Эдвин Лефевр - Воспоминания биржевого спекулянта Страница 12

Мне пришлось смириться с тем, что из-за подлых трюков я не могу наращивать ставки в обычном темпе. Я решил их проучить. Я выбрал ряд акций, которые одно время были в центре спекуляций, а потом выпали из круга, ушли с поверхности. Я отдал приказы о покупке этих акций моим пяти жуликоватым посредникам. Когда приказы были приняты и они ждали появления очередных котировок на ленте, я через мой контакт с биржевым домом заказал продажу сотни этих же акций на рынке. При этом я их очень просил сделать все как можно быстрее. Ну, можете себе представить, что было, когда в зале биржи появился заказ на продажу этих акций: вялые, неактивные акции, которые спешно хотят продать по приказу из провинции. Кто-то получил дешевые акции. Сделка отразилась на ленте, и это была цена, которую я должен был заплатить пяти моим посредникам. Я продал без покрытия и по дешевке четыре сотни акций. Меня спросили, чего ради я все это делаю, и я ответил, что получил совет. Перед закрытием рынка я послал прямо в Нью-Йорк, моим почтенным посредникам, приказ быстро купить назад эту сотню акций, поскольку меня не заботит цена и я не хочу остаться с непокрытой продажей на ночь. В результате акции были выкуплены по существенно более высокой цене. Затем я, естественно, распорядился продать пятьсот акций, которые были у моих «друзей». Все сработало очень неплохо.

Поскольку их поведение не стало лучше, я повторил этот трюк несколько раз. Я не стремился к тому, чтобы строго наказать их по заслугам. Обычно я срезал с них один или два пункта. Но это пополняло мой маленький запасец, который я копил для очередной попытки в Нью-Йорке. Иногда я для разнообразия продавал какие-либо акции без покрытия, но тоже без преувеличений. Я довольствовался шестью или восемью сотнями наличных с каждого финта.

Как-то фокус сработал настолько здорово, что вопреки всем расчетам курс дернулся куда больше обычного – ровно на десять пунктов. При этом получилось так, что у одного из моих милых брокеров был счет не на сотню, как обычно, а на две сотни акций, хотя у четырёх остальных было по сотне. Тут уж они решили, что хорошего понемножку. Они обиделись ну просто как дети и начали по телеграфу передавать мне всякие гадости. Пришлось пойти и повидаться с управляющим, тем самым господином, который так хлопотал, чтобы заполучить мой счет, и так великодушно прощал мне всякий раз, как я ловил его на попытке немного надуть меня. Для человека в его положении он держался слишком важно.

– Для этих акций был создан дутый рынок, и мы не заплатим вам ни гроша! – посулил он.

– Когда вы принимали мой приказ на покупку, для вас это не был дутый рынок. Вы впустили меня, а теперь хотите выгнать ни с чем. Разве это по-честному?

– Да, это честно! – рычал он. – Я могу доказать, что кто-то сделал для тебя рынок.

– Кто сделал мне рынок?

– Кто-то подыграл, это ясно!

– Да кто и зачем? – отбивался я.

– Какие-то твои друзья в этом поучаствовали, это ясно как день. – Он выглядел достаточно уверенным в себе.

– Но вы же прекрасно знаете, что я всегда играю в одиночку, – пытался я урезонить его. – Это знает каждая собака в городе. И каждый знает, что я был один с тех пор, как начал работать с акциями. Я хочу дать вам дружеский совет: пошлите за деньгами и отдайте их мне. Не хотел бы доставлять вам неприятности, а потому сделайте, как я прошу.

– Я не стану платить. Это была жульническая сделка, – не уступал он.

Я устал от всего этого и просто сказал:

– Вы заплатите мне здесь и сейчас. И точка!

Он бушевал недолго, обозвал при этом меня бесчестным наперсточником, но кончил тем, что отдал деньги. Остальные не буйствовали так, как он. А один из управляющих, как выяснилось, внимательно следил за моими трюками с неактивными акциями и в этот раз, получив мой заказ, прикупил на Американской фондовой бирже немного акций и для себя. Он был вполне доволен своей прибылью. Эти ребята не боялись того, что клиент обвинит их в обмане, потому что все нужные бумаги, чтобы отмазаться от закона, они готовили заранее. Но они боялись, что я заберу их мебель! Деньги в банке я забрать не мог, потому что они на всякий случай денег там не держали. Они не боялись прослыть жуликами, но репутация людей, не возвращающих долги, была бы для них убийственной. Клиенты часто теряют деньги в игорных домах. Но если он сумел выиграть, а ему не вернули деньги – это худшее, что может сделать спекулянт.

Деньги заплатили все; но этот подскок на десять пунктов положил конец приятному занятию – обдирать этих хищников. Теперь они следили, чтобы я еще раз не выкинул их любимый финт, которым они так часто дурили своих бедных клиентов. Я вернулся к своему обычному методу торговли, но рынок не всегда был каким надо для моей системы. Я имею в виду, что, поскольку мои брокеры жестко ограничивали мои ставки, я не мог играть с размахом.

Всем этим я занимался больше года и за это время пускал в ход все возможные приемы, чтобы делать деньги. Я жил с большим комфортом, купил автомобиль и не ограничивал себя в расходах. Мне нужны были деньги для игры, но ведь нужно было и жить. И пока я верно определял свою позицию на рынке, я зарабатывал куда больше, чем мог потратить, так что накопления шли сами собой. Если я ошибался, денег не было, и я не мог ничего тратить. Наконец я собрал довольно приличную пачку денег и решил, что намного больше мне здесь уже не добыть, а значит – пора назад, в Нью-Йорк.

У меня была собственная машина, и я пригласил приятеля, который также занимался торговлей, прокатиться со мной в Нью-Йорк. Он согласился, и мы отправились. На обед мы остановились в Нью-Хейвене. В гостинице я встретил старого знакомого по бирже, и, среди всего прочего он мне рассказал, что в городке в одной лавочке есть телеграф и что там очень бойкая торговля.

По дороге в Нью-Йорк я поехал по улице, чтобы посмотреть, как выглядит снаружи этот игорный дом. Он оказался ничего себе, и мы поддались соблазну заглянуть. Там было не слишком роскошно, но котировочная доска была на месте, клиенты – перед ней, и игра шла полным ходом.

Управляющий был похож не то на актера, не то на церковного проповедника. Очень внушительный господин. Он сказал «доброе утро» с таким выражением, как если бы десять лет изучал его в микроскоп и обнаружил, что да – очень доброе утро и теперь дарит вам это великое открытие, а в придачу еще небо, солнце и банковский счет своей фирмы. Он видел, как мы выходили из спортивного вида автомобиля, а поскольку мы были молоды и беззаботны – на вид я был моложе двадцати, он, естественно, решил, что перед ним парочка студентов из Йеля. Я не стал его разубеждать. Не давая нам опомниться, он толкнул речь. Он так рад видеть нас. Не хотим ли мы устроиться поудобнее? Сегодня утром, вы сами убедитесь, рынок благоприятен, как никогда; он, по сути, просто требует, чтобы ему позволили подкинуть денег господам из университета, а это ведь далеко не лишнее, не так ли? С тех пор как мир себя помнит, разумным первокурсникам вечно не хватало деньжат. Но как раз сегодня вот этот доброжелательный биржевой телеграф поможет вам выиграть тысячи, а рискнуть надо совсем копейками. Фондовый рынок просто изнывал от желания набить наши карманы деньгами.

Что ж, я решил, что было бы дурно отказать этому доброму господину, и я сказал, что готов последовать его совету, потому что слышал, что многие делают на акциях просто кучи денег.

Я начал торговлю осторожно и понемногу, но наращивая ставки при выигрыше. Мой приятель занялся тем же.

Мы заночевали в Нью-Хейвене и на следующее утро уже в пять минут десятого стояли перед гостеприимной дверью этой игорной лавочки. Проповедник был счастлив видеть нас еще раз. Видно, он думал, что сегодня будет его черед выигрывать. Но я снял с заведения без малого пятнадцать сотен. Когда на следующее утро мы опять появились перед ним и я протянул ему приказ продать пять сотен сахарных, он поупирался, но все-таки принял его – молча! Курс вырос на пункт, я закрыл торговлю и протянул ему квитанцию. Моя прибыль составила ровно пятьсот долларов, и столько же я внес маржи. Он достал из сейфа двадцать полсотенных, трижды их очень медленно пересчитал и еще раз пересчитал у меня на глазах. Казалось, что у него пальцы покрываются слизью, так что бумажки просто не отлипали от них, но наконец он справился и отдал деньги мне. Он скрестил руки на груди, прикусил нижнюю губу и, покусывая ее, уставился на верхнюю фрамугу окна за моей спиной.

Я сказал ему, что хотел бы продать две сотни стальных. Но он даже не шевельнулся в ответ. Он просто меня не слышал. Я повторил свою просьбу, но на этот раз сказал – три сотни стальных. Он повернулся ко мне. Я ожидал, что сейчас будет речь. Но он просто смотрел на меня. Затем подвигал губами и сглотнул, как если бы собирался начать изобличение неописуемого политического бесчинства, царящего из-за продажности оппозиции.

Наконец он шевельнул рукой в направлении денег, которые я держал перед собой, и произнес: