Мэри Роуч - Путешествие еды Страница 32

«Это хвост», – говорит ветеринар Уолт. Глаз у него острый, цепкий, отточенный годами наблюдений за домашней птицей и, при необходимости, ее выбраковки («при осмотре на одну курочку – 4,8 секунды»).

Ли немного оттянул на себя эндоскоп, переводя его на другой конец личинки. Ротовая часть «суперчервя» неподвижна. Уолт рассказывает нам об «эффекте укрытия». Чтобы успокоить дикую лошадь и полечить ее, ветеринар может попробовать завести животное в узкий проход, образованный пачками арахиса, которые будут мягко давить по бокам. Принцип тот же, что и при пеленании младенца. Иногда нечто подобное бывает полезно – приобнять потерявшего голову друга или надеть на пугающуюся грома собаку эластичный Thundershirt, доступный в розовом, темно-синем и болотно-зеленом исполнении[113]. Похоже, стенки лягушачьего желудка нежно обнимают личинку, действуя на «суперчервя» как успокоительный жилет на гиперактивных собак.

Прежде чем отправить насекомое «на свидание» с лягушкой, Ли обмотал туловище личинки ниткой, которую прихватил для верности хирургическим клеем – с тем, чтобы позже зофобаса можно было извлечь обратно. И теперь этот момент настал. Похоже, лягушка не слишком сопротивлялась, и «суперчервь» теперь лежит в чашке Петри – восстанавливается. Джон Грей отправился за ящерицей чаквела, вернулся и отправил личинку поглубже в глотку рептилии – таким образом, чтобы зубы не повредили подопытный объект. Результат тот же самый. Личинка быстро замирает в неподвижности, но с жизнью не расстается.

Эти эксперименты ясно показывают одну вещь. Личинок жуков-чернотелок не слишком беспокоит желудочный сок, то есть соляная кислота. Многие люди – включая и меня тоже, когда я только начинала писать эту книгу, – вспоминают соляную кислоту в одном ряду с серной и, по ассоциации, думают об аккумуляторах, жидкости для прочистки канализационных труб и мужчинах, настолько ненавидящих женщин, что хотели бы видеть лица дам в рубцах и шрамах. Сера любит связываться с белками, радикально меняя их структуру. Если понятие последней включает и ткани вашей кожи, вам предстоит получить ужасный по своим последствиям опыт. Соляная же кислота не настолько едкая.

По мне, путаницу в данном случае можно объяснить влиянием фильма «Анаконда». Там есть эпизод, когда гигантская змея вздымается из воды, чтобы извергнуть обратно человека, роль которого исполняет Джон Войт – и лицо героя кажется почти расплавленным, будто оно было сделано из воска.

Известно, что крабы, проглоченные азиатской змеей-крабоедом Fordonia leucobalia, но отрыгнутые ею, способны встать на лапки и убежать прочь даже после трехчасового пребывания в ее утробе.

Некоторое время назад я посетила лабораторию, которой руководит мой любимый эксперт по змеиному пищеварению Стивен Секор. Он же – научный консультант, помогавший ставить некоторые трюки «Анаконды». Я рассказала ему, что хотела бы испытать на себе, что такое желудочный сок, и получить личный опыт, по ощущениям схожий с пребыванием живого существа внутри чьего-то желудка. Стивен пообещал ничего не говорить жене, отвечающей за соблюдение техники безопасности в университетской лаборатории. Затем он снял с полки бутылку с соляной кислотой и уронил одну каплю – всего пять миллилитров – мне на запястье. Я ощутила ожог, как если бы мне на кожу попала капля кипятка. Потом примерно минуту я ничего больше не чувствовала, а затем осталось только ощущение слабого зуда. Стивен капнул снова. Спустя три минуты зуд превратился в слабое раздражение, сохранявшееся около 20 минут, а затем постепенно пропавшее. Никаких отметок на коже не осталось.

Однако в желудочном соке – не одна капля соляной кислоты. И клетки желудка продолжают его выделение в течение некоторого времени – чтобы поддерживать pH на требуемом уровне, ибо пища обладает буферным эффектом: она нейтрализует кислоты. Мне представляется, что ощущения внутри активно секретирующего сок желудка находятся где-то посередине между моей реакцией на каплю кислоты на запястье и тем, что произошло с японским рабочим, упавшим в резервуар с соляной кислотой глубиной более двух метров. Отчеты об этом случае утверждали, что его кожа сделалась коричневой, а нежные ткани легких и пищеварительных органов были серьезно затронуты «сухим некрозом с эффектом коагулирования». Ожог – кислотный или тепловой – денатурирует белки. Меняет их структуру. Именно поэтому затвердевают яйца, когда мы их варим. Необратимые структурные изменения заставляют свертываться молоко или разрушают внешнюю оболочку, сжигаемую кислотой желудочного сока. Внутри желудка соляная кислота денатурирует съедобные протеины, подготавливая их к окончательному расщеплению пищеварительными энзимами.

Воздействие кислоты желудочного сока коварно, но не мгновенно, особенно если что-то съеденное, как и «суперчервяк», защищено наружным скелетом. Известно, что крабы, проглоченные азиатской змеей-крабоедом Fordonia leucobalia, но отрыгнутые ею, способны встать на лапки и убежать прочь даже после трехчасового пребывания в ее утробе. У меня есть очевидец – биолог из университета Цинциннати Брюс Джейн. В процессе исследований ему приходилось «нежно массировать» брюшки змеям, чтобы заставить их отрыгнуть заглоченное. В конце концов, вы же не можете просто попросить этих гадов оказать вам услугу.

Однако без Брюса Джейна с его массажем змеиных животиков, Ли Леменджера, готового потянуть обратно хирургическую нить, и помощи Божьей, по воле которой кит извергает то, что попало ему во чрево, пути вернуться на свободу из чьей-то утробы, кажется, не существует.

Исключение, правда, составляют паразиты. «Они, – говорит профессор Трейси, – повсюду. И проникают во все». У некоторых есть специальный зуб для внедрения в живую плоть жертвы – как сверло, насаженное на голову. «Этому их научила эволюция. Но Боже праведный! Мы же говорим о личинках жуков!» Личинки роют свои ходы, но не бурят насквозь. «Как, черт возьми, они могут знать, в каком направлении прокладывать туннели, чтобы выйти наружу?» Ветеринар Уолт согласен. Он на время исчез, а вернувшись, поведал историю о гигантском почечном черве. Этот паразит пробурил насквозь весь орган и покинул тело через уретру. Уолт слегка толкнул локтем эндоскоп: «С такой бы штукой за гадом последить».

Трейси намерен дать «суперчервю» еще один шанс – последний и лучший из всех. И убедиться, наконец, сможет ли это существо проесть себе путь к свободе. Личинку поместят в мертвый желудок – без секреции и мышечного сжатия.

И где найти такой желудок в Рино в четверг пополудни?

– В «Чайнатауне?» – вопрошает кто-то.

– В «Костко»?[114]

– В «Бутчер бойз»[115]. Трейси достает из кармана свой телефон. «Алло, я из университета… – вот всеобъемлющая преамбула для обоснования самых нетривиальных запросов. – Хотелось бы знать, не можем ли мы найти у вас рыбий желудок? Это возможно?» Трейси ждет, пока человек на другом конце идет искать ответ на поставленный вопрос и/или крутит пальцем у виска, взывая к пониманию товарищей по работе. Лаборатория пребывает в молчании. В соседней комнате трещат «кормовые» сверчки. «Ничьих желудков, говорите, нет? Ну нет так нет. О’кей».

Джон Грей поднимает голову и говорит своим тихим спокойным голосом: «У меня в холодильнике есть мертвая леопардовая лягушка».

Мы прерываемся на время, пока Грей отправляется размораживать свою лягушку под струей теплой воды. Уолт развлекает нас рассказами об альтернативной медицине и соответствующих школьных экспериментах: практикующие рейки[116] хилеры пробуют себя на мышах. Ричард ушел в соседнюю комнату, чтобы принести и показать мне жабу нового вида, обнаруженную им во время полевых работ в Аргентине. Вернулся с жабой – та сидела на стеклянной тарелке, а последняя уютно упиралась ему в живот. И выглядел Трейси как маленький мальчишка с миской своей каши на кухне. Жаба у него – милая и не такая бородавчатая, как обычно. Я сказала ему об этом, и, кажется, мои слова пришлись ему по душе. «Вероятно, вы первая, кому понравилось одно из этих существ». Разумеется, вторая – ни секунды не сомневаюсь я.

«И, наверное, останетесь последней», – вставил словечко Ли, поклонник лягушек.

Грей возвращается к нам с размороженной леопардовой лягушкой, растянутой на лотке для диссекции. Ли иссекает ее живот по срединной линии и отворачивает лоскуты шкурки, как будто это шторки на окошке. Профессор Трейси запускает «суперчервя» в желудок.

Эссе 1925 года «Психология животных, проглоченных заживо» открывается описанием того, как автор «в безмятежном покое, сопутствовавшем послеобеденному пищеварению» с удивлением размышляет, могут ли животных, живьем заглатывающих свою добычу, «беспокоить последствия акробатических действий, совершаемых жертвами, стремящимися вырваться на свободу»[117]. Если бы наша леопардовая лягушка была жива и если бы лягушки обладали неврологическим аппаратом для переживания беспокойства, ответ был бы «да, иногда беспокоить может». Наша личинка – несомненно, обремененная и собственными заботами – оживляет лягушачий желудок. И тот некоторое время напоминает матерчатую куклу-петрушку, надеваемую на руку: в течение 55 секунд «суперчервяк» изгибается дугой, вытягивается и корчится внутри аккуратного розового мешочка. А затем совершенно прекращает двигаться. «Эффект укрытия», – произносит кто-то.