Валерий Астапов - Тревожность у детей Страница 11

Bender (1950) также свидетельствует, что у детей, воспитывающихся в детских учреждениях, отсутствует напряжение и реакция тревоги. (Тревога отделения – это, разумеется, совсем другое дело. Она является следствием враждебно зависимых отношений между матерью и ребенком).

Cattell и Scheier (1961) сомневаются, что фрустрация или депривация сама по себе может вызвать тревогу. Они пишут, «что эксперименты над животными и самоанализ человека не дали четких эмпирических доказательств того, что депривация и чрезмерное, не удовлетворяемое внутреннее напряжение непосредственно провоцируют страх» (с. 396).

Они полагают, что на уровне понятий связи могут возникать при выстраивании следующей последовательности: депривация фиксируется на реальном или воображаемом препятствии, затем переходит в злость и агрессию, которые заканчиваются тяжелым наказанием. Очевидная универсальность этого представления для всех культур и народностей может служить достаточным основанием для того, чтобы считать субъективно ощущаемую депривацию опасным сигналом возникновения тревоги. Таким образом, тревогу вызывает не депривация, а угроза наказания, которое может последовать за агрессией, направленной на источник фрустрации.

В обычной ситуации ухода за ребенком трудно отделить депривацию в чистом виде от враждебного материнского отношения. У ребенка может развиваться тревога не потому, что он проявляет агрессию или хочет проявить агрессию в отношении своей матери, как источника фрустрации, а потому, что он убежден, что мать намеренно отказывает ему в удовлетворении его потребностей, движимая чувством враждебности. Тогда тревога – это реакция на материнскую враждебность, на вызванный ею гнев из-за опасности возмездия. Если в отношениях с матерью ребенок ощущает безопасность, он переносит и депривацию, и определенную степень неодобрения без повышения уровня тревоги; у него не возникает мрачных предчувствий, связанных с отделением или страхом потерять любовь матери или ее принятие.

Некоторые авторы особо отмечают возможность получения травмы в раннем возрасте, не указывают при этом на мать как на ее источник. Grinker (1956) утверждает, что понятие стимула тревоги должно рассматриваться в свете внутренних ожиданий ребенка, уходящих корнями в ранний период его беспомощности, когда он ощущал опасность как для его отдельных защитных функций, так и для жизни в целом. По этой причине переживание тревоги включает в себя интенсивный страх и предчувствие угрозы, представление о которой слабо структурировано на интеллектуальном уровне.

Stern (1951) определяет тревогу как предвосхищающее воспроизведение травматических ситуаций, имевших место в раннем детстве.

Bieber (1960) считает, что причинение вреда является главной причиной в психопатологии. Как только у субъекта возникает ощущение, что ему причиняют вред или могут причинить вред, его защитные реакции автоматически приводятся в действие. Одна из этих реакций – тревога, и ее интенсивность отражает представление о степени угрозы.

Мать, как источник причинения вреда и возникновения тревоги, упоминается в психологической литературе в двух принципиальных положениях.

Garre (1962) отмечает, что степень материнского непринятия ребенка и желания избавиться от него определяется интенсивностью ее представления о нем, как об обузе. Ребенка охватывает чувство, что его жизни угрожает опасность; а именно это чувство образует базисную тревогу. У него возникает страх не только перед тем, что мать не защитит его от опасности или откажется от него, но что она сама уничтожит его.

Flescher (1955) считает, что даже на стадии утробного развития плода отрицательно сказывается материнское отвержение и враждебность. Интуиция ребенка позволяет ему улавливать агрессивные импульсы, которые вызывают в нем страх. На эту угрозу он должен был бы отвечать контрагрессией, но страх блокирует его враждебные импульсы.

Эти несколько теорий тревоги, изложенные обзорно, не претендуют на детальный анализ проблемы, но позволяют сделать вывод о том, что представленные теории содержат слишком разные точки зрения, чтобы их можно было бы объединить в единое целое. Мы предлагаем собственную точку зрения, подкрепленную насколько это возможно положениями других концепций.

Фрейд внес огромный вклад в решение проблемы тревоги – это реакция на ситуацию опасности. Ситуации опасности, имеющие место в пренатальный период и в момент родов, создают потенциал тревоги (закладывается физиологическая сензитивность). В младенческий период факторы угрозы, внешние и внутренние, могут способствовать усилению предрасположенности к тревоге, но в это время тревога уже приобретает определенные формы. Существует ли связь между детской тревогой и тревогой, возникающей на более поздних этапах жизни? Многие исследователи данной проблемы считают, что ранняя тревога является прообразом дальнейших реакций тревоги. Это означает не просто воспроизведение первоначальной модели реагирования, а активацию изначальной предрасположенности. Факторов, вызывающих тревогу, бесконечно много, угроза же сохраняет свою первоначальную сущность. В таком случае справедливо предположить, что тревога имеет некий единый источник. Этот источник имеет две составляющие – ситуацию опасности и ее представительство в сознании.

Но ребенок не способен определить объект, он чувствует опасность и реагирует организмически, при этом и его восприятие, и реакции представляют собой скорее биологические, чем психологические процессы. Характерное для его состояния тревоги напряжение имеет недифференцированный характер. Детские представления – это страх и тревога или генерализованные проявления инстинкта самосохранения – психического явления, отличного от тревоги. Позднее состояние тревоги – это страх, но не перед настоящей угрозой, а перед хранящейся в памяти ситуацией реальной опасности, имевшей место в детстве. Поскольку эта ситуация не была опредмечена, создается впечатление, что тревога не имеет объекта, являясь беспредметной.

Инфантильный характер происхождения тревоги объясняет источник чувства беспомощности, свойственного аффекту тревоги. Дальнейшее рассмотрение вопроса о том, «что именно подвергается угрозе», показывает, что это не только физическая целостность субъекта, но и такие психологические факторы, как Эго, стремление к свободе, к самореализации. Существование ценностей человека делает понятным, почему тревога возникает рефлекторно, позднее же она приобретает функцию упреждения (сигнала) и позволяет мобилизовать Эго-ресурсы для предотвращения опасности.

Тревога также возникает в случае ослабления механизмов защиты или при устранении невротического симптома. В связи с этим возникает предположение о существовании тревоги в латентной форме, так как если она является аффектом, то «бессознательная» или «свободно плавающая» тревога может считаться потенциальным образованием или некой «предрасположенностью».

Страх является адекватной реакцией в ситуации очевидной сиюминутной опасности, а неадекватная реакция в этом случае обусловливает возникновение тревоги.

Поскольку человек не знает действительного источника тревоги, то фиксация страхов и наполнение соответствующим содержанием многочисленных объектов представляет собой попытку человека определить, чего он боится, и научиться управлять ситуацией. Потребность в безопасности, означающая стремление избежать состояния беспомощности при столкновении с опасностью, усиливают эту тенденцию к конкретизации тревоги. Совершенно очевидно, что невозможно провести четкую границу между страхом и тревогой.

Когда мы считаем, что вытесняем тревогу, на самом деле мы вытесняем представление об угрозе, то есть о том, что угрожает.

Представление о матери как об источнике опасности – вот что не допускается в сознание. Нам представляется, во-первых, что ребенок витально зависим от своей матери и верит в ее поддержку. Мысль о том, что человек, давший жизнь, враждебно агрессивен – невыносима; само существование подобной предрасположенности в психике матери ведет к отрицанию не только ребенка как ценности, но и его права на существование. У всех нас мысль о материнской враждебности вызывает ощущение чего-то противоестественного. Даже когда человек осуждает свою мать, он не расстается со своей верой в ее доброе отношение к нему. Поскольку материнская враждебность сосуществует с искренней материнской заботой, ребенок испытывает замешательство и чувство вины перед своими мыслями.

Согласно Mowrer (1950), отрицание этой вины может само по себе стать источником тревоги. Во-вторых, само осознание материнских разрушительных импульсов очень опасно, поскольку это означало бы актуализацию угрозы.

Многие дети на собственном опыте убеждаются, что ничто так не вызывает у матери гнев, как подозрение в том, что ребенок осознает ее недостаточно сильные материнские чувства к нему. В одних теориях (Sullivan, Fletscher, Garre) содержится прямое указание на мать как источник опасности, в других (Horny, Mowrer, Fromm) – косвенное, когда автор упоминает «родителей» или «значимых других».