Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее Страница 34

[ДЗ 41] Бен (7 л. 2 м.), в маминой кровати, в течение минуты или двух перед завтраком, говоря о кори, заявил радостно: «Я бы хотел умереть». М.: «Почему?» Б.: «Потому что я бы хотел быть в той же могиле, что ты».

По мнению психоаналитика, в бессознательном могила почти никогда не символизирует смерть [252] ; Платон писал, что материнская функция земли имеет отношение не только к браку и рождению, но и к смерти [253] . Бове [254] цитирует Пьера Лоти (Pierre Loti): «Моя мать была единственным человеком в мире, относительно которого я не испытывал страха, что смерть разлучит нас навсегда» [ПИ 39]. Американский студент-медик, проходя тест, исследующий реакции на утрату, дал следующий ответ:

[ПИ 40] Когда я был маленьким, я ужасно боялся смерти, с тех самых пор, как узнал о ней. Я говорил себе, что буду исключением из общего правила. Я и потом не свыкся с этой идеей, хотя разрезал массу трупов. Но знаете, когда я видел, как мою мать прятали в могилу, я не боялся смерти, ни капельки. Я был вполне готов свернуться там внизу рядом с ней, и с тех пор у меня нет никакого страха смерти. Помню, я тогда заметил, что могила не очень-то глубокая, и это вроде заставило меня поверить. Но все равно, когда гроб опускали в могилу, я хотел заорать: «Остановитесь!» [255] .

Во всех этих случаях тревога, безусловно, связана со смертью как сепарацией от любимого объекта, и защита приняла форму надежды или веры в соединение в смерти; более того, бессознательно, – в единение более близкое, чем было возможно в жизни. Тема единения в смерти знакома из литературы: Антигона и Гемон, Ромео и Джульетта, а также истинные любовники из бесчисленных баллад соединяются в могиле. Возможно, в истории человечества концепция Земли как богини-матери явилась и причиной, и следствием практики похорон.

Вернемся к актуальности наблюдений: прежде чем Джейн начала спрашивать маму о смерти, она увидела мертвую птицу. Важность животных в детском развитии не осталась незамеченной. Фрейд утверждал, что в сновидениях и в бессознательном родители представлены большими животными, сиблинги – маленькими. Мы обнаружили, что маленькие животные также могут отображать для ребенка его самого. Репрезентация родителей животными в снах или фантазии при бодрствовании, по-видимому, часто служит замаскированному выражению амбивалентных или враждебных импульсов по отношению к родителям, с последующим чувством вины или тревогой по поводу возмездия. Однако оказывается, что современные дети вполне готовы выражать враждебность достаточно открыто, без маскировки.

[ДЗ 42] Кларисса (4 г. 7 м.) и ее мать говорили о ветеринарах и усыплении кошек. К. рассказала, как усыпили кошку, а затем спросила: «Ты умрешь раньше меня… Я младше тебя, поэтому ты умрешь первой, правда?» М.: «Да». К. весело распевала, направляясь в ванную: «Ты умрешь раньше меня, ты умрешь раньше меня». М. пришла в ванную и поцеловала ребенка, который выглядел очень довольным. К.: «Ты любишь меня, правда?» М.: «Конечно, я тебя люблю». К.: «Сестра Т. не любит меня, честное слово. Все дети в этом классе любят меня, кроме J.». (Комментарий матери: Т. – школьная подружка Клариссы. Сестра, которая учится в более взрослом классе, старше их обеих. J. проявила некоторую враждебность к младшим, и К. строила планы убить ее с помощью лука и стрел.)

[ДЗ 43] Бену (6 л. 4 м.) мама запретила играть в мяч, пока они не придут на открытое место, свободное от транспорта. Он надулся, а потом сказал: «Я хочу, чтобы тебя никогда не было на свете! Но в другие разы я вовсе этого не хочу! У тебя так же с твоей мамой?» М.: «Да». Б. тут же стал веселым и послушным.

В этих эпизодах, так же, как в других, приведенных выше, смерть переживается главным образом не как разлука, а как конечный результат агрессии. Ассоциация смерти и агрессии, кажется, вовсе не обязательно вызывает у маленьких детей вину или тревогу. Мальчик возраста 2 г. 2 м., который убил муху, испытывал дискомфорт по этому поводу, но, согласно нашим записям, дети могли, по всей видимости, получать удовольствие от агрессивной активности по отношению к маленьким животным и на своей стадии развития не питать никакой тревоги, связанной с концепцией смерти; им также не потребовались психиатрические консультации впоследствии.

Но когда под угрозой оказывается собственное Я, уровень напряжения, ассоциированного с концепцией смерти, меняется. У детей, лишь постепенно достигающих этого этапа, можно наблюдать переходную стадию. Так было с Ричардом. Когда ему шел пятый год, местное управление организовало отстрел с целью уменьшения популяции серых белок. Это было в лесу около его дома. Ричард очень тревожился на эту тему (выстрелы были слышны ему дома), пока ему не сказали, что маленькие животные – не исконно английские белки. Несколько позже (в возрасте 5 л.), увидев отряд солдат, Ричард забеспокоился, но затем с облегчением решил: «Мы не умрем, потому что англичане не стреляют в англичан!» [ДЗ 44]. Безусловно, он стремился избежать идентификации с жертвами агрессии. Клиффорд Сали (4 г. 4 м.) испытывал более широкую неприязнь к агрессии; он отломал ружья у своих игрушечных солдатиков, «когда я подумал, что они просто плохие и им нравится убивать людей!» [256] [ПИ 41].

То, что у детей вызывает тревогу перспектива идентификации с мелкими животными, жертвами агрессии, уже было отмечено в связи с реакциями детей, которых наблюдала д-р Исаак, на вскрытие мышей. Ребенок постепенно узнает, что в определенных условиях люди убивают других живых существ, и общество это одобряет. Далее он, естественно, может стремиться включить себя в категорию, по отношению к которой агрессия не одобряется либо которая, как он полагает, защищена от смерти.

Часто, чтобы успокоить ребенка в его тревоге по поводу смерти, родитель говорит ему, что смерть связана со старостью. Так пыталась сделать мама Джейн, так Расмуссен утешал свою дочь Рут (4 г. 7 м.), а Бена (3 г. 3 м.) – его мама. Если ребенок примет эту форму защиты, она может привести к неожиданным для родителей результатам, а также сыграть важную роль в его дальнейшей жизни. Сделав вывод, что дети не умирают, ребенок может захотеть перестать взрослеть. Задержка социального развития является симптомом определенных психиатрических расстройств и порой может быть связана с этой ассоциацией. Еще одно возможное последствие принятия ребенком данной защиты – более удачное, если только не превращается в навязчивость, – возбуждение или усиление интереса к числам и времени. К этому аспекту я вернусь в следующей главе.

Пока давайте проиллюстрируем индивидуальными примерами предыдущий вариант. Уверенность в том, что дети не умирают, иногда проявляется случайно при выполнении заданий теста на общий интеллект. Например, ребенка спрашивают: «Что в этом глупо [неправильно, бессмысленно]: на старом кладбище в Испании нашли маленький череп, который, как считается, принадлежал Христофору Колумбу в десятилетнем возрасте?» Одна из наших испытуемых, Мэри U, ответила на это: «Я не знаю, как можно умереть в десять лет, разве что кто-нибудь убьет». Другой ребенок сказал: «Колумб не мог умереть в десять лет, потому что у мальчика не может быть врагов». Шилдер и Векслер [257] сообщают об аналогичных реакциях американских детей, которых в процессе клинического исследования спрашивали: «Может ли ребенок умереть?» «Нет, – ответил один мальчик, – мальчики не умирают, если не попадут под машину». [ПИ 42].

Таким образом, категория детей, подобно категории англичан для Ричарда, считается неподвластной смерти. Вряд ли дети во времена, скажем, Гиббона могли верить в подобное, так же, как и сегодняшние дети в странах с высоким уровнем детской смертности, например, в Индии. Даже в наших условиях ребенка с нормальным интеллектом эта идея успокоит лишь ненадолго. Мэри U, процитированной выше, было 11 л. 1 м., но ее интеллект был ниже нормы. В ответ на заявление Стивена, 4 г. 10 м., что его брат, которому было два с половиной, не умрет сто лет, другой ребенок возразил: «В сто лет каждый будет мертвым!»

Стивен «принялся надевать туфли, с виду совершенно спокойный, как будто тема мгновенно была забыта». Этот заметный переход от возбужденного разговора к видимому безразличию аналогичен перемене в поведении Джейн. («Внезапно… она объявила: "Теперь я буду дальше пить чай", и тема была временно забыта».) Это внешние признаки вытеснения. Через четыре месяца стало ясно, что Стивен не забыл тот эпизод. За чаем с мамой и младшим братом у них произошла беседа, о которой мама сообщила следующее:

[ДЗ 45] С. (5 л. 2 м.): «Где твоя мама?» (Он уже задавал этот вопрос накануне и никак не прокомментировал ответ.) М.: «На небе. Она умерла некоторое время назад. Думаю, ей было около семидесяти». С: «Ей должно было быть восемьдесят или девяносто». М.: «Нет, только семьдесят». С: «Ну, мужчины ведь живут, пока им не станет девяносто девять». (М. ничего на это не сказала, и без каких-либо реакций С. тема разговора поменялась. На следующий день, снова за чаем, прежний разговор был возобновлен.) С: «Кто была моя мама, когда мне был один [год]?» М.: «Я. Я всегда была твоей мамой». С: «Когда ты должна умереть?» М.: «О, я не знаю. Когда мне будет семьдесят, или восемьдесят, или девяносто». С: «О! [пауза] Когда я вырасту, я не буду бриться, и тогда у меня будет борода, да?» (Далее он рассказал о том, что видел старого человека с длинной бородой, и он сморкался в свою бороду. Он явно был очень доволен этой историей. Затем направление разговора сместилось. Вспоминая беседу предыдущего дня, м. сделала вывод: С. думает, что бороды вырастают у очень старых людей.)