Дмитрий Семеник - Примириться с болезнью Страница 5

– Вы упомянули о некоем диком страхе. Что это за страх? Это страх смерти или не только?

– У человека много разных страхов. Каждый человек в разной степени собой управляет. Я вот, например, никогда в жизни даже не терял сознания. Я привык к тому, что я всё-таки владею собой. А когда ты болен, ты вдруг понимаешь, что в какой-то момент полностью утрачиваешь контроль над тем, что ты считал собой. С тобой будет происходить что-то, над чем ты не властен. Это как те слова, что Христос сказал апостолу Петру незадолго до вознесения о его миссии: «сейчас ты идешь, куда хочешь, но будет время, придут другие люди, возьмут тебя за руки и поведут туда, куда не хочешь». Вот когда это происходит, то это такой же страх, как если тебя закрутили на каком-нибудь чертовом колесе, с которого ты просишь, чтобы тебя сняли, а тебя никто не слышит. Есть и животный страх перед операцией, перед болью. Кому-то меньше страшно, кому-то больше. Мне было очень страшно, честно скажу.

– Чего? Смерти или боли, неизвестности?

– Неизвестности, ощущений, которые возникают от наркоза, совершенной своей беспомощности, того, что с тобой будут сейчас что-то делать, и неизвестно, будешь ли ты жив через час-два. Это как на войне. На войне страшно, умирать страшно. Тяжелая болезнь – это тоже страшно.

Я читал, помню, отца Софрония, его наблюдение: когда он лежал с предынфарктным состоянием или с инфарктом, то он испытывал страх, потому что сердце трепещет, тяжело, а параллельно с этим молился и радовался, одновременно. Но у него колоссальный духовный опыт. У меня, наверное, страха намного больше было. Но спасает надежда и вера в то, что Господь понимает и знает, что с тобой. Это не снимает страхов, но это их как-то преображает, потому что тоже имеет свою силу над тобой.

– А как правильно в тяжелой болезни выстраивать отношения с другими людьми? Подчеркивать своё особое положение или нет?

– Я считаю, что если отношения, которые людей связывают, – семейные или профессиональные – дороги и важны, то они останутся на прежнем уровне. Сохранением этих отношений ты как бы свидетельствуешь, что эти люди важны для тебя. Отношения с семьёй, общие праздники, к примеру – если это сохранится, значит, это действительно имеет значение для всех. Болезнь в этом случае выступает как проверка.

– Болезнь вообще – это проверка чего? Многие говорят, что в болезни проявляются разные сущности человека.

– Мне болезнь дала колоссальное стремление к молитве. Я помню, как перед тем, как на операцию ложиться, я вдруг эти бумажные иконочки, которые у меня уже запылились, все перебрал, расставил. Я всё время молился. Это было какое-то невероятное понимание важности происходящего в молитве, в лицезрении образов святых. Болезнь уходит – и градус этого состояния снижается. Стоит болезни или какой-то угрозе появиться, как она меня толкает к иконам, заставляет молитвослов найти быстрее.

Есть песнопение, которое начинается словами «Волною морскою…». Вот это как раз похоже на то, что тебя морской волной бросает туда, где не молиться невозможно. Это и есть проверка: значит, всё-таки есть эта потребность, это ты лентяй и олух, а стоит только жизни войти в драматическое по-настоящему состояние, – и оказывается, молишься.

– А как быть с профессией? С делом?

– Вообще надо продолжать делать то, что ты делаешь. Если дело, которым ты занимаешься, важно для тебя, то надо активизироваться, чтобы оно не пострадало, если ты вдруг выпал из игры. Я редактор, а не руководитель, у меня несколько другая ситуация. Но коллеги поддержали меня, мы даже проводили планёрки в больнице.

При этом, от многих ненужных вещей в работе ты как бы освобождаешься, ими можно не заниматься. К примеру, если раньше я считал себя обязанным прочитывать какие-то огромные рукописи, которые приходили в редакцию, или совершать какие-то «рабочие» звонки или встречи, которые не имели никакой пользы, то с болезнью всё это отпало. Было то, что я был обязан делать, и я говорил: «Простите, мне надо успеть сделать важное», и меня понимали.

– А зачем продолжать делать свое дело? Какой в этом смысл, если мы говорим о смертельной болезни?

– Я говорил о себе. Я понял, что то, чем я занят, – один из подарков, который мне дан, мне разрешено этим заниматься, и продолжать. Пятнадцать лет уже. А кому-то нужно наоборот всё пересмотреть. Для каждого смертельная болезнь – это свой урок.

– Кому-то может быть как раз личной, семейной жизни нужно уделить внимание.

– Обязательно! Семейная жизнь – это самая главная сфера проявления любви. Порой, если у тебя есть важное Дело, с большой буквы Д, семья превращается в некое привычное, рутинное место времяпрепровождения между одним днем служения и другим днем служения. Тут искушение очень большое. За семейной жизнью надо следить всё время. С ней всё всегда непросто. Потому что, находясь близко с другим человеком или людьми, ты постоянно меняешься, испытуешься, проверяешь на прочность всю свою жизнь и строишь самое главное. Дело бывает тоже очень важным, но никакой альтернативой семье оно просто не имеет права быть.

– А не возникает ли ощущение отдаления: семья останется, у них начнется своя жизнь, жена выйдет замуж за кого-то ещё, а я вот ухожу, – и некое охлаждение на этой почве?

– Нет. Есть одна вещь, которая меня потрясла в Пушкине, который, конечно, очень по-христиански прощался со своей жизнью и переходил в вечность, – то, как он заповедовал своей жене: держи по мне траур столько-то лет, а потом обязательно выходи замуж, надо поднимать детей. Здесь не было нелюбви притом, что он её отдавал в чужие руки.

Брак навсегда заключается. Он мог бы сказать: ни за кого не смей идти, неси свой крест, встретимся на небесах и так далее. А он ей сказал: «Если умру, подожди несколько лет, помолись, а потом выходи замуж обязательно». Так может выразиться глубокая забота и любовь к семье, трезвость, понимание другого человека, его слабостей, того, что ему нужна будет помощь. Её столько обвиняют, а она очень твердо выполнила то, что ей сказал супруг. Ланской оказался прекрасным мужем. И так бывает.

А отдаление… На своем опыте я ничего такого не видел и за другими семьями в этом плане не следил. Но бывает всё, жизнь может явить любые примеры.

– Одно дело, если был некий смертельный диагноз, потом надежда на лечение, потом лечение вроде оправдывает себя. Всё-таки есть некий оптимизм. А если человек живет и видит, что это все-таки путь к концу, что такому человеку можно сказать? Чем в этот момент следует озаботиться?

– Мне кажется, во-первых, необходимо проявить мужество жить в этой ситуации так, как будто ты не умрешь никогда. Стремись, пока ты хоть какое-то качество жизни сохраняешь, не проваляться всё это время со своими проблемами на диване, а помочь людям и так далее, то есть дорого продать свою жизнь в самом лучшем смысле этого слова.

Это тоже часть духовной войны. Известно же, что некоторые люди, которые попадали в тяжелые ситуации в войну, все израненные, до последнего патрона отстреливались, боролись с врагом. Так и тут, наш враг – это эгоизм. Соответственно, чем дольше ты можешь быть для других чем-то, тем больше ты остаешься здесь. Если ты делал какие-то хорошие дела, старался помочь людям, стремился как-то служить им, ты продолжаешь выполнять всё это так, как будто бы ничего не происходит.

– Получается, что чем яснее человек видит конец, тем более вырастает качество его жизни, тем более интенсивно он проживает каждый день?

– Это зависит от состояния. Митрополит Антоний Сурожский, как врач в том числе, говорил об одной важной вещи. Когда речь шла о том, что можно вколоть дозу наркотика, он говорил: если вы этим человека убиваете, если это эвтаназия – это плохо. Но если вы знаете, что человеку ничем нельзя помочь, но при этом болей не будет, не пожалейте этого кубика. И он объяснял тут же, что это дает возможность человеку заместить физические страдания, которые иногда просто нестерпимы, возможностью молитвы, общения с близкими, возможностью сказать какие-то важные вещи на исповеди. Конечно, желательно, чтобы человек перед смертью имел силы и возможность молиться, общаться и как можно дольше оставаться в состоянии, когда он не погружен целиком в боль.

В момент умирания таинственные вещи происходят в человеке. Умирают родственники, и каждый раз что-то происходит необычное в большинстве случаев. Видно, что люди переживают какой-то опыт, и ты вслушиваешься, всматриваешься в это. С изумлением обнаруживаешь, что у человека сквозь бред иногда проявляются духовные переживания. Он что-то видит, узнает что-то, чего ты еще не понимаешь. С ним продолжает что-то происходить, видимо, очень важное, только его уже трудно спросить.