Андрей Куприянов - Арабески ботаники Страница 18

В Академии по-прежнему полновластными хозяевами были немцы. Ломоносов изнемогал в непосильной борьбе за историческое место России в системе наук. После безвременной кончины Аммана, Гмелина, Крашенинникова в Петербургской Академии опять возникла необходимость в ботаниках.

В 1763 году по рекомендации Линнея в Петербург прибыл Иоганн–Петер Фальк (1725–1774). Сначала он исполнял обязанности хранителя натурального кабинета, а позднее его назначили заведующим Медицинским садом. Будучи прямым учеником Линнея, он защитил у него диссертацию, но в силу своих душевных качеств вряд ли мог стать организатором длительных экспедиций и продолжать дело великих путешественников.

Посредником между Академией и Линнеем выступал академик Миллер. Судя по его переписке с Линнеем, вопрос о развитии ботаники в России обсуждался между ними, но ученики Линнея не хотели связываться с варварской страной, их пугали российские просторы.

Миллер просил Линнея найти ботаника для Академии. Линней сначала рекомендовал своего лучшего ученика Соландера, затем Фагрея, но те не согласились. После этого Линней предложил испытать шведа финского происхождения Эрика Лаксмана, которого ему, в свою очередь, рекомендовали его ученики П. Гаад и П. Кальм.

И вот 19 января 1764 года, по представлению вездесущего Миллера, Академия избрала практически неизвестного пастора Эрика Лаксмана (1737–1796) своим корреспондентом с жалованием 100 рублей в год. Такое выгодное мнение о себе Лаксман снискал не только потому, что он был учеником ученика Линнея, но и хорошими ботаническими знаниями. Он представил Академии список растений, собранных в окрестностях Санкт–Петербурга. В этом списке были новые растения, не указанные в «Flora Indrica» Крашенинникова–Гортнера, в частности адокса — невзрачное растеньице, и многие другие. Надо сказать, что этот труд, как и в случае с Крашенинниковым, присвоил лейб–медик Гортнер.

Линней был доволен: он получил корреспондента, готового ехать на край света за новыми диковинными растениями и животными (и при том, что тот был природным шведом). Линнея не смущало, что его новый корреспондент был пастор и не имел специального биологического образования.

Перед самой поездкой на Алтай Лаксман женился, и 25 января 1764 года с молодой женой Кристиной–Маргаритой, урожденной Руненберг, прибыл в Москву для получения последних инструкций. 31 января он пишет письмо Линнею, в котором извещает его о своём путешествии и согласии быть его добровольным корреспондентом. Он ещё не мечтает о карьере естествоиспытателя и хочет быть хорошим пастором для своих далёких прихожан. Но 12 августа 1764 года Линней пишет ему ответ в далёкий предалёкий Барнаул. И это письмо изменяет всю жизнь и судьбу Лаксмана.

Мы считаем необходимым представить читателю письмо полностью, поскольку в русских изданиях приводятся только выдержки из него.

«С несказанным удовольствием я получил письмо Ваше от 31 января, — писал Линней, — из которого вижу, что Провидение и судьба заставила Вас отправиться в такие места, куда ещё почти никто не попадал с открытыми глазами...»

Необходимо отметить, что со времени путешествия Гмелина прошло почти тридцать лет. Те материалы, которые привезли Гмелин, Стеллер, Крашенинников, были явно неполными. Их было мало, и они только разожгли любопытство. Сибирь так и оставалась землей неизведанной, таинственной и казалась невообразимо богатой. Линнею досталась лишь небольшая толика от большого гмелинского гербария.

«Да ниспошлет Всевышний на Вас благодать свою, чтобы Вы могли видеть чудеса Его и открывать их миру, —  продолжал Линней. — Сочинения Мессершмидта, Стеллера, Гмелина, Гербера и Гейнцельмана есть у меня в рукописях. Из сибирских растений у меня едва сотня живых в саду. Никакие другие растения так хорошо не растут в наших садах, как эти. Англичане и французы посредством многих и редких деревьев и растений, привозимых ими из Северной Америки, превращают свои дома и замки в рай, но у нас эти североамериканские растения не принимаются так хорошо и редко достигают зрелости. А сибирские придали бы садам нашим новое великолепие, и Вы, государь мой, можете украсить отечество наше и сделаться бессмертным в потомстве, если будете высылать мне семена трав, растущих в Сибири в диком состоянии. Более всего я желал бы Actaea cimicifuga с 4 пестиками, а потом Hyasciamus physaloides, Hypericum erectum, Fumaria spectabilis, Trollius asiaticus, многие сорта растущих там Spiraea, маленькие Ulmus frutex и другие из этих прекрасных растений, ещё не попа давших в европейский сад. Каждое из них было бы драгоценным украшением. Насекомых я получал со всего света, и ещё недавно мне была прислана коллекция их с мыса Доброй Надежды. Но ни один естествоиспытатель ещё не знает ни одного из сибирских. Бесконечно обяжете меня собиранием для меня травянистых семян и насекомых».

Карл Линней в возрасте 64 года. Рисунок по репродукции с работы Крафта (1771)

В этом письме отражена вся философия ботанического Ренессанса середины XVIII века. Мореходы бороздили океаны и привозили несказанной красоты растения из Бразилии, Вирджинии, Индии и Австралии. Капитаны, отправляясь в заморские плавания, получали чёткие инструкции по транспортировке семян и растений. И только Сибирь оставалась холодной, неприступной и неизученной.

Линней один из первых понял также и другое: новые растения таят новые полезные свойства. Это один из надёжнейших способов к процветанию маленькой Швеции. Это мы сейчас не задумываемся, откуда пришли растения в наши сады и скверы. К примеру, клен и карагач считаются у нас исконными природными растениями, но это не так. Родина клёна — Северная Америка, а карагач появился в наших краях из Северной Монголии. Мы лакомимся чилийской земляникой, а весь мир — нашей чёрной смородиной.

Линней предвосхитил необходимость мобилизации растительных ресурсов, то, что сейчас называется интродукцией растений. Он верно догадался использовать виды таволги для озеленения улиц городов, а вяз мелколистный, или карагач, также с подачи великого Линнея до сих пор имеет широчайшее применение в зелёном строительстве многих стран. Кроме того, вяз считается непревзойденным для озеленения солонцовых степных земель. Купальница азиатская с легкой руки Линнея заняла почётное место в декоративном садоводстве Европы (но не у нас в Сибири). Чрезвычайно перспективна и в декоративном, и в сырьевом отношении пузырница физалисовая, растущая по каменистым осыпям Алтайских гор. Это растение эфемероид и ранней весной отрастает сразу цветоносами с голубыми цветами. Но она так и не нашла своё место в культуре как цветочное растение, хотя несомненно заслуживает самого присталь ного внимания садоводов.

«Можете адресовать письма в Королевское Учёное Общество в Упсале, потому что я сам вскрываю все письма, назначенные в общество. В Петербургском музее я вижу несметное количество мелких птичек и рыб из Сибири, но Бог знает, что это такое, потому что имена так чужды, что по ним толку не добьёшься...»

«В склянке в спирту могут быть сохранены многие виды, —  поучал Линней молодого коллегу. — Изготовьте их для самого себя. Соберите маленький гербарий собранных в Сибири растений. Если что　нибудь покажется Вам неизвестным, то пошлите его в письме с отмеченным номером ко мне. Я потом буду отвечать на каждый номер отдельно и напишу Вам, что оно такое и что доныне известно о нём. Между Spiraea растет в Сибири один низкий сорт Frutex foliis pinnatis, которую я чрезвычайно желал бы получить с семенами. Spiraea salicifolia повсеместна, все другие по красивым белым цветам своим были бы особенно хороши для изгородей наших садов. Господин Карамышев издаёт теперь под моим руководством диссертацию, обнимающую все до сего времени известные растения. Как только она будет готова, я вышлю её…»

Судьба А.М. Карамышева (1744–1791) совершенно случайно вплелась в ботанический орнамент. Этот «русско–сибирский дворянин и императорского Московского университета студент» учился у Линнея и защитил у него диссертацию в мае 1776 года на тему: «Диссертация, показывающая необходимость развития естественной истории в России». В ней он первый привёл для России 351 вид растений с правильными биноминальными названиями.

«Если Вы будете так добры и станете высылать мне сибирские семена, то не выбирайте только виднейшие растения, а берите также из самых жалких и некрасивых, потому что именно эти бывают часто самыми редкими, никем не замеченные по своей малости. Если доживу до осени, то издам опять Sistema naturae. Тогда увидите, как громадно возросло число животных. Дай Вам Все вышний охоту и силу, чтоб наблюдать и собирать, да сохраните Вашу дружбу ко мне. С нетерпением буду ждать Вашего первого письма из Колывани».