Дмитрий Семеник - Примириться с болезнью Страница 7

Мы понимаем, что дело не столько в достоинстве, потому что достоинство – это часто маска, которую человек на себя надевает, сколько в том, что человек все простил всем: и себе, и всем другим. Потому что легко и хорошо умирает тот, у кого нет за пазухой ничего ни на кого. И на себя, и на свою жизнь тоже, если у него что-то там не доделано, или что-то было плохо. А вот когда он все это принял, что это все его, он все это прожил, и со всеми в душе примирился, тогда у него замечательная, хорошая, легкая смерть.

– А еще возможно вот такое последствие болезни. Как известно, причиной всякого страха человека является страх смерти. Если вы покажете своим близким, что можно умирать без страха, то вы тем самым избавите их от страха смерти, а как следствие – от многих страхов в жизни.

– Конечно. Страх смерти появился уже после 1917 года. Раньше-то ведь его не было, люди просто умирали, легче к этому относились. Это был обычный, так сказать, процесс: процесс родов, процесс умирания, как другие какие-нибудь процессы. Вот еще один переход. Это было нормально. Не было такого «страшного страха», как сейчас, когда культура смерти вообще вынесена далеко из культуры жизни.

Когда человек показывает, что нет в смерти ничего страшного, он действительно показывает и свою примиренность с жизнью. А известно: стяжи мир духовный, и тысячи вокруг тебя спасутся. Если ты спокоен в процессе умирания, то твое спокойствие будет передаваться и всем тебя окружающим. Как передается состояние покоя, так передается и состояние тревоги. Человек спокойно уходит, и вокруг него так же спокойно все. Сопровождающие его, они его просто сопровождают на этом пути, помогают ему.

– Возвращаясь к вашим мыслям о нынешних взглядах общества на смерть, мне еще кажется, что создан некий имидж, что человек умерший – он неудачник. Все пока живы, а он умер. Он уже не может наслаждаться жизнью. На самом деле, кто является неудачником? Не тот, кто умер или жив, а кто плохо живет или плохо умирает.

– Конечно, именно он – неудачник. Вот мое первое соприкосновение со счастливым человеком. Я когда была юная, училась в университете. С моим другом Ванькой (будущим священником Иваном Вавиловым) мы учились на психологическом факультете. Мы тогда очень много думали о том, что такое счастье, и как мы можем помочь людям быть счастливыми. Сами-то мы были счастливы по определению, потому что были молодые… И вот в какой-то момент, когда мы уже были на подступах к правильному решению всех вопросов, старший наш товарищ попросил нас съездить к одной женщине. Она была монахиней, и жила она в Капотне. Тогда Капотня только началась, труба эта жуткая. Там еще шла стройка, строили безумные эти дома, ее одной из первых туда выселили. Причем выселили ее в пятиэтажку без лифта, и она даже не могла сама спуститься вниз погулять. Она уже очень старенькая была, ноги больные. Друг Славка попросил, чтобы мы спустились с ней вниз и посидели какое-то время: ей надо гулять.

И вот мы едем. Помню, был такой серенький-серенький февральский день, такой снег грязный уже и этот факел Капотни. Вокруг стройка, деревьев нету. Одно только дерево у ее подъезда, которое покорежили бульдозером, когда там стройка была. И рядом – разрытый котлован. После университета и квартиры в центре это все производило такое впечатление, что, конечно, тут только неудачники могут жить.

Приходим к ней. А она вся совершенно чудесная, сияющая какая-то. И это ее состояние, оно как-то нас покрыло сразу, передалось. Мы ее спустили вниз, сидим на лавочке, и она сидит, смотрит на всю эту картину, которая в моих глазах – просто ужас, и говорит: «Какая благодать! Какая красота!» И эти слова были от сердца, и это была истина. Я увидела действительно счастливого человека. И я поняла, что счастье совершенно не в том, чтобы что-то иметь, или самоактуализация, или что-то в этом роде, а что это совершенно другая категория.

И это был для меня очень поучительный момент, и для будущего отца Ивана тоже. Это открытие нас пинком подтолкнуло в сторону православного храма.

Вообще, слово «счастье» – обманное слово. «Счастье» ведь от слова «сейчас», текущий момент. Оно неуловимо. На самом деле, ценна радость. Радость – гораздо больше, чем счастье. Радость – это постоянное состояние, длительное. А счастье ловить – это то, что бабочку ловить. Поймали, посадили в баночку – он сдох. Вот оно, это самое счастье. А нам обещана радость и нам обещано блаженство.

– Болезнь помогает понять это?

– Болезнь помогает, потому что через нее мы обретаем подлинность жизни. Трагедия нашего времени в том, что люди живут не подлинной жизнью. Они от реальности отделены. Взять даже молодежь, которая сейчас очень зациклена на компьютерах. Это же виртуальная жизнь, не подлинная, где они под никами представляются, где им страшно рассказать о себе, где они все в масках, где сплошной карнавал.

Вся наша культура сейчас стала карнавальной: мы все «о`кей», у нас все «отлично». А если просто сказать: «Знаете, мне плохо», да просто убегут все немедленно. Как это, если я тебя спрашиваю, как у тебя дела, ты смеешь говорить «Мне так плохо», если ты должен мне должен ответить: «о`кей»! Я убегу, я не хочу знать, что тебе плохо, я не хочу знать, что у тебя кто-то умирает, я не хочу знать, что ты смертельно болен. Потому что это «все плохо» мне передается. А у меня должны быть только положительные эмоции.

Вот когда я сам пришел в состояние болезни, я пришел в состояние подлинности. Вот она жизнь подлинная когда пошла, и вот где красота, и вот где радость, и вот где смысл. Человек доходит до своей собственной глубины, боясь которой он на поверхности плавал и мучался.

Болезнь как возможность духовного роста. Психолог Михаил Хасьминский

– Чаще всего человек, узнавая о своем тяжелом диагнозе или диагнозе своих близких, впадает если не в панику, то, по крайней мере, в некоторую расстерянность. Как правильно отнестись к вести о своей болезни или о болезни близких людей?

– К болезни можно отнестись по-разному. Правильно – скажу теоретически – надо отнестись с пониманием, смирением, внимательно объективно поразмыслив, не нервничать. Можно продолжить этот список. Однако ведь никто к своей болезни так не отнесется, потому что это сильнейший эмоциональный удар, резко, коренным образом изменяющий ситуацию. К новой ситуации человек еще не адаптировался. И, на мой взгляд, самым правильным будет не впасть в панику.

Опять же – легко сказать: «не впасть в панику»; звучит как некое доброе пожелание. Но мы поймем опасность паники, если обратимся к социальной психологии. Когда человек находится в подобном состоянии, он мало что понимает, больше мыслит эмоциями – причем обычно низшими эмоциями (страх, ужас, попытки спастись и т. д.). Ущерб от этих эмоций намного больше, чем от источника паники.

Именно поэтому пристреливали паникеров на судне – этим удавалось спасти остальную команду. Ведь если вся команда будет охвачена паникой, то для судна это неминуемая смерть без борьбы. И сейчас капитан судна, в том числе пассажирского, имеет право прекратить панику таким вот образом.

Из истории войн известно, что когда начинается паническое беспорядочное отступление, подразделения теряют в десять раз больше личного состава, чем если бы солдаты оставались в окопах и продолжали оборону. Именно этим было обусловлено создание заградотрядов во время Великой Отечественной войны. Заградотряды жестокими мерами прекращали панику, благодаря чему были спасены сотни тысяч человек.

Так вот, когда человек сталкивается с болезнью, у него обычно возникает эмоциональная реакция, крайне резкая, то есть у него отключается часть логики, – человек не может разобраться в ситуации логически, и остается только эмоциональная сфера. Это очень опасно. Спасти себя из этой ловушки – паники, – ввести в относительно нормальное состояние можно, во-первых, слушая других. Во-вторых, не рисуя страшные картинки. Ведь обычно больной человек рисует в своем воображении самую страшную картинку и начинает ее бояться. Еще даже нет диагноза, есть только подозрение на то или иное заболевание, а человек так уже распалил свое воображение, такую картину нарисовал этого заболевания… И, главное, что даже если диагноз подтвердится, есть же определенные методы лечения. А человек уже вообразил, что спасения нет, все пропало, все погибло. Это и есть паника. В этом состоянии человек не способен адекватно воспринимать информацию, найти правильные методы лечения, посоветоваться с кем-либо, найти профессионального специалиста – то есть сделать то, что нужно. Это, можно сказать, паника, переходящая в истерику, что кстати, относится не только к самим больным, но очень часто и к их родственникам.

Здесь крайне необходимо трезвомыслие; нужна проверка объективными фактами того, что у нас на уме. Или как говорил святитель Феофан Затворник о трезвении: «Трезвение – это стояние разума вблизи сердца». Если разум стоит у дверей эмоций, ситуация под контролем, а если нет – человек может причинить себе много вреда. Разумеется, это положение касается не только начала болезни, но и всех промежуточных этапов, того, как больные начинают паниковать перед новым обследованием, перед изменением схемы лечения. А это очень плохо влияет на само лечение, отношение с врачами, отношения в семье и т. д.