Вячеслав Никонов - Лидерство по-русски Страница 4

Тютчев был прав, когда уверял, что должность русского Бога – не синекура. Однако вопреки расхожим стереотипам исторически Россия – крепкое, жизнеспособное и стабильное государство. Одно из двух ныне существующих на планете, которые могут похвастаться пятью веками непрерывного суверенного существования, не прерванного завоеваниями извне или нахождением под чьей-то властью. Причем вторая такая страна – Англия. Но, согласитесь, она существовала в более спокойном геополитическом окружении, где главными вызовами были шотландцы и рыба в окрестных морях. Мы же выживали и развивались в самом горячем месте истории планеты – в центре Евразии.

Стабильность российской государственности подчеркивается и тем, что с момента ее создания и до провозглашения республики – Александром Федоровичем Керенским, который, по иронии судьбы, в тот момент был фактически единоличным нелегитимным диктатором – у нас было всего две царствующие династии – Рюриковичей и Романовых (кто-то еще добавляет недолговечную династию Годуновых). Меньше из бывших монархий, пожалуй, только в Японии, где со времен принца Иваро, внука лучезарной богини солнца Аматэрасу и основателя государства Ямато царствует до настоящего времени только одна династия (извиняюсь за иностранные имена). В Китае, где счет истории шел по династиям, их набралось (как считать) – около сорока.

За свою более чем тысячелетнюю историю Россия четыре раза терпела подлинные Крушения. Когда разрушались традиционные формы государственности, страна превращалась из субъекта в объект международной политики, становилась полем боя гражданских войн и/или интервенций, несла колоссальные человеческие жертвы, теряла огромные территории, отбрасывалась на десятки лет назад в экономическом развитии. Когда вставал вопрос о выживании ее как государства и нации. Первое Крушение было вызвано внешним завоеванием: в XIII веке раздробленные русские княжества стали добычей монгольского войска. Все последующие Крушения объяснялись почти исключительно внутренними причинами, которые порождали революционные взрывы, ставившие страну на грань существования. Так было в начале XVII века, когда Россия захлебнулась в братоубийственной Смуте. Так было после революции 1917 года, когда Гражданская война унесла миллионы жизней, а государственность была восстановлена методами большевистской диктатуры. Так было в 1991 году, который принес развал СССР, сопровождаемый серией гражданских войн, катастрофическим экономическим обвалом на постсоветском пространстве, небывалым геополитическим ослаблением страны.

Со времен монголо-татар Россия справлялась с вызовами извне, никому было не под силу ее завоевать. Но она оказывалась уязвима изнутри. Каждое Крушение имело своей главной причиной раскол внутри элиты, духовный надлом нации.

«Очень часто страны и государства терпят фиаско не потому, что мало добывается нефти, не потому, что не хватает денег, и не потому, что неблагоприятно складываются экономические перспективы, а потому, что нечто надломилось в душе людей, нечто произошло на уровне их сознания, – когда они с легкостью поднимают друг на друга руку, когда они разрушают свою историческую общность, когда они покорно следуют рекомендациям извне. Вот тогда и наступает национальная погибель».

После каждого из этих Крушений Россия возрождалась, начинала заново. Каждый раз это была другая Россия. Но только немного другая. Потому что люди оставались теми же, и они воспроизводили во многом прежние ментальные культурные стереотипы. Как заметил наш великий поэт и мыслитель Максимилиан Александрович Волошин:

«Мы не вольны в наследии отцов,И вопреки бичам идеологийКолеса вязнут в старой колее».

А декабрист Михаил Сергеевич Лунин справедливо утверждал:

«На время могут затмить ум русских, но никогда – их народное чувство».

Элементы разрыва, моменты крушений встречались у всех наций и государств, причем даже чаще, чем в России. Но они не теряли своего лица, не становились кем-то еще. Если, конечно, вообще не исчезали с лица Земли.

«Для возрождения национального сознания нам нужно связать воедино исторические эпохи и вернуться к пониманию той простой истины, что Россия началась не с 1917-го и даже не с 1991 года, что у нас единая, неразрывная тысячелетняя история, опираясь на которую мы обретаем внутреннюю силу и смысл национального развития».

Сила нации неразрывно связана с почитанием героев, с сохранением общих памятников, с общим торжеством в годовщины побед и с общей скорбью в дни трагедий. Лидерство – как индивидуальное, так и государственное – должно вытекать из всего предыдущего опыта истории – трагической и героической. Касается ли это политики или искусства. Так, наш великий певец Федор Иванович Шаляпин уверял:

«Я не могу представить себе беспорочного зачатия новых форм искусства… Если в них есть жизнь – плоть и дух, – то эта жизнь должна обязательно иметь генеалогическую связь с прошлым».

«Мы никогда не будем умны чужим умом и славны чужой славой». Ограниченность чужого опыта

Самоуничижение категорически противоречит императивам как личностного, так и государственного лидерства.

«Иной русский разум гораздо превосходнее бывает заморского; но поелику оный не имеет еще столько уважения и одобрения, как иностранный разум, то он часто от того тупеет».

Советский палеонтолог, мыслитель и писатель-фантаст Иван Антонович Ефремов считал:

«Принижение, особенно добровольное… рождает привычку быть руководимым, снимает ответственность за свои поступки, за свой путь».

Тем более что представление об отсталости и ущербности России – неправда. Современный философ Сергей Георгиевич Кара-Мурза уверен: «Россия выросла как альтернативная Западу христианская цивилизация. Она по важным вопросам бытия постоянно предлагала человечеству иные решения, нежели Запад, и стала его экзистенциальным оппонентом положения». И эти решения нередко были более удачными, чем западные.

Более того, самоуничижение подталкивает нас к подражательству. Простое копирование чужих образцов – путь в никуда. Это давно понимали наши славные предки, к коим я без тени сомнения отношу автора первой классической многотомной истории России, писателя и настоящего гражданина Николая Михайловича Карамзина:

«Будем только справедливы, любезные сограждане, и почувствуем цену собственного. Мы никогда не будем умны чужим умом и славны чужою славою: французские, английские авторы могут обойтись без нашей похвалы; но русским нужно по крайней мере внимание русских… Есть всему предел и мера: как человек, так и народ начинает всегда подражанием; но должен со временем быть сам собою, чтобы сказать: «Я существую морально!» Теперь мы уже имеем столько знаний и вкуса в жизни, что могли бы жить, не спрашивая: как живут в Париже и в Лондоне? Что там носят, в чем ездят и как убирают дом? Патриот спешит присвоить отечеству благодетельное и нужное, но отвергает рабские подражания в безделках, оскорбительные для народной гордости. Хорошо и должно учиться; но горе и человеку, и народу, который будет всегдашним учеником!

До сего времени Россия беспрестанно возвышалась как в политическом, так и в моральном смысле. Можно сказать, что Европа год от году нас более уважает, – и мы еще в средине нашего славного течения! Наблюдатель везде видит новые отрасли и развития; видит много плодов, но еще более – цвета. Символ наш есть пылкий юноша: сердце его, полное жизни, любит деятельность; девиз его есть: труды и надежда! – Победы очистили нам путь ко благоденствию; слава есть право на счастие».

Екатерина Великая говорила о советах, которые давал ей великий французский просветитель Дени Дидро:

«Если б я доверилась ему, пришлось бы все перевернуть в моей империи: законодательство, администрацию, политику, финансы, я должна была бы все уничтожить ради его непрактичных теорий. Я ему откровенно сказала: я с большим удовольствием слушала все, что внушил вам ваш блестящий ум; но из общих принципов, которые я вполне понимаю, можно составить очень хорошие книги и лишь очень дурное управление страною… Вы забываете различие наших положений; вы трудитесь над бумагой, которая все терпит, – она гладка, покорна и не представляет препятствий ни вашему воображению, ни перу вашему; между тем как я, императрица, работаю на человеческой шкуре, которая, напротив, очень раздражительна и щекотлива».

Спешка и необдуманность в деле реформ, следование умозрительным советам из-за бугра или отечественных умников, никогда порой не управлявших ничем, кроме собственного пера или авторучки, не раз в нашей истории приводили к трагическим последствиям. Никто не вправе рисковать жизнью, безопасностью, благополучием людей даже ради самых высоких целей и красивых теорий. Мы «наелись» этого в прошлом. Реформы для людей, а не люди для реформ.