Виталий Ларичев - Сад Эдема Страница 8

Рудольф Вирхов на одном дыхании произнес эти слова и сделал руками широкий приглашающий жест радушного хозяина. Он имеет на это право не только потому, что все давно привыкли видеть его, знаменитого патологоанатома, антрополога, врача, в роли одного из главных участников модных теперь в Европе диспутов, посвященных туманным и щекотливым проблемам происхождения человека, но и как председательствующий на этом заседании Берлинского общества антропологии, этнографии и древней истории, происходящем 14 декабря 1898 г.

— Думаю, мне нет нужды представлять почтенной публике докладчика, — продолжил Вирхов после короткой паузы и поднял сухую, с длинными костлявыми пальцами ладонь, призывая к тишине и вниманию. — Для него в Европе нет, пожалуй, соперника в популярности! Прошу вас, доктор!

Вирхов едва заметно улыбнулся кому-то в зале, легко опустился в кресло и, откинувшись к спинке, повернул голову направо, откуда к столу размашистым шагом приближался высокий, стройный человек средних лет. Его лицо, несколько утомленное, сосредоточенное и решительное, не могло не привлечь внимания: высокий лоб без морщин, энергичные складки возле уголков губ, прикрытых коротко подстриженными седоватыми усами, строгие, слегка настороженные глаза, взгляд оценивающий и немного насмешливый. Когда их взгляды на мгновение встретились, Вирхов благосклонно кивнул головой: можно начинать!

Пока Дюбуа раскладывал по пюпитру длинные, узкие листочки (очевидно, конспект доклада), Вирхов оглядывал зал. Сегодняшнее заседание привлекло на редкость многочисленную аудиторию. В первом ряду сидели седовласые старцы — почетные члены общества и благотворители, далее на стульях, непринужденно переговариваясь, расположились те, кто составлял ученый цвет собрания, — анатомы, зоологи, палеонтологи и, конечно, археологи. Там, где кончались ряды стульев, и в проходах около окон стояли гости, в основном студенты и учащиеся гимназий.

Такая же атмосфера была лет двадцать пять назад на знаменитом заседании Берлинского антропологического общества 27 апреля 1872 г. В тот день Вирхову очень удалась речь, в которой он высмеял Германа Шафгаузена и профессора из Эльберфельда Карла Фульротта, со смелостью дилетанта бросившегося в область науки, ему неведомой! Друзья позже говорили, что по иронии, сарказму и остроумию он превзошел тогда самого себя. Правда, Фульротта это обстоятельство отнюдь не смутило, он продолжал и далее трезвонить в колокола по поводу своего открытия в гроте Фельдгофер. Однако дело было сделано: череп так называемого «обезьяночеловека», или, как теперь говорят, неандертальца, надолго стал предметом шуток.

«История повторяется», — с усмешкой подумал Вирхов и еще раз взглянул на трибуну, как будто желая убедиться, что за ней стоит не Карл Фульротт, а новый его оппонент с новым черепом обезьяночеловека — Эжен Дюбуа.

Докладчик между тем внимательно осмотрел зал, где, судя по наступившей тишине, его приготовились слушать с почтением. Этот вечно язвительный Вирхов и на сей раз не удержался: представил публике «коллегу», как векую артистическую знаменитость или модного проповедника. «У него в Европе нет соперника в популярности!» Кстати, не с его ли слов пошла в ход выдумка с подозрительной легкости, с которой ему, Дюбуа, удалось сделать открытие: пришел, копнул землю и извлек из нее то, за чем специально отправился за тысячи миль?

Конечно, Рудольф Вирхов — личность противоречивая. Он бесспорно выдающийся и многогранный исследователь. Кто не знает его выдающихся работ по клеточной патологии, по крови, тромбозам, воспалениям вен, туберкулезу, рахиту, подагре! А чего стоит его «Собрание трудов по научной медицине», вышедшее в свет еще четыре десятилетия назад, и «Учебник патологии»! Почти полвека назад он стал профессором Вюрцбургского университета, а спустя десять лет — Берлинского университета. Вирхов известен всей научной Европе как один из основателей Берлинского общества антропологии, этнографии и древней истории, как человек, внесший серьезный вклад в изучение проблем антропологии. Он сторонник дарвинизма и поддержал своим авторитетом эволюционные идеи. Вирхов известен также как видный археолог, который провел успешные раскопки в Померании, в Бранденбурге и даже на Кавказе в России. Ему принадлежит около 500 работ по разным проблемам археологии. В свое время он решительно поддержал немецкого археолога Генриха Шлимана в его поисках Трои. В политике Вирхов тоже, кстати, не ортодоксален; как рассказывают, полвека назад, 18 марта 1848 г., он помогал строить баррикады в Берлине на улице Фридрих-штрассе, а позже, как один из основателей партии прогресса, яростно выступал против Бисмарка…

Однако этот ученый категорически отказывается признать значение находок, связанных с обезьянолюдьми. Более того, всей силой своего авторитета он всячески компрометирует их…

Вирхов, удивленный продолжительной паузой, с нетерпением забарабанил пальцами по столу, но Дюбуа, завершив к этому моменту «пасьянс» из листков, уже начал свое выступление.

— Я выражаю глубокую благодарность Берлинскому обществу антропологии, этнографии и древней истории, его членам и почетному председателю доктору Рудольфу Вирхову за любезно предоставленную возможность изложить итоги моих исследований…

Берлин не первый город, где он произносит подобное вступление. Позади заседания ученых обществ разного ранга, вплоть до международных конгрессов в Лондоне, Париже, Эдинбурге, Дублине, Лейпциге, Иене. Теперь вот Берлин… Снова Дюбуа собирается отстаивать то, что стало главным событием его жизни.

«Нервы начинают сдавать, — с досадой отметил про себя Дюбуа. — Брюзжу по каждому поводу». То, что ранее и не заметил бы, теперь раздражает, назойливо лезет в глаза. Разве прежде обратил бы он внимание, что Вирхов дважды назвал его доктором, а не профессором, как положено? Впрочем, хорошо еще, что Вирхов представил его как доктора, а не обыграл с обычной своей язвительностью нелепость минералогического звания у человека, занимающегося антропологией.

Голос Дюбуа крепнет:

— Я отдаю дань уважения глубоким познаниям присутствующих здесь коллег, однако должен сразу же со всей определенностью заметить, что пришел в этот зал не как ученик в поисках совета для разъяснения истины, а как ваш равноправный партнер, к тому же знающий лучше, чем кто-либо другой, обстоятельства находки, о которой я буду говорить и которую изучаю на протяжении последних семи лет. Именно столько лет назад мне посчастливилось обнаружить на острове Ява череп обезьяночеловека, питекантропа. Открытие сделано около деревни Тринил, которая расположена на западном побережье острова, за Кедунг-Брубусом, на берегу Большой реки, или, как ее называют на местном языке, Бенгаван-Соло. Можно сказать и просто Соло…

Подозревает ли кто из сидящих в зале и слушающих его спокойную, без видимых признаков волнения речь, сколько огорчений принесло ему это открытие, сколько треволнений последовало за счастливыми мгновениями осуществившейся мечты?..

В конце октября 1887 г. на небольшом бриге, на котором военное ведомство Нидерландов посылало на остров Суматра снаряжение и продовольствие своим колониальным войскам, Эжен Дюбуа, молодой доктор медицины и естественных наук, всего лишь год назад ставший ассистентом Амстердамского университета, простившись со спокойным, благоустроенным прошлым, покинул столицу Нидерландов. Чтобы отправиться туда, он сменил преподавательскую карьеру на звание офицера второй категории, а попросту говоря, армейского сержанта. Он отправился разыскивать ископаемого предка человека. Большинство знавших его могли объяснить такой поступок только его неимоверным упрямством, потому что трудно было принять всерьез то, чем он мог его обосновать.

Эрнст Геккель (1834–1919), «духовный отец» питекантропа.

В 1863 г. Эрнст Геккель произнес знаменитую речь на заседании Естественноисторического общества в Штеттине. Тогда он впервые заявил, что у обезьян и человека одни предки и все дело в том, чтобы найти звено, связывающее их. Через пять лет после доклада вышла в свет его не менее знаменитая «Естественная история мироздания». В ней Геккель не только разработал гипотетическую схему эволюции рода Homo, родословное древо человека, но даже (каково нетерпение!) еще до открытия «недостающего звена» определил ему место на двадцать первой, предпоследней ступеньке эволюционной лестницы и дал имя Pithecanthropus alalus («обезьяночеловек бессловесный»). В своей симпатии к гиббонам Геккель был почти одинок, зато в вопросе о месте возможной прародины человека у него нашелся неожиданный союзник — уже известный нам Рудольф Вирхов.

Прародину человека, которая, по мнению Вирхова, находилась когда-то между Индией и Вест-Индией, поглотил океан. Он называл ее Лемурией. Но Суматру и Яву он считал, осколками когда-то существовавшего материка. К тому же он давно выражал неудовольствие, что ведется только теоретическая разработка проблемы «недостающего звена»: «Надо взяться, наконец, за лопату и перестать фантазировать!»