Сборник статей - С собой и без себя. Практика экзистенциально-аналитической психотерапии Страница 6

Аня: история злоупотребления. Микаэла Пробст

«Что это за истерики? Не смей так себя вести! Ты здесь пока еще не самая главная! Нет, я больше не выдержу с этим ребенком! Он сведет меня с ума!» Такие слова часто можно было услышать от учителей, одноклассников и родителей, когда речь шла об Ане.

Аня, 10 лет, училась в четвертом классе и выделялась своей чрезвычайно яркой внешностью и упрямым характером. В школу она приходила в модной, не по возрасту одежде и с ярким макияжем. Аня худенькая, выше своих сверстников, и ходит как манекенщица. У нее бойкий темперамент, она очень хорошенькая и немного кокетливая. Эта девочка была яркой личностью, обладая талантом быстро оказываться в центре внимания любой группы.

Трудный ребенок

C одной стороны, Аня была очевидно привлекательной девочкой, и все же ее поведение оставляло неприятное чувство, потому что создавалось впечатление, что всего слегка в избытке. Она была как-то чересчур оживленной, слишком кокетливой, а ее одежда была словно из журнала мод. То, что она излучала, одновременно и привлекало, и отталкивало, к ней невозможно было подойти близко. В общении она оставалась дистанцированной.

Несмотря на то что Аня часто оказывалась в центре внимания, она не была интегрирована в коллектив. Она не соблюдала правила, не уважала границы других детей и не могла отходить на второй план, даже если это было необходимо для общего дела. Одноклассникам и учителям не удавалось сдерживать ее, когда она «тянула одеяло на себя». Если же ее в чем-то ограничивали, она начинала бушевать и биться в истерике, запиралась в туалете, истерически рыдала и даже грозилась убить себя, потому что «больше не могла этого выдерживать». Для таких вспышек было достаточно внешне совсем незначительного повода: на уроке физкультуры она оказалась не лучшей по результатам забега; ее не посадили за первую парту; вдруг у нее возникало чувство, что учительница на уроке уделяет ей мало внимания.

Эта высочайшая чувствительность к признанию со стороны окружающих была другой стороной Ани. Такая симпатичная девочка, блестящая и высокомерная, она ощущала себя хрупкой, одинокой и несчастной, если не была в первых рядах. Для нее это была беда, вынести которую она была не в состоянии, и… устраивала истерику. А как следствие – провоцировала непонимание и осуждение людей.

Однако ей повезло – ее учительница смогла понять, что такое поведение является выражением того тяжелого положения, в котором пребывала Аня. Невзирая на все сложности, учительница заботилась об Ане, не хотела обходить ее вниманием, не стала проявлять твердость, призывать к дисциплине или наказывать. Когда во время урока физкультуры Аня заявила, что не хочет переодеваться, она предложила ей сделать это в пустой учительской раздевалке и там сразу поняла причину: спина Ани была вся в синяках и кровоподтеках, которые возникают, если ребенка бьют розгами или чем-то подобным. Аня не хотела говорить об этом. Учительница разрешила ей просто присутствовать на уроке физкультуры, не переодеваясь, и пообещала девочке, что никому не расскажет о том, что над ней совершались такие очевидные насильственные действия.

Когда учительнице во второй раз бросились в глаза следы побоев, а поведение Ани вновь стало особенно агрессивным и она опять угрожала покончить с собой, учительница стала искать помощи. Для обсуждения дальнейших действий было созвано совещание.

Начало терапии

Больше закрывать глаза на Анину ситуацию было невозможно, несмотря на желание девочки удерживать все в тайне. С другой стороны, нельзя было подорвать доверие Ани, которой было обещано молчание. Она не выдержала бы публичности. Тогда ко мне, как школьному психотерапевту и доверенному лицу, обратились с просьбой подойти к Ане и попросить ее просто побеседовать со мной.

Когда я впервые вызвала Аню из класса для беседы, она сначала была удивлена, но потом сразу же пришла в восторг. Мне показалось, что ей понравилась ее новая роль, ее особое положение. Я рассказала Ане, почему возник наш разговор. Я сказала, что ее поведение, когда она, например, закрывается в туалете и угрожает, что больше не выдержит и покончит с собой, вызывает озабоченность ее учительницы, рассказала о совещании учителей и о том, что они попросили меня поговорить с ней. Аня сразу же охотно согласилась регулярно беседовать со мной, особенно когда узнала, что ей разрешено делать это во время уроков.

Она часто говорила: «У меня такое чувство, что в школе меня никто не любит. Мне не нравится, когда они мне врут, они все меня используют, никто не хочет со мной дружить, я одинока!» В ответ на мой вопрос, почему она пришла к такому заключению, Аня ответила, что подружка сказала ей во время перемены, что она сейчас к ней вернется, а потом забыла про нее и играла с другими. В другой раз она почувствовала себя глубоко обиженной: ей показалось, что с ней обошлись несправедливо, что ее обманули, когда учительница пообещала ей поручить раздавать тетрадки, но не сдержала своего слова. В такие моменты у нее возникало огромное чувство отчаяния. Она чувствовала себя одинокой и покинутой, и больше всего ей хотелось кричать и плакать. Для того чтобы никто не догадался, как ей плохо, она убегала в туалет и запиралась там. За запертой дверью она ощущала себя защищенной, и чувства ее прорывались наружу: она плакала и громко всхлипывала, ощущая, что больше не выдержит и что больше всего ей хочется умереть. Но для нее было бы невыносимо, если бы другие увидели ее такой. В таком виде она не хотела бы перед ними предстать. Она стыдилась своей слабости и опасалась, что ее высмеют и обесценят. После того как ей удавалось достаточно выплакаться в этом уединенном месте, она снова могла собраться, «надеть» свою лучезарную улыбку, открыть дверь туалета и вновь предстать перед одноклассниками той Аней, которую все знали.

Аня и ее семья

Для Ани была чрезвычайно важна конфиденциальность. Она хотела быть уверенной в том, что никто не узнает о том, как она на самом деле себя чувствует. Даже классная руководительница не должна была ничего знать о ее страданиях, потому что та могла нечаянно рассказать об этом отцу во время встречи или после родительского собрания. Поэтому Аня заручилась моим обещанием, что наши беседы останутся тайной.

Аня очень своеобразно вела себя во время наших бесед: она не могла спокойно сидеть на месте, бегала и прыгала по комнате, почти не устанавливала зрительного контакта со мной, была неутомима и все время находилась в движении. В разговоре она перескакивала с одного на другое, уходила от вопросов о своей семье и даже выходила из комнаты, когда я все-таки пыталась беседовать с ней на эту тему. Она была готова говорить только об одноклассницах и событиях школьных будней.

Я надеялась, что Аня сможет успокоиться, если будет рисовать, и предложила ей принести на следующую встречу принадлежности для рисования. Она с восторгом встретила мое предложение.

Итак, во время пятой встречи Аня впервые начала рисовать. Я не задавала ей какую-либо тему, она сама нарисовала вот этот рисунок.

Рис. 1. Первый рисунок Ани – «Мышка равновесия»

Сначала она нарисовала внешнюю серую кромку с головой без лица и четыре ноги. Она сказала: «Это бедная мышка, которая все время вскрикивает». Потом она дополнила спину мышки темными, похожими на шипы образованиями, которые она описала как тяжелые полосы, после чего нарисовала хвост. Она подчеркнула, что он дрожит, и это она хотела выразить с помощью зубчиков. Кроме того, она сказала, что хвост чересчур большой и что на этом рисунке все равно все неправильно: не так, как это должно было бы быть. Затем Аня нарисовала внутреннюю жизнь мыши. Она разделила ее на четыре части. Передняя темно-фиолетовая часть представляла «Подлое», зеленая часть – «Позорное», голубая часть – «Ничего особенного» и сиреневая задняя часть – «Хорошее». В заключение она покрыла листок светлыми и темными крапинками. Светлые точки означали хорошее, а темные – плохое.

На мой вопрос, хочет ли она как-то назвать рисунок, Аня взяла его, положила передо мной и сказала: «Это мышка равновесия». Прежде чем я задала ей вопрос, она уже вскочила и выбежала из комнаты, то есть завершила нашу встречу типичным для нее образом.

Через неделю после этого мы снова встретились. На этот раз я предложила ей превратить членов ее семьи в зверей. Аня была готова заняться этим.

Ее брат был мирным дружелюбным зайцем, который проводил с ней много времени и с которым она часто куда-то ходила. Маму она изобразила лошадью с большими зубами, то есть Аня воспринимала мать как кусающуюся. Мать часто ее ругала. Если Аня не подчинялась ее приказаниям, то не имела права выйти во двор. Ее запирали в квартире. Кроме того, мать угрожала наказать ее особым образом и обещала рассказать дедушке, если та будет плохо себя вести.