Игорь Акимушкин - И у крокодила есть друзья Страница 30

Молодые самки в первые дни материнской карьеры плохо знают своих мальков. Путают их даже с рачками дафниями, которых ловят и приносят в стайку или пытаются созывать их известной уже нам позой, сигнализирующей сбор по тревоге.

Но постепенно, набравшись опыта, молодые мамаши узнают своих питомцев не только среди тысяч веслоногих раков, но и без труда отличают их иногда даже от мальков других рыбок своего вида.

В том, что цихлиды научаются этому лишь на личном опыте, убеждает такой эксперимент.

Паре молодых рыбок, которые нерестились первый раз в жизни, подложили икринки чужого вида, а их собственные забрали. Когда мальки вывелись, рыбки заботились о них, как о родных детях. Да так к ним привыкли, что всех не похожих на них мальков (даже и своего вида) считали врагами. Позднее эти обманутые искусством экспериментаторов рыбки еще раз отложили икру и ее у них не забрали. Когда из икры вывелись мальки, родители набросились на них и съели одного за другим. Это значит, что в их мозгу под влиянием условных рефлексов, полученных при воспитании чужих мальков, сложился уже совсем другой стереотип представлений о «своих» детях. А поскольку «трезво» рассуждать рыбы не умеют, а лишь действуют, подчиняясь «запрограммированным» в клеточках их мозга рефлексам, то и не сумели, конечно, раскрыть обмана и стали — увы! — детоубийцами.

Мальки же родителей распознают только по признакам, воспринимаемым визуально, глазами. Это удалось доказать с помощью восковых моделей разной формы и окраски. Как выяснилось, имеет значение и характер движения модели — плавный или порывистый, медленный или быстрый, прямой или зигзагообразный. У каждого вида он особенный, и у мальков закреплена в мозгу врожденная реакция на него. Одни собираются у быстро движущейся модели, другие у плывущей медленно.

Если модель вообще неподвижна, то мальки сначала окружают ее, а потом ищут нового опекуна.

Цвет модели, соответствующий общему фону окраски родителей, тоже привлекает мальков. Но размеры модели, по-видимому, не имеют большого значения. Ученые, которые пытались расшифровать механику этого странного приспособления, сделали такое интересное открытие.

Мальки, оказывается, «не знают», каковы абсолютные размеры их родителей — ростом ли они с блоху или со слона. Важен лишь угол, под которым они их видят. Величина этого угла — одно из инстинктивных знаний малька, как и умение, например, ловить и глотать циклопов или собираться по тревоге, завидев сигнальную позу мамаши или папаши. Мальки, можно сказать, привыкли рассматривать своих родителей под определенным углом зрения. Поэтому, если имитирующая рыбку-наседку модель была очень большой, мальки собирались в стайку и плыли за ней на большем расстоянии: тогда поводырь не казался им слишком большим. Если модель была маленькой, мальки следовали за ней почти вплотную, сохраняя таким образом тот же угол зрения. С возрастом, по мере того как увеличиваются размеры малька, возрастает и величина этого руководящего его поведением угла.

У каждого вида он свой: у тилапии, например, и хаплохромиса заметно меньше, чем у хэмихромиса и циклосомы, за которыми мальки следуют на более короткой дистанции, чем за двумя первыми рыбками.

Но самое интересное, что не только у цихлид, но и у других животных, у гусей например, среди наследственных привычек, полученных от рождения, есть и эта специфическая «точка зрения» на своих родителей.

Известный зоопсихолог профессор Лоренц рассказывает, что инкубаторские гусята ходили за ним всюду, как за родной матерью, но на расстоянии значительно большем, чем то, на котором обычно следуют гусята за гусыней. Они всегда сохраняли такую дистанцию, с которой человек им был виден под тем же углом, что и гусь, ведущий гусят по берегу. А так как человек больше гуся, то и эта дистанция, естественно, удлинялась. Когда Лоренц купался в реке и из воды видна была лишь его голова, гусята (сохраняя тот же угол зрения) плыли за ним почти совсем рядом.

А когда он еще ниже опускал в воду голову, они приближались к нему вплотную и готовы были, если из воды торчала лишь макушка, забраться к нему на голову.

Так и маленькие цихлиды: когда модель была уже очень мала, осаждали ее, чуть ли не взбирались к ней на спину, потому что стремились плыть за мамкой так, чтобы она всегда была им видна под определенным углом, соблюдать который обязывало их врожденное чувство.

Рыбки-наседки ревниво пасут своих мальков шесть-восемь недель, до полного их «совершеннолетия», а потом покидают свой выводок и обзаводятся новой семьей.

Рыбки-акробаты, или брызгунчики, живут в Амазонке. В обычное время эти маленькие рыбешки ничем не примечательны, но, когда приходит пора размножения, они ведут себя весьма необычно.

Сначала неразлучные самец и самочка находят в реке растения с листьями, низко нависшими над водой. И долго плавают под ними у самой поверхности, как бы прицеливаясь и выбирая позицию для акробатического прыжка, который вскоре последует. Рыбки снуют туда-сюда все энергичнее, все быстрее. Изредка они совершают пробные прыжки вверх или просто высовывают головы над водой. Наконец маленькие акробаты, плотно прижавшись друг к другу боками — голова к голове, хвост к хвосту, — выпрыгивают из воды, переворачиваются в воздухе вверх брюхом и шлепаются на нижнюю поверхность листа. В ту же минуту они прочно к нему присасываются. В этой необычной позе, спинами вниз, висят несколько секунд, а потом падают обратно в воду.

У рыбок нет ни присосок, ни липких выделений, с помощью которых они могли бы приклеиться к растению. Прикрепление происходит очень своеобразным способом. В тот момент, когда брызгунчики касаются растения, они резким рывком чуть-чуть расходятся в стороны, и между их плотно соприкасавшимися боками возникает разреженное пространство, благодаря ему они присасываются к листу. Таким образом, сами рыбки представляют собой как бы сложенную из двух половинок присоску. Если бы каждая из них совершала прыжок самостоятельно, то не смогла бы удержаться на листе.

За короткий миг, пока висят они над водой, самка успевает отложить 5–12 икринок, которые приклеиваются к растению. Минут через десять-пятнадцать рыбки повторяют свой акробатический номер и так много раз подряд, пока не будет отложена вся икра — 50–200 икринок.

Дальнейшие заботы о потомстве берет на себя самец. Он плавает неподалеку от яйцекладки и каждые 20–30 минут, сильно ударяя хвостом по воде, обрызгивает икринки, которые без этого быстро засохли бы. К концу второго дня (через 36 часов) из икры выходят малюсенькие мальки и один за другим падают в воду.

Некоторые любители разводят в комнатных аквариумах рыбок-акробатов. Рыбешки очень неприхотливые и, если не находят подходящего растения, то откладывают икру на крышке аквариума.

Когда в сентябре в Бразилии наступает весна и в верховьях Амазонки бушуют наводнения, лягушки строят гнезда: они здесь большие оригиналы.

Квакша филломедуза залезает на дерево, на ветку, свисающую над водой. Переползает на листочек. Задними лапками обхватывает его края и сгибает их над собой. В получившийся пакетик откладывает икру. Она клейкая, прочно склеивает края листочка. Теперь лягушка может их спокойно отпустить: лист не развернется.

Висит гнездышко-колыбелька над самой водой, качает его ветер, поливает дождь. Собирается в нем вода, и головастики, которые вскоре выходят из яиц, отложенных филломедузой, плавают в зеленом кульке, как в садке, пока не подрастут. Тогда выскакивают из кулька и один за другим падают в реку.

А квакша-кузнец — назвали ее так за странный крик, похожий на удары молота по железу — сооружает для своих головастиков «вавилонскую башню».

Трудится она немало. Сначала на дне заводи сложила фундамент для башни — лапками слепила из грязи широкое кольцо. Лапки у квакши с присосками на пальцах. Как каменщик лопаточкой, ловко орудует ими квакша-строитель. Над фундаментом возводит теперь высокие стены. Полирует их изнутри лапками и грудью.

Работает только самка, самец ей не помогает. Сидит рядом без дела. Когда стены башни, над которой она трудилась две ночи, поднимутся над водой сантиметров так на десять, она бросает работу. Гнездо готово: маленьким вулканчиком возвышается оно над плесом.

Тогда квакша откладывает икру внутри дома-интерната. Дней через пять выведутся из нее головастики и будут жить в башне, пока не подрастут. Хищникам нелегко их тут найти. Как китайской стеной, отгородила лягушка свое потомство от враждебного мира речной заводи.

Суринамская пипа не строит гнезд для головастиков: она предоставляет в их распоряжение свою спину. Спина у нее широкая, потому что лягушка эта очень большая. Когда пипа откладывает икру, самец раскатывает икринки тонким слоем по ее спине. Вскоре кожа на спине пипы начинает непомерно расти и окружает со всех сторон яички. Каждое лежит теперь в шестигранной ячейке, да еще крышечкой прикрыто. Крышечки из оболочек яиц образовались. Спина у пипы напоминает в эту пору пчелиные соты. В такой странной упаковке почти три месяца таскает она всюду на себе полсотни, а то и сотню икринок.