Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой - Робин Уолл Киммерер Страница 12

Я знала, что в давние времена наш народ возносил свою благодарность в утренних песнопениях, молитвах и подношениях священного табака. Но у нашей семьи не было священного табака, и мы не знали песен: их отняли у моего деда на пороге школы-интерната. Но история движется по кругу, и вот мы, следующее поколение, снова здесь, мы вернулись на озера наших предков, заполненные гагарами, и снова возвращаемся к каноэ.

Моя мать соблюдала свой, более прагматичный ритуал: оказывая почтение, она трансформировала намерения в действие. Прежде чем отплыть с любого места нашей стоянки, она заставляла нас, детей, привести его в порядок. Ни одна сгоревшая спичка, ни один клочок бумаги не ускользал от ее внимания. «Оставляйте место своего пребывания в лучшем состоянии, чем оно было до вас», – наставляла она. Так мы и делали. А еще мы должны были оставлять дрова с трутом и растопкой для тех, кто захочет развести здесь огонь после нас, тщательно укрыв все от дождя под листом березовой коры. Мне нравилось представлять себе радость этих людей, тех, кто приплывет сюда на лодке в сумерках и найдет готовую для розжига стопку дров, чтобы разогреть свой ужин. Этот мамин ритуал связывал нас с ними.

Приношение совершалось только под открытым небом, но никогда в городе, где мы жили. По воскресеньям, когда другие дети ходили в церковь, мои родители вели нас на прогулку вдоль реки посмотреть на цапель и ондатр, в лес за весенними цветами или на пикник. И всегда произносились те особые слова. Отправляясь на зимний пикник, мы все утро шли на снегоступах, а потом разводили костер в центре вытоптанного нами круга. На этот раз котелок был полон булькающего томатного супа, и первая его порция предназначалась для снега. «Для богов Тахавуса» – лишь после этой фразы мы обхватывали дымящиеся чашки с супом своими руками в варежках.

Но все же со временем, когда я стала подростком, обряд приношения начал раздражать меня и навевать грусть. Круг, который подарил мне ощущение причастности, неожиданно стал рождать противоречивые чувства. Я вдруг услышала в этих словах, что мы чужие, потому что говорим на языке изгнанников. Это был архаичный обряд. Где-то жили люди, знавшие, как проводить его правильно, они говорили на утраченном языке и произносили истинные имена, включая мое собственное.

Тем не менее каждое утро я наблюдала за тем, как кофе исчезает в рыхлом коричневом черноземе, словно возвращаясь к своим истокам. Как струя кофе, льющаяся по камням, раскрывала листочки мха, так этот ритуал возвращал мне покой, открывал мое сердце и душу навстречу тому, что я знала, но забыла. Произнесенные слова и кофе призывали нас помнить о том, что эти леса и озера – дар. Ритуалы большие и маленькие обладают силой концентрировать внимание на том, как жить в этом мире осознанно, пробудившись ото сна. Видимое стало невидимым, слившись с землей. Быть может, ритуал был архаичным, но даже в своем замешательстве я осознавала, что земля пьет эту жидкость, как будто так и надо. Земля знает, кто ты, даже когда ты сам себя потерял.

История народа движется вперед, как каноэ, захваченное течением реки, прибивая нас все ближе и ближе к тому месту, с которого мы начали свой путь. Когда я выросла, моя семья вновь обрела утраченные племенные связи, наши исторические корни. Мы нашли людей, которые знали наши истинные имена. И когда я в Оклахоме впервые узнала, как возносятся слова благодарности на все четыре стороны света на восходе – приношение священного табака на древнем языке, – я вновь услышала голос моего отца. Язык был другим, но чувства те же.

Наш семейный ритуал проходил обособленно, но он подпитывался той же связью с землей, основанной на уважении и благодарности. Теперь круг, очерченный вокруг нас, стал больше, охватывая целый народ, которому мы снова принадлежим. Но все равно вместе с приношением мы так же произносим: «Мы здесь». И в конце я в очередной раз слышу, как земля тихо бормочет про себя: «О, вот те, кто знает, как нужно благодарить». Сегодня мой отец может произнести свою молитву на родном языке. Но первой была фраза: «Для богов Тахавуса», произнесенная так, что я всегда буду ее слышать.

Присутствуя при настоящих древних ритуалах, я поняла, что наше приношение кофе было не устаревшим обычаем, просто это было нашим собственным обрядом.

Во многом тому, кто я есть и чем занимаюсь, я обязана тому приношению моего отца у озера. И каждый мой день начинается со слов благодарности начинающемуся дню, напоминающих ту самую фразу: «Для богов Тахавуса». Моя деятельность эколога, писателя, матери и связующего звена между научным и традиционным способами познания, каким я являюсь, произрастает из силы этих слов. Они напоминают мне о том, кто мы такие, о наших дарах и нашей ответственности за эти дары. Ритуал – это способ единения с семьей, своим народом, с родной землей.

Наконец-то я поняла смысл приношения богам Тахавуса. Для меня это единственная вещь, которая не была забыта и которая не могла кануть в Лету: знание того, что мы принадлежим этой земле, что мы люди, которые знают, как благодарить. Это знание поднялось из самых глубин кровной памяти, знание, которое земля, озера и духи хранили для нас. Годы спустя, уже имея свой ответ на этот вопрос, я спросила отца: «Как возник этот ритуал? Ты узнал о нем от своего отца, а он – от своего? Неужели он идет еще с тех времен, когда наш народ плавал на каноэ?»

Отец надолго задумался, а потом ответил: «Нет, не думаю. Просто это то, что мы делали. И это казалось нам правильным». Вот и все.

Однако через несколько недель, когда мы снова заговорили, отец сказал: «Я думал о кофе и о том, как мы начали отдавать его земле. Ты знаешь, что это был сваренный кофе. Там нет фильтра, и если он сильно кипит, то гуща пенится и застревает в носике кофейника. Так что первой чашкой, которую ты наливаешь, ты пробиваешь эту пробку, и этот кофе уже испорчен. Думаю, что поначалу мы делали это, чтобы прочистить носик». Это было все равно как узнать,