Десмонд Моррис - Людской зверинец Страница 5

Разложение властных структур — это только часть правды. К деградации суперплемени с таким же успехом приводит и раболепие, доведённое до крайности. Когда социально-биологический маятник начинает двигаться от активного сотрудничества в сторону диктатуры, деградирует всё общество, хотя такое движение может принести и огромные материальные выгоды (может, например, переместить 4 883 000 тонн камней для возведения пирамиды). Но вместе с тем при таком искажении социальной структуры амплитуда колебаний маятника не может быть большой. Можно установить очень сильную диктатуру на очень большой территории и наслаждаться ею очень долго, но при напряжённой обстановке внутри своего суперплемени ей когда-нибудь придёт конец. И если, когда это произойдёт, социально-биологический маятник хотя бы слегка качнётся обратно, стремясь к точке устойчивого равновесия, общество может считать, что ему крупно повезло. Но если он начнёт интенсивно раскачиваться в разные стороны (что более вероятно), это повлечёт за собой столько крови, сколько наши примитивные предки-охотники не могли бы увидеть дажев самом страшном сне.

Цивилизация чудесным образом продолжает жить благодаря тому, что человеческое стремление к сотрудничеству заявляет о себе вновь и вновь с ещё большей энергией. Оно встречает активное противодействие, но неуклонно продолжает своёнаступление.

Нам нравится считать это победой мощного интеллектуального альтруизма над животными инстинктами — как будто этика и мораль принадлежат к изобретениям современности, — но если бы это было истинной правдой, вряд ли мы дожили бы до сегодняшних дней и говорили об этом. Человеческому роду никогда не удалось бы выжить, если бы мы не развили в себе биологически обусловленное стремление к сотрудничеству с нашими собратьями. Будь наши предки-охотники настоящими тиранами, жестокими и алчными носителями "первородного греха", славная история человека давным-давно бы завершилась. Единственная причина, по которой теория "первородного греха" так или иначе прививается нам с детства, в том, что искусственно созданные отношения высшего племенного строя продолжают соперничать с нашим биологическим альтруизмом и именно ему необходимооказать посильную помощь.

Я понимаю, что найдутся специалисты, которые станут активно оспаривать вышесказанное. Они считают человека по природе своей слабым, жадным и злым, способным стать сильным, щедрым и добрым только под надзором жёсткой системы контроля, но, высмеивая теорию "благородного дикаря", они только усложняют дело. Они утверждают, что невежество или суеверие не могут быть благородными, и в этом смысле они правы, но ведь это только часть проблемы. Другая её часть касается взаимоотношений древнего охотника со своими соплеменниками: здесь всё иначе. Такими качествами, как сострадание, доброта, готовность помочь, врождённое стремление к сотрудничеству с членами своего племени, древний человек был просто обязан обладать, если хотел выжить в своём полномопасностей мире.

И только когда племена разрослись и превратились в безликие суперплемена, старые правила поведения вышли из моды и стали пересматриваться. Именно тогда действительно возникла необходимость придумать законы и дисциплинарные правила, призванные восстановить утраченное равновесие. Если бы они были разработаны в соответствии с требованиями новых условий жизни, всё было бы прекрасно, но человек раннего периода развития цивилизации был в этом деле ещё новичком и не знал, как достичь необходимой гармонии. Многочисленные неудачи приводили к печальным последствиям. Сегодня мы стали более опытными, но совершенной системы так и не создали, поскольку суперплемена продолжают расти, и решать проблему всё время приходитсязаново.

Если позволите, я изложу свою теорию другими словами. Часто можно услышать фразу: "Закон запрещает человеку делать только то, что он склонен делать инстинктивно". Отсюда следует, что раз существует закон, запрещающий воровать, убивать или насиловать, то человек по своей природе должен быть вором, убийцей и насильником. Действительно ли это описание раскрывает истинную сущность человека как социально-биологического вида? Для людей эпохи развития племенных отношений такая характеристика неприемлема, однако она может иметь место при описании человека периода расцвета суперплемён.

Хорошим примером может послужить, наверное, самое распространённое из преступлений — воровство. Человек высшего племенного строя постоянно находится в состоянии стресса и напряжения, вызванном искусственно навязанными ему социальными условиями. Большинство членов его суперплемени ему незнакомо, никаких личных отношений и связей с ними у него нет. Обыкновенный вор не станет красть у своих знакомых: он старается не нарушать старый биологический кодекс племени и выбирает жертву среди чужаков. Чтобы положить конец его деятельности, необходимо установить соответствующий закон суперплемени. Всем известны выражения "воровская честь" и "законы преступного мира". Это доказывает, что мы рассматриваем преступников в качестве членов отдельного и отличного от других псевдоплемени в составе суперплемени. Между прочим, мы ведём себя с преступившим закон довольно странно: просто помещаем его за решётку в общество таких же, как он, преступников. На короткий срок проблема решена, но в перспективе оказывается, что такие действия только усиливают самобытность псевдоплемени, вместо того, чтобы её ослаблять, и в дальнейшем помогают ему расширять свои псевдоплеменные связи.

Переосмыслив идею о том, что "закон запрещает человеку делать только то, что он склонен делать инстинктивно", мы можем перефразировать её так: "Закон запрещает человеку делать только то, что искусственно созданные условия цивилизованного общества вынуждают его делать". В этом случае закон выступает в качестве средства достижения гармонии, призванного ликвидировать издержки высшего племенного общества и помочь установить в неестественных условиях нормы социального поведения, естественные длячеловека.

Однако, как бы гладко это ни выглядело, чтобы всё было так же просто и на деле, необходимы идеальные лидеры, то есть те, кто устанавливает законы. Тираны и деспоты, конечно, могут издать суровые и несправедливые законы для удержания подчинённых в жёстких рамках, обусловленных существующими условиями суперплемени. В свою очередь, законодательная система, разработанная руководящей верхушкой со слабыми лидерскими качествами, оказывается неспособной управлять толпой. И в том, и в другом случае неизбежна культурная катастрофаили деградация общества.

Но есть вариант законодательной системы, имеющий мало общего с тем, о чём я говорил выше, кроме того, что он служит для укрепления порядка в социальной среде. Это так называемые "изолирующие законы", которые делают одно культурное общество непохожим на другое. Они укрепляют сплочённость социума, наделяя его уникальными индивидуальными характеристиками. Законы данной системы играют в деятельности судебных органов роль лишь незначительную. Они, скорее, обусловлены религией и традициями и предназначены для того, чтобы создать у каждого члена общества иллюзию принадлежности к одной семье, а не к стремительно растущему и расползающемуся по швам суперплемени. Эти законы, хоть их и критикуют за кажущуюся условность и бессмысленность, верны традициям и должны выполняться неукоснительно. Они также не подлежат обсуждению потому, что сами по себе действительно довольно условны и зачастую бессмысленны. Их ценность заключается только в том, что они распространяются на всех членов сообщества. Когда их действие ослабевает, ослабевают и тесные связи внутри сообщества. Эти законы могут быть самыми разнообразными: регламентирующими порядок проведения общественных мероприятий — свадеб, похорон, праздников, парадов, фестивалей и так далее; определяющими правила поведения в обществе, положения дипломатического этикета; усложняющими особенности стиля в одежде различных слоёв общества; навязывающими единообразие украшений, интерьера и церемониальныхпредставлений.

Этот феномен был досконально изучен многими этнологами и антропологами, поражёнными многообразием его форм. Множество вариантов, определяющих различия между культурами, безусловно, было основным предназначением этих норм поведения, но, восхищаясь их разнообразием, не следует забывать об их принципиальном сходстве. Одежда или обычаи разных народов могут иметь кардинальные различия в деталях, но в разных культурах они имеют одну и ту же основную функцию и одни и те же основные формы. Если составлять список обычаев какого-нибудь народа, в традициях практически всех остальных народов обязательно найдутся аналоги почти каждого из них. Различия будут только в незначительных деталях, но они будут такими существенными, что иногда принадлежность этих деталей к одинаковым социальным явлениям не так-то просто разглядеть.