющая специфику формирования, организации и функционирования значений у человека, должна учитывать такие особенности познавательной деятельности индивида, как сочетание осознаваемых и неосознаваемых когнитивных процессов и их динамику, взаимопереплетение ощущений, переживаний и абстрактных понятий в мыслительных процессах, взаимодействие между сенсорно-аффективно– ментальным сознанием (mind) и значимым для него окружением. В основу разрабатываемой ею теории легли коннекционистские представления о сетевой организации системы «узлов» с «взвешенными» связями между ними, теория семантических полей, идеи динамической самоорганизующейся системы, синергии, хаоса и т.д.

Харди разработала концепцию семантических констелляций (далее – СеКо), под которыми понимаются специализированные сети, объединяющие и организующие все возможные типы элементов, в том числе не только языковые, но и любые физиологические, психологические и мозговые процессы (т.е. ощущения, аффект, процедуры, жесты, поведение и соответствующие нейрологические процессы). Малая сеть может быть включена в более обширную, хотя сама она тоже может включать подсети, т.е. модель семантического поля подразумевает архитектуру типа «сеть–в–сети», вплоть до сетевой организации всей психики как семантической решётки. Харди выделяет также так называемые ноосемантические поля (от греч. noesis – ‘акт мышления’), под которыми понимаются активированные части семантической решётки, и эко– поля – связи семантической решётки за пределами индивида, устанавливаемые при взаимодействии с другими людьми или объектами. При этом выясняется, что констелляции значений существуют и на коллективном уровне – в идеологии, культуре, искусстве и т.д. Харди называет их коллективными СеКо.

Харди подчёркивает, что подобный подход придаёт особое значение взаимодействию тела и мозга, интегрированию соответствующих процессов в единую многократно и многообразно пересекающуюся сеть. Отсюда следует, что знание у человека никогда не бывает строго абстрактным, оно непременно увязано с множеством сенсорно-аффективных процессов. Абстрактные рассуждения (логические, математические и т.п.) вовсе не превалируют у индивида; скорее – это то, чему мы с трудом учимся и чем заставляем себя заниматься. Базовые, естественные процессы реализуются через динамику спонтанного установления взаимодействий между семантически связанными кластерами, или СеКо. Такое взаимодействие характеризуется большой гибкостью, пластичностью, способностью к адаптации, ассоциированию, сопоставлению, рекомбинации и т.д., что обеспечивает возможность подлинно динамичных и творческих ментальных процессов.

По мнению Харди, сложные динамические процессы составляют основу для креативных и порождающих возможностей сознания, а теория хаоса, исследующая то, что лежит за явным беспорядком, подсказывает путь для изучения особенностей развития и самоорганизации широкого круга сложных систем, в том числе – и ментальных систем, их «нелинейности» – способности давать различающиеся ответы при наличии постоянных условий. При этом важны: а) свойственный теории хаоса акцент на взаимодействии разнообразных сил в сложной системе (именно отсюда проистекает её самоорганизация) и б) развиваемая этой теорией идея аттракторов: речь идёт о математической модели, которая описывает движение объекта в пространстве (в каком– то специфическом участке этого пространства некоторый аттрактор «залавливает» объект, влияя на траекторию его движения). Тем самым описывается развитие системы во времени. Подобным образом СеКо функционируют в качестве аттракторов, организуя сходный предшествующий опыт. Значительные расхождения в контексте или параметрах опыта могут вызвать модификацию аттрактора и привести к бифуркации. Взаимодействие конвергентных и дивергентных сил такого рода обеспечивает гибкость соответствующих процессов, их способность к развитию.

Харди высказывает уверенность в том, что необходимо проводить междисциплинарные исследования, рассматривающие сознание (mind) в качестве целостной, живой, постоянно изменяющейся динамической системы, интегрированной с социальным и физическим окружением. При этом особое внимание она уделяет функционированию значений как одному из самых парадоксальных процессов: кажущийся мгновенным, он в то же время является сложным и многоэтапным, задействующим множество параметров; безусловно личностный, он в то же время базируется на межличностных факторах и на окружающей реальности.

Рассматривая концепты как строительный материал для процессов сигнификации, Харди трактует их как сложные, организованные семантические сущности – динамичные по своей природе СеКо. Она прослеживает динамику научных трактовок концепта: от приравнивания к лексическим дефинициям как перечням признаков, необходимых и достаточных для отнесения некоторого объекта к той или иной категории, через замену «дефиниционной модели» более гибкой моделью «семейного сходства» и добавление «сетевой архитектуры» к статичному семантическому картированию концептов, к разработке моделей «пропозициональных сетей», распространивших теорию семейного сходства на кодирование отношений между концептами. Однако остаётся ещё долгий путь от таких моделей до понимания познания как живого процесса, поскольку, как и в более старых дефиниционных моделях, концепты здесь остаются безнадёжно застывшими сущностями, не испытывающими влияния со стороны взаимосвязей с другими концептами (они трактуются как стабильные, инвариантные сущности, которые просто принимают некоторые дополнительные качества в зависимости от контекста и устанавливаемых связей). Для преодоления такого подхода, в котором структура превалирует над процессом, необходимо ввести временной параметр, непосредственно связанный с динамикой и трансформацией концептов. Концепты не только имеют расплывчатые границы, они также склонны к модификациям: они расширяются, сливаются, разбиваются на части, а также подвергаются искажениям и мутациям (например, обязательным признаком концепта «стул» долгое время было «наличие четырёх ног», однако теперь это далеко не так). Следует сделать ещё один шаг вперёд и признать наличие синергии взаимных трансформаций между концептами, т.е. учитывать не просто связи между концептами как таковыми, но и то, как они влияют друг на друга, вызывая соответствующие трансформации. Такой подход заставляет перенести акцент на формирование концептов и их эволюцию в течение жизни индивида. Концепты не только изменяются, но и порождают новые концепты; они не только склонны к трансформации, но и влияют на трансформацию других концептов; это не просто пассивные инструменты или средства дескрипции, используемые сознанием, а составляющие процессов порождения значения, интегрированные в динамические процессы мышления, активно стимулирующие новые связи, ассоциации, новую ментальную (само)организацию.

Харди подчёркивает, что даже звуки, которые не имеют закреплённых за ними имён, могут выступать в качестве ядра некоторой констелляции; это помогает понять, что сенсомоторные процессы также нагружены значениями далеко за пределами их связи с языком. Подобным образом функционируют аффекты и чувства как наиболее значимый личностный опыт, также в основном выходящий за пределы языка; т.е., то, что имеет смысл для индивида, не ограничено языком и даже знаками175. Харди указывает также, что, по мнению многих исследователей, естественные процессы мышления в большой мере являются алогичными: основные спонтанные ментальные процессы базируются на ассоциациях, алогичном и метафорическом мышлении, которые протекают быстрее и целостнее, чем линейные исчисления. Исследования процессов принятия решений показывают, что даже эксперты в значительно большей мере, чем это кажется с первого взгляда, опираются на нерациональные или интуитивные ментальные процессы. В исследованиях творчества имеется много свидетельств тому, что мышление, базирующееся на символах, аналогии или метафоре, не следует линейной логике или применению фиксированных правил; оно включает качественные «скачки» и неожиданные повороты (внезапные переходы) в рассуждениях. Известно также о существовании параллельных неосознаваемых процессов. Даже в нашем повседневном решении жизненных проблем мыслительные процессы продолжаются в случаях, когда мы перестаем их осознавать: на следующее утро после того как ничего не получалось решение приходит как бы само собой. Вполне очевидно, что поиск решения с опорой на семантическую решётку продолжается, хотя мы этого не осознаем; неосознаваемые ментальные процессы протекают параллельно с осознаваемыми. Исследования в области восприятия показывают, что мы не замечаем, как в мозге активируются сенсорные связи. Осознанное описание того, как эксперты достигают решения проблемы, является очень далеким от того, что происходило в действительности, ибо они опираются на имплицитное эвристическое знание.