Виталий Ларичев - Сад Эдема Страница 30

— Страсть к изучению человека проявилась у вас, очевидно, еще в мальчишеские годы? — задал свой первый вопрос Пауэр.

— Я должен сразу же разочаровать вас, Бернард, поскольку нечто подобное менее всего могло произойти В нашем семействе, одним из первых переселившемся из

Англии в Австралию. Как я, так и восемь моих братьев воспитывались в строгости и религиозности. На ферме отца разводился скот, и считалось само собой разумеющимся, что каждый из нас пас животных до того, как отправиться в школу. Если же говорить о детских мечтах, то мы, наблюдая, как изнемогали в труде родители, жаждали открыть золото и облегчить благодаря этому их борьбу за жизнь. Правда, копаясь в земле, я с друзьями находил иногда кости животных, а порой даже шлифованные каменные топоры. Однако то и другое мало волновало меня.

— И все же как мальчик, выросший на ферме, заинтересовался антропологией? — настойчиво допытывался Пауэр.

— Сначала появилась, пожалуй, любовь к медицине. После окончания грамматической школы в Ипсуиче в 1911 г. я решил специализироваться по медицине в университете города Квинсленда. Здесь впервые меня охватило желание заниматься наукой, и я в особенности увлекся зоологией. По-видимому, были какие-то успехи, ибо меня в числе других студентов послали продолжать учебу в колледж Эндрю города Сиднея. Мы должны были совершенствовать свои знания по биологии. Вот здесь-то и случилось то, что, возможно, послужило первым толчком к моим будущим увлечениям. В июле 1914 г. в Сиднее открылась конференция Британской академии развития науки, и меня спросили, не хочу ли я стать на время ассистентом анатома Артура Смита, брата знаменитого антрополога Эллиота Смита. Можно ли мечтать о более почетной привилегии для студента? Естественно, я согласился и в течение нескольких дней работал в специально отведенной для меня комнате, где отбирал кости конечностей и старался, согласно заданию, выделить на них определенные структурные детали. Затем открылась конференция, и я мог впервые воочию увидеть выдающихся ученых Европы и Америки, известных мне до этого лишь по книгам и статьям. Это произошло ровно десять лет назад, но как сейчас помню, какое сильное впечатление произвела на меня популярная лекция главного гостя конференции Эллиота Смита. Он говорил об эволюции мозга. Я не спал всю ночь и думал о том, как было бы хорошо работать под его руководством.

4 августа работу конгресса прервали: началась мировая война. Многих преподавателей нашего колледжа призвали в армию, но мы остались завершать обучение. В это время мне еще раз повезло: руководитель анатомического факультета профессор Джеймс Уилсон, который продолжал теперь научные исследования ночью в свободное от военной службы время, когда его отпускали в колледж, предложил мне стать его ассистентом. Уил-сона занимали неврологические проблемы, особенно эволюционная структура мозга, а это было созвучно моим интересам. Стоит ли говорить, как я обрадовался! В течение трех лет, до 1917 г., продолжалось наше сотрудничество, и влияние Уилсона на мое формирование как специалиста и даже на мои повседневные привычки оказалось настолько сильным, что, признаться, я до сих пор иногда ловлю себя на том, что мыслю стандартами моего учителя из Сиднея. Не думаю, чтобы я отличался какими-то особыми способностями; вероятно, сыграли роль наши личные контакты, а также общность интересов, но факт остается фактом: профессор назначил меня на пост демонстратора анатомии. Обычно же это считалось привилегией аспирантов-медиков.

Особенно важные для моей судьбы события произошли после того, как я отправился в Англию для прохождения военной службы в медицинском корпусе. Последний год мировой войны застал меня во Франции, и, когда со всей остротой встал вопрос о том, чем я буду заниматься после демобилизации, неожиданно выяснилось, что профессору Эллиоту Смиту, который в это время возглавлял королевский университетский колледж Сар-дженс, требуется демонстратор. Мне определенно везло с этой должностью! Можете представить, Бернард, какое волнение охватило меня, когда я получил предложение занять пост демонстратора и работать рядом с одним из лидеров антропологии Великобритании! Однако, отдавая себе отчет в сложности предстоящей деятельности, я ответил профессору Смиту, что не считаю себя достаточно подготовленным, чтобы помогать ему. Мне казалось, что на эту должность имеет большее основание претендовать лейтенант Уиллард из Мельбурна, который значительно лучше меня знал анатомию. Эллиот Смит сказал, что в таком случае он берет к себе нас обоих.

Годы работы и учебы рядом с выдающимся антропологом я считаю самыми счастливыми из прожитых. Профессор Смит оказался полной противоположностью тому представлению о людях гениальных, которое обычно складывается у простых смертных. Блестящий эрудит, человек, популярность которого среди антропологов была огромной, он отличался между тем исключительной простотой и доступностью. Высокий, всегда оптимистично и доброжелательно настроенный, румяный, с белыми седыми волосами, он всегда был окружен учениками и теми, кто жаждал получить у него консультацию. Я сначала увлекся микроскопической анатомией и совершенствовался в этом предмете. Эллиот Смит направил меня в Америку в Вашингтонский университет. Мне посчастливилось затем совершить путешествие по стране и ознакомиться с наиболее интересными научными центрами по медицине. Кстати, мою будущую супругу Дору Тайрек, уроженку Виргинии, я «нашел» во время этой поездки. Антропология по-настоящему стала моей страстью после возвращения из Америки в сентябре 1921 г. Не оставляя в стороне гистологии, я каждую свободную минуту занимался с огромной «сравнительной коллекцией» мозга в музее королевского колледжа. Профессор Смит в это время увлеченно работал над новой реконструкцией пильтдаунского черепа, и палеоантропология (в особенности проблемы, связанные с происхождением человека) захватила меня всего без остатка. Я не слишком многословен, Бернард? Может быть, все это не представляет интереса?

— Напротив, совсем напротив, дорогой Дарт! Для меня теперь важна каждая деталь, поэтому продолжайте в том же духе, — проговорил Пауэр, торопливо делая заметки. — Почему же вы, однако, не остались работать в королевском колледже? А, понимаю, — вы, как истинный почитатель Дарвина, конечно же попросились работать туда, где, согласно идеям великого патрона, располагается родина человека, — в Африку!

— Увы, дело обстояло далеко не так, — возразил Дарт и задумался, вспоминая перипетии, связанные с отъездом в Южную Африку. — Не скрою — я с удовольствием остался бы в Англии, ибо для ученого нет большего счастья, чем работать в кругу коллег, где он накапливает и совершенствует свои знания. Но что оставалось делать, если у Эллиота Смита к моменту завершения моей учебы в колледже не предвиделось свободных вакансий. В начале 20-х годов Англия переживала период тяжелой экономической депрессии, и, чтобы вы, Бернард, поняли, в каком тяжелом положении оказались специалисты, приведу лишь один пример. Выдающийся знаток микроскопической структуры нервной системы и анатомии человека профессор Кульчинский, ученый с мировым именем, работал в колледже помощником лаборанта! Эллиот Смит, понимая, что ему не удастся оставить меня в колледже, после долгих советов со своим другом профессором Артуром Кизсом нашел наконец вакансию, и они стали убеждать меня отправиться в Южную Африку.

После некоторых колебаний я согласился и зашел к Кизсу, который обещал подписать рекомендацию. Я с тоской слушал, как он, просматривая документы, хвалил меня за знания, «силу воображения и интеллекта», за неортодоксальность взглядов, «презрение к принятым мнениям и отчаянный порыв» в исследованиях. Все это хорошо, но отъезд в Йоханнесбург я все же рассматривал скорее как изгнание, чем водворение на профессорство. Кизс подписал рекомендацию. Единственное, что вызвало его возражение в бумагах, был мой ответ на вопрос анкеты о вероисповедании. Я написал «свободомыслящий». Кизс настоятельно советовал написать «протестант»: «Не забывайте, куда вы едете, — предостерегал он меня. — В республике господствуют кальвинисты, а с ними лучше ладить миром». Я, однако, заупрямился и, считая этот вопрос принципиальным, не внес исправление. Перед рождеством, в декабре 1922 г., «свободомыслящий специалист», ваш покорный слуга, вместе с Дорой отплыл из Англии в Африку. Можете представить, Бернард, мое настроение: вырван с корнем из центра антропологии, остались позади любимые исследования, прощай общение с корифеями моей профессии. Впереди — факультет анатомии и медицинская школа в новом университете Витватерсранда…

При виде Йоханнесбурга наше с Дорой настроение испортилось окончательно. Вы понимаете, что этот печальный пейзаж с бесконечными рядами крытых железом однообразных построек из красного кирпича, пустынные, без единого деревца, окрестности могут убить и куда более крепких, чем мы. Добавьте к тому же, что никто в Йоханнесбурге не знал, где находится медицинская школа, и мы с трудом нашли ее за фортом, построенным еще во времена президента Крюгера. А затем началась работа в одном из зданий школы, окруженной десятифутовыми кирпичными стенами, в обширном дворе которой, поросшем высокой травой, не зеленело ни одного деревца. Недоставало элементарных пособий и инструментов. Коллеги не скрывали недружелюбия к выходцу из Австралии…