Человек, Бог и бессмертие. Размышления о развитии человечества - Джеймс Джордж Фрейзер Страница 13

И в завершение своего выступления я бы хотел привести еще один пример человеческого творения, которое вряд ли можно было бы создать дважды, а именно всем известные сказки Шарля Перро и братьев Гримм, не говоря уже о других, с которыми каждый знаком с раннего детства. В самых известных сказках, мне кажется, так много идей и все они так непохожи, мы бы и предположить не могли, что разные люди, не зная друг друга, их придумали и составили прелестный, талантливый сборник. Хотя я лучше положусь на мнение знатоков, считающих, что эта сказочная сокровищница корнями своими уходит во времена Древней Индии.

XXXI. Опасность чрезмерного упрощения

Тот, кто изучает историю социальных институций, должен постоянно помнить о чрезвычайной сложности факторов, создающих ткань человеческого общества, и быть готовым к опасности, подстерегающей во всякой науке, – склонности к неоправданному упрощению бесконечного многообразия явлений, концентрируя внимание на некоторых из них и исключая все остальные. Склонность к чрезмерному упрощению естественна для человека, поскольку только путем абстрагирования и обобщения, что неизбежно предполагает игнорирование множества частностей, он может охватить хотя бы малую часть необозримых просторов Вселенной. Но если эта склонность естественна и даже неизбежна, она тем не менее чревата некоторыми опасностями, поскольку сужает наше представление о любом исследуемом предмете. Чтобы хотя бы частично нивелировать подобную склонность (ведь для полного «исцеления» потребовался бы безграничный интеллект), мы должны стремиться расширить наши представления, учитывая широкий спектр фактов и возможностей. Тем не менее надлежит помнить, что в силу самой природы вещей наши представления неизмеримо отстают от реальности.

Пожалуй, ни в одной отрасли знания эта склонность к привлекательной, но ошибочной простоте не принесла большего вреда, чем при изучении ранней истории человечества; в частности, чрезмерное увлечение ею во многом дискредитировало изучение первобытной мифологии и религии. Ученые, изучающие эти предметы, были готовы принять любую теорию, адекватно объясняющую некоторые факты, и пытаться объяснить с ее помощью все остальные; а когда такая теория переставала вмещать в себя объяснения всех фактов, как и следовало ожидать, ученые отказывались от нее с отвращением, вместо того чтобы ограничить ее, как это следовало сделать с самого начала, определенным классом фактов, к которым она действительно применима. Так было с теорией солярного мифа, которая, будучи необоснованно раздутой ее последователями, долгое время столь же необоснованно отвергалась ее противниками. Если взять лишь несколько ярких примеров, в более поздние времена подобное происходит с теориями тотемизма, магии, табу – они также пострадали от чрезмерного рвения их сторонников. Эта неустойчивость суждений, склонность антропологического сообщества переходить из одной крайности в другую с каждым новым открытием, возможно, является основной причиной того, что к этой науке до сих пор с опаской относятся люди рассудительные и осторожные, которые, естественно, с подозрением смотрят на кумиров, которым иные в один день поклоняются, а на следующий день сносят и попирают ногами. Для этих сдержанных и рассудительных умов Макс Мюллер и Даун из XIX века пылятся на одной полке с Джейкобом Брайантом и Ноевым ковчегом XVIII века, и они с саркастической улыбкой ожидают того мгновения, когда модные антропологи современности будут в свою очередь отправлены в тот же лимб преданных забвению несуразностей. Сам антрополог не может предвидеть, какой вердикт вынесут следующие поколения его трудам; но он скромно надеется, что факты, которые он терпеливо накапливал, окажутся достаточно многочисленными и основательными, чтобы обосновать некоторые из его выводов. В таком случае факты, на которые он опирается, никогда уже не будут легкомысленно отброшены как фантазии иного ученого. В то же время, если он проявит толику мудрости, он не преминет признать, что наши гипотезы в лучшем случае являются лишь частичными, а отнюдь не универсальными решениями многообразных задач, стоящих перед нами, и что в науке, как и в повседневной жизни, втуне искать один ключ, открывающий все замки.

XXXII. О задачах антропологии[38]

Таковы в самых общих чертах некоторые из трудностей, над которыми призвана работать социальная антропология и которые она должна попытаться решить. До сих пор многие из них были излюбленными темами софистов и риторов, демагогов и мечтателей, которые своими представлениями о золотом веке всеобщего равенства и всеобщего богатства в будущем, основанными на беспочвенных фантазиях о таком же золотом веке в прошлом, слишком часто заманивали массы на край пропасти и за этот край их толкали. В дальнейшем антропология должна будет рассматривать те же темы в ином духе и иными методами. Руководствуясь определенными принципами, она не будет затушевывать настоящие проблемы риторикой и пустыми речами, дешевыми призывами к народным чувствам и предрассудкам, игрой на страстях и корысти толпы. Антропология будет стремиться решать их путем терпеливого накопления и точного изучения фактов, только так и никак иначе, ибо только так она сможет прийти к истине.

XXXIII. Прогресс человечества[39]

Давайте же задумаемся о всех тех многочисленных профессорах, что со Средних веков одним лишь голосом в Сорбонне завораживают целые аудитории!

Какое огромное количество предметов они преподают! Сколько наставлений они вбили в голову своим студентам! Какие невероятные речи, какие увлеченные декламации произносятся о диссертациях, которые выступающим казались искренними из самых точных и правильных речей, но которые для нас, других представителей этого поколения, казались примитивными, лживыми и даже абсурдными! А теперь пришли мы и заняли их места всего на несколько часов, и мы довольствуемся тем, что открыли истину, которая ускользала от предшественников, и мы проповедуем эти так называемые истины с тем же рвением и тем же пылом! А жаль! Господа, нам нельзя заблуждаться! То, что нам, представителям нынешнего поколения, кажется истиной, на самом деле таковой не является, – так же заблуждались и наши предшественники. По своей роковой необходимости человек всегда пытается найти истину, но никогда ее не достигает. И в этой погоне все, что он нагоняет, все, что он хватает, – всего лишь тень, призрак, силуэт. Настоящая истина скрылась, и нам до нее никогда не добраться. Эта погоня бесконечна: чем ближе мы к цели, тем дальше она от нас, словно радуга, которая всегда ускользает, насмехаясь над нашими жалкими попытками поймать ее. Наслаждаясь этой тщетной и постоянной погоней, мы, преисполненные мудростью, хотим произнести: vanitas vanitatum, omnia vanitas!

Однако я считаю, исходя из этого грустного заключения, что не всегда мудрость направляет нас в нужную сторону. Мне кажется, если мы никогда не достигнем истины, то подбираться к ней