Стивен Левин - Исцеление в жизни и смерти Страница 3

Некоторые предполагают, что те техники, которыми мы пользуемся, ведут к так называемому духовному исцелению. Однако мне не по душе этот термин, поскольку он вызывает в человеке убеждённость, будто духу можно как-то повредить. А этого не может быть. Духу нельзя повредить, это неприкосновенное, безграничность бытия, бессмертное. Поэтому метод, предлагаемый здесь, – это не духовное исцеление, но, скорее, исцеление в духе. Подобным образом фраза «раскрытие сердца» может ввести в заблуждение, поскольку в ней подразумевается, будто сердце время от времени бывает закрытым – когда на самом деле оно, словно солнце, вечно сияет, пусть его временами и скрывают от нас разные явления. Мы не столько открываем сердце, сколько расчищаем путь к нему, осознавая, что то, что препятствует пути к сердцу, препятствует исцелению. Так наш путь становится путём освобождения от препятствий, не позволяющих двигаться дальше. Исцеляться – значит не принуждать солнце светить, но отказаться от личностной разделённости, от образов себя, от сопротивления переменам, от страха и гнева, от заблуждения, которые образуют непрозрачную броню, защищающую сердце. Этот процесс начинается с растворения густых облаков нашей забывчивости и отсутствия доброты. Так открывается возможность обнаружить в себе вечную исцелённость.

После нескольких лет работы с пациентами, страдающими от серьёзных заболеваний, мы с Ондреа заметили, что вздрагиваем, слыша слово «исцеление». Мы видели многих людей, глубоко страдавших во имя исцеления. Мы заметили, что так называемое исцеление на том или ином уровне может способствовать смерти. Некоторые люди в своей борьбе за исцеление, казалось, во многом отвергали самих себя. В некоторых случаях дурное мнение о себе выражалось в виде отвращения, в других – в виде вины или стыда, а в иных как страх жертвы. Все эти качества как будто лишали человека сил. Казалось, что ради исцеления многие люди на самом деле развивали в себе черты, противодействующие исцелению. Они относились к заболеванию со страхом и ужасом. Как будто напряжение и непонимание подпитывали «болезненный ум», тем самым затемняя «исцеляющее сердце».

Изначально тема исцеления заинтересовала нас благодаря тем немногим пациентам, которые, обратившись к нам на четвёртой стадии рака или страдая от серьёзного хронического сердечного заболевания, не умерли. Мы видели, как болезнь уходит из их организма, который прежде, казалось, находился на грани распада. Это были люди, которых врачи смиренно объявляли излечившимися, но при этом только в изумлении качали головой, когда их спрашивали о действительной причине подобных перемен.

Кстати говоря, существует научно-исследовательское направление, занимающееся исследованием таких необычайных ремиссий и исцелений от заболеваний, которыми люди страдали в течение долгого времени. Но я не стал бы делать акцент на исключительности пациентов, которые телесно исцелились, или даже на исключительности сугубо телесного исцеления; скорее, я ощущаю, что здесь имеет место почти диаметрально противоположный механизм. Я вижу, что в самом основании нашего исцеления лежит нечто универсальное, нечто, что, по существу, присуще всем. Действительно, во многих случаях исцеления, кажется, фигурирует одно из самых распространённых качеств – внимание, которое сосредоточивают на области, поражённой недугом. Мы обратили внимание, что люди, которые у нас на глазах исцелились от, казалось бы, невероятно тяжёлого физического или душевного недуга, испытывают нечто сходное, нечто сущностное. Не желая делать телесное исцеление чем-то недостижимым, элитарной роскошью, превращая больных в самодержавных властителей, мы открылись, как чуду, глубокому исследованию препятствий для исцеления – так высвободилось давнее притворство и утаивание, мы стали больше доверять тайне, а милосердная и осознанная сосредоточенность на болезненной области становилась всё глубже. Сосредоточиваясь – так солнечный свет сосредоточивают в увеличительном стекле, чтобы блестяще подчеркнуть и высветить область душевной и физической боли, – исцеляющее внимание фокусируется на том, что прежде пребывало в тени и удерживалось во тьме.

Однако на самом деле в этом есть парадокс, ведь хотя то, что выделяет нас – способность внимания исцелять и углублять – не является чем-то особенным, это всеобщее достояние, когда внимание сосредоточивается на уме, оно раскрывает нашу уникальность. Это определённое соединение качеств, способное обрести свой собственный путь, свою дорогу, свой «гений» исцеления.

Когда мы пришли к пониманию того, что исцеление происходит на многих уровнях, стало очевидно, что с теми, кто не исцелился физически, на духовном и психическом уровне всё было в порядке. Наблюдая за тем, как у людей, которые затем умерли, полный стародавней боли ум погружается, исцелившись, в сердце, исполненное глубокого покоя, мы стали замечать, что нам не по душе заявления некоторых врачей, будто лишь люди, исцелившиеся физически, являются «звёздами» или «исключительными пациентами». Что же заставляет воспринимать всех тех, чьи заболевания закончились смертью, как людей, находящихся на грани нормы, как игроков «запасного состава»? Невежественное элитистское представление, будто по неким причинам люди, исцелившиеся телесно, лучше тех, с кем этого не произошло, склонно проявляться на смертном одре в виде переживания провала – когда неизбежно приходит предсмертная болезнь и, повинуясь природному закону, забирает нас из тела. Смерть – это не провал и не фиаско, но, скорее, событие-звено в ходе непрерывного процесса, которое человек переживает на пути исцеления, чтобы продолжить движение навстречу ещё более великим урокам и росту.

Некоторые люди, казалось, почти без всяких усилий двигались в направлении своего исцеления, в то время как другие спотыкались и падали снова и снова, никогда полностью не доверяясь собственной способности к обретению целостности, никогда в полной мере не ощущая желания спросить: «На каком уровне обретается моё исцеление?» Мы были свидетелями как глубокого исцеления в духе у некоторых из тех, кто выжил, так и чудесных исцелений среди умерших. Некоторые люди, обнаружившие эту прирождённую гармонию, были освобождены от болезни, в то время как другие продолжили свой путь навстречу смерти. Некоторые, казалось, исцелили свой ум так, что всё вокруг них пребывало в мире, и всё же их тело продолжало увядать. Очевидно, исцеление было совсем не таким, каким мы его себе представляли. Ясно, что исцеление не ограничивалось телом.

Вопрос «Где мы можем найти своё исцеление?» обрёл более широкий контекст. Он стал вопросом об исцелении всей жизни. Об исцелении, ради которого каждый из нас пришёл в этот мир.

Среди тех, кто склонен был двигаться в сторону физического и психологического, а также духовного исцеления, многие люди обладали одной общей чертой. Их объединяла восприимчивость, открытое отношение к переживаемым состояниям, своего рода отсутствие сопротивления. Не всегда это было заметно с первого взгляда, поскольку у людей с разными темпераментами эти качества проявлялись очень по-разному. Нельзя сказать, что эти люди шли одним путём, говорили одинаковым голосом или произносили одинаковые слова. Но для каждой личности это будто бы было неким обучением – отпускать и входить в жизнь более полно, каждый миг, ощущать новизну жизни с каждым вдохом.

Мы заметили, что многие люди, которые будто не способны были к исцелению, не принимали свою болезнь, вместо этого встречая её со следующей установкой: «Победа будет за мной!» Большинство из них были настроены против своих болезней, своих опухолей, защищаясь от них с помощью «палок» – самобичевания, самоотрицания, «я против меня», «я против боли». Другие, как мы заметили, были заодно со своей болезнью, а не против неё, прикасаясь к её глубинам, исследуя её, избавляя её от самоистязания благодаря нежному и милосердному отношению – «я ради себя», «я с моей болью, с моей болезнью». Именно тем, кто был против себя, в ссоре с собой, кто пытался победить болезнь, казалось, было труднее всего, и они медленнее всех исцелялись, если исцеление вообще имело место. Однако те, кто встречался со своей болезнью в сердце, а не в уме, по всей видимости, имели совершенно иной опыт. Не все из тех, кто принял свою болезнь, сохранили жизнь в теле, но мы наблюдали такое исцеление, которое выходило за пределы наших прежних определений понимания. Прежние проблемы растворялись в любящей доброте, с которой эти люди встречали боль в своём теле и смятение в уме. Боль начала время от времени свободно пребывать в пространстве внимания. Давние сопротивления и обиды как будто пришли в большую гармонию. Приоритетом стала вера.

Это были пациенты, которые увидели, что болезнь – не поражение, а боль – не наказание. Когда они исследовали свои боль и болезнь с исцеляющим вниманием, изучали сомнения в себе, чувство недоверия и обречённости, которое легко заставляет нас полагать, будто жизнь «невыносима», перед ними словно открывался новый путь. Возникала новая готовность принимать уроки, заложенные в каждом мгновении болезни, каким бы оно ни было; для изучения и проживания открывалась сама новизна жизни. Это были люди, которые приняли свои боль и страх, и с новой открытостью, а порой и по-новому удивляясь жизни, вступили во взаимодействие с тем, что всегда было ограничено рамками страха и ненависти.