Алекс Ликерман - Непобедимый разум. Наука о том, как противостоять трудностям и невзгодам Страница 30

Также терапевт рассказала Дэну, чем отличается хроническая боль от острой. Она не свидетельствует о немедленной угрозе. Дэну необходимо отказаться от прежних стратегий, мешавших ему работать (например, он не двигался и не выходил на улицу). Терапевт разработала для него программу постепенного включения в работу, которой он раньше избегал, чтобы минимизировать боль. Например, он начал ездить на общественном транспорте и проводить перед компьютером по несколько часов. Наконец, терапевт подчеркнула, что ему нужно ясно и конкретно сформулировать свои цели и стремиться к ним.

Хотя Дэн и решил, что медитация почти не помогает ему, он сказал, что идея принятия – того, что он может все, несмотря на боль – показалась ему «освобождающей». По крайней мере, он смог вернуться к работе.

Принятие эмоциональной боли

Физическая и эмоциональная боль явно различны, но исследования в области сканирования мозга показывают, что они активируют одни и те же участки мозга (за редкими исключениями){182}: не только те, что отвечают за неприятные ощущения, но и те, что обеспечивают регулирование их интенсивности, местоположения и силы (отчасти это объясняет неожиданный эффект от применения обезболивающих общего действия: они снижают боль и от ушиба пальца, и от оскорбленных чувств{183}). Неудивительно, что физическая боль и эмоциональная приводят к одной реакции – сильному желанию избежать их причин. «Страдайте, когда есть над чем страдать. Радуйтесь, когда есть чему радоваться. Воспринимайте страдание и радость как факты жизни», – писал Нитирэн Дайсёнин{184}. Но большинство людей не следуют этому совету.

К сожалению, стратегии избегания эмоциональной боли часто вреднее, чем сама боль. Злоупотребление алкоголем или наркотиками губительнее беспокойства, которое они призваны заглушить. А вред отказа от отношений значительно выше, чем страх чрезмерной близости{185}.

Этим дело не ограничивается. Попытки подавить эмоциональную боль способны, как ни странно, усилить ее{186}. А умение принимать эмоциональную боль, готовность испытать ее без попыток контроля приводят к ее ослаблению. Например, в одном исследовании пациентов с генерализованным тревожным расстройством те из них, кто научился принимать свое беспокойство, говорили о значительном снижении его уровня, причем даже в течение длительного времени после завершения эксперимента{187}.

Однако это только приятный «побочный эффект». Истинная цель принятия – не уменьшение эмоциональной боли, а скорее превращение ее в более комфортное ощущение. С функциональной точки зрения осознанная попытка уменьшить эмоциональную боль путем ее принятия не отличается от попыток ее подавить. В результате возникают негативные и нежелательные последствия. Суть принятия не в том, что вы начинаете лучше себя чувствовать, а в том, что вы начинаете действовать правильно. Вы не голодаете, а выясняете, почему переедаете. Вы не перестаете беспокоиться из-за общения с другими людьми, а пытаетесь понять, что приводит к добровольной изоляции. А если вы испытываете хронические головные боли, то не снижаете уровня активности. Принимая болезненный опыт, мы воздерживаемся от нежелательного поведения, к которому он часто приводит.

Если мы научимся замечать ситуации, когда мы пытаемся избежать эмоциональной боли (как ни странно, это требует долгой практики), нам будет проще выносить эмоциональную боль без лишних размышлений. Например, мы можем перейти от мысли «беспокоиться плохо» к мысли «я обеспокоен». Когда у нас возникают болезненные мысли (например о своей никчемности), мы можем использовать специальное упражнение, в ходе которого снова и снова повторяем слова «я никчемен», пока они не утратят смысл. Это помогает нам признать, что мысли – только трактовка событий, а не истина, которая обязательно отражает объективную реальность{188}. Таким образом, научившись отказу от размышлений о болезненных чувствах и лишению неприятных мыслей смысла, мы обретаем новую способность – отказаться от желания избежать боли.

В этом нам помогает целый ряд техник. Так, мы можем представить свои болезненные мысли как письма, которые отправляют нам другие – возможно, те, с кем мы часто не соглашаемся. Тем самым мы настраиваемся на скепсис в отношении любых негативных идей. Мы можем научиться благодарить свой разум за болезненные мысли, как благодарим маленького ребенка за причудливые, но бессмысленные идеи. Или можно представить себе болезненное ощущение в виде посылки определенного размера или веса, которую нам нужно какое-то время подержать в руках, а потом поставить на пол. Здесь подойдет любой метод, показывающий, что мысли и чувства – не тираны, которым мы должны подчиняться, а только плод нашего мышления. И тогда мы можем перейти к основной цели принятия – предотвращению влияния этих явлений на достижение целей. Принятие не означает, что мы забываем о проблемах. Наоборот, мы принимаем болезненные мысли и чувства, неминуемо возникающие вместе с проблемой, но они не мешают воплощению нашего решения.

Исследования показывают, что принятие отлично работает в разных условиях. Например, принятие (а не отторжение) навязчивых мыслей значительно снижает возбуждение у людей с обсессивно-компульсивным расстройством{189}. Принятие тяги к еде снижает аппетит и помогает сбросить вес{190}. Принятие никотиновой зависимости помогает бросить курить{191}. А принятие сигналов о надвигающемся эпилептическом приступе снижает тяжесть и частоту таких приступов{192}.

Возможно, вам кажется, что при столкновении с проблемами нужно контролировать свои эмоции – проявлять смелость в борьбе с раком или стоически переносить потерю любимого человека. На деле будет куда лучше, если мы позволим себе чувствовать то, что чувствуем. Если же мы попытаемся стать кем-то, кем мы не являемся, то будем страдать не только из-за боли, но и из-за неспособности жить в соответствии с ожиданиями. Преодоление болезненного внутреннего опыта путем принятия – признания того, что мы можем быть слабыми, – делает нас сильнее.

Возвращение на работу обошлось Дэну дорого. Его боль не только не прекратилась, но и усилилась. Приходя ко мне, он жаловался, что болеутоляющие, которые он принимал, уже не давали облегчения.

Я сообщил, что у нас заканчиваются возможные варианты действий, и признался, что не представляю других выходов. При этом я не сказал ему главного, о чем очень беспокоился. Меня взволновали его слова о том, что лекарства больше не помогают. Возможно, он что-то почувствовал в моем тоне, потому что, как только я сделал паузу, он внезапно сказал: «Я очень ценю то, что вы продолжаете мной заниматься, хотя эта ситуация, похоже, изрядно вас напрягает».

Смутившись, я вспомнил еще одного своего пациента, женщину по имени Селия, которая страдала от хронической боли из-за неудачной операции на спине. При нашей первой встрече она четко, но безэмоционально описала не только качество и силу своей боли, но и все остальное, что заставляло ее страдать. Прогулы лишили ее возможности работать, и она не могла, несмотря на отчаянное желание, играть с детьми во дворе. Возникло напряжение в отношениях с мужем, в итоге брак распался. Я пообещал сделать все, что в моих силах, и не бросать ее. Она разрыдалась, хотя и пыталась сдержаться.

Она объяснила свою реакцию только через несколько месяцев. Когда другие врачи, к которым она обращалась, пытались помочь ей и терпели поражение (хотя и не по своей вине), они теряли к ней интерес: не перезванивали, отказывались выписывать рецепты и даже раздражались, когда она говорила им, что боль усиливается (а это иногда происходило по непонятным причинам). По ее словам, поначалу все они казались заботливыми, однако не могли заботиться о ней в течение долгого времени. Она знала, что медицина не может ей помочь, и нуждалась даже не в облегчении, а в человеке, готовом остаться с ней, когда больше ничего нельзя сделать.

Я никогда этого не говорил, но отлично понимал то, чего не понимал никто из ее предыдущих врачей. Они не были безразличны и умели заботиться о пациентах, но не могли справиться с ощущением тщетности своих усилий. Доктора (возможно, из-за определенных защитных психологических механизмов) игнорируют то, что не могут исправить.

Я и сам игнорировал пациентов, которым не мог помочь. А после того как и мои усилия при общении с Селией не увенчались успехом, я очень хотел бросить ее лечение. Но она с самого начала сделала кое-что очень важное. Рассказав, как плохо обошлись с ней другие врачи, она заставила меня задуматься о собственном поведении. И как только я почувствовал, что мне хочется повернуться к ней спиной, я начал с этим бороться.