Джордж Сорос - Советская система: к открытому обществу Страница 3

Я был довольно скептически настроен относительно благотворительной деятельности. Время, когда я был нищим студентом в Лондоне, не прошло для меня бесследно. Я обратился тогда к Еврейскому совету попечителей с просьбой о денежной помощи, но они мне отказали, объяснив, что помогают только тем, кто осваивает какое-нибудь ремесло, а студенты к этой категории не относятся. Однажды на Рождество я подрабатывал носильщиком на вокзале и сломал ногу. Я решил, что это тот самый случай, когда можно вытянуть деньги из этих типов. Я потел к ним и сказал, будто работал нелегально, когда сломал ногу, а поэтому не имею права воспользоваться «государственным вспомоществованием»[1]. В этом случае у них не было оснований отказать мне, но уж помучиться они меня заставили. Мне пришлось каждую неделю подниматься на третий этаж на костылях, чтобы получить эти деньги[2]. Через некоторое время они отказались мне выплачивать пособие. Я послал председателю совета попечителей душераздирающее письмо, в котором написал, что, конечно, с голоду не умру, но мне обидно, что евреи так относятся к своему собрату, попавшему в беду. Председатель обещал, что мне будут посылать еженедельное пособие по почте и мне не надо будет ходить за ним. Я милостиво согласился, и даже когда с ноги сняли гипс и я успел смотаться автостопом на юг Франции, я все не спешил отказываться от денег совета.

Я много вынес из этого эпизода моей жизни, и, когда основал собственный фонд, этот опыт сослужил мне хорошую службу. Я понял тогда, что задача заявителя[3] – выудить деньги из фонда, а задача фонда – этих денег ему не дать. Еврейский совет попечителей провел всестороннее и тщательное расследование относительно меня, но проморгал тот факт, что я получал также деньги от Управления по оказанию государственного вспомоществования. Именно это позволило мне принять такой тон морального негодования в моем письме к председателю, хотя на самом деле я ведь лгал. Я также обнаружил, что благотворительность, как и все остальные человеческие предприятия, может иметь непредвиденные и нежелательные последствия. Парадокс, связанный с благотворительностью, заключается в том, что она превращает получателей, вроде моего друга, в объекты благотворительности. Этого можно избежать двумя путями. Один – это предельно бюрократизироваться, как Фонд Форда, а другой – вообще не давать о себе знать: раздавать гранты, не заявляя о своем существовании, не объявляя никаких конкурсов, – оставаться анонимом. Я выбрал второй путь.

Свою благотворительную деятельность я начал в Южной Африке, в Кейптаунском университете, который я выбрал как организацию, приверженную идее открытого общества. Я учредил стипендии для студентов-черных, причем достаточно много, гак что это было ощутимо для университета. Однако этот проект не оправдал моих ожиданий, потому что администрация университета оказалась не такой радикальной, как она заявляла, и мои деньги большей частью пошли на помощь уже принятым в университет студентам и лишь частично для привлечения новых студентов. Но, по крайней мере, вреда это не принесло.

В то время я занимался также проблемой прав человека в качестве члена и спонсора групп наблюдения за соблюдением соглашения в Хельсинки. Мой только что созданный Фонд открытого общества предложил ряд стипендий в Соединенных Штатах инакомыслящим интеллектуалам из Восточной Европы, и именно эта программа натолкнула меня на мысль организовать фонд в Венгрии. Очень скоро мы столкнулись с проблемой отбора кандидатов. Мы вынуждены были основываться на устных рекомендациях, что, конечно, не самый справедливый путь. И тогда я решил попробовать создать отборочную комиссию в Венгрии и учредить открытый конкурс. Я обратился к послу Венгрии в Вашингтоне, который связался со своим правительством, и, к моему величайшему удивлению, мне было дано разрешение.

Когда я поехал в Венгрию вести переговоры, в моем распоряжении было «секретное оружие»: стипендиаты Фонда открытого общества горели желанием помогать. Со стороны правительства моим партнером на переговорах был Ференц Барта[4], который занимался внешнеэкономическими отношениями. Он относился ко мне как к бизнесмену-эмигранту, которому он очень хотел оказать услугу. Он свел меня с руководством Академии наук Венгрии, и вскоре мы заключили соглашение между академией и только что созданным Фондом Сороса в Нью-Йорке (мы решили, что название «Фонд открытого общества» может вызвать нежелательную реакцию). Был учрежден совместный комитет с двумя сопредседателями: одним из них стал представитель академии, другим – я. В комитет вошли независимо мыслящие венгерские интеллектуалы, чьи кандидатуры были одобрены обеими сторонами. Обе стороны получили право налагать вето на любое решение комитета. Также предполагалось создать независимый секретариат, который должен был функционировать под эгидой академии.

Мне очень повезло с помощниками. Я сделал своим личным представителем Миклоша Васарелия, который был пресс-секретарем в правительстве Имре Надя в 1956 году и который был осужден вместе с Имре Надем. Он тогда работал научным сотрудником в одном академическом институте, и, хотя официально войти в комитет он не мог, ему разрешили быть моим личным представителем. Это был один из старейших политических деятелей неофициальной оппозиции, но в то же время он пользовался уважением аппарата. У меня также был очень хороший юрист, Лайош Дорнбач, безраздельно преданный нашему делу, как и ряд других людей, которые понимали назначение фонда даже лучше, чем я.

Нам пришлось вести очень непростые переговоры и до, и после подписания соглашения. Чиновники думали, что они имеют дело с эдаким американским дядюшкой. эмигрантом, жаждущим осыпать свою бывшую страну благодеяниями, которого им надлежало ублажать и использовать в своих целях. Особенно крепким орешком оказался вопрос о независимом секретариате. Мы никак не могли ни до чего договориться. Чиновники хотели, чтобы комитет принимал решения, секретариат их записывал, а потом передавал в соответствующие инстанции для выполнения. А эти соответствующие инстанции были, понятно, тесно связаны с системой госбезопасности. Когда дело совсем застопорилось, я решил встретиться с Георгием Эджелем, неофициальным культурным «королем» Венгрии и ближайшим советником Кадара. Я ему сказал:

«Мы ни до чего не можем договориться, я собираюсь и уезжаю». Эджель: «Я надеюсь, что вы уезжаете без чувства обиды». Я ответил, что не могу не чувствовать досады, потратив столько месяцев на бесплодные переговоры. Мы уже были в дверях, когда он вдруг спросил: «Что вам действительно нужно для того, чтобы фонд работал?» – «Независимый секретариат». – «Хорошо, я подумаю, чем вам помочь». В результате был выработан компромисс: нам было позволено иметь независимый секретариат, но академия также должна была быть представлена, и все документы должны были подписываться и представителем академии, и нашим ответственным секретарем.

При встрече с кандидатом, выдвинутым академией, я сказал ему: «Вам предстоит нелегкая работа, ведь придется служить двум господам». – «Всего лишь двум?» – ответил он. Я этот ответ воспринял как намек на то, что он должен еще информировать службы безопасности. Тем не менее у нас сложились хорошие рабочие взаимоотношения. Однажды один из членов секретариата, выбранный мною, был уволен с работы за политическую деятельность. Официальная сторона была против того, чтобы мы его брали на работу, объясняя это тем, что на нем «пятно». Однако они все же разрешили временно его оставить. Спустя юд он получил равный с официальным членом секретариата статус, и с тех пор они очень дружно вместе работают.

Фонд объявил о ряде грантов, а также о конкурсе новаторских и независимых проектов. Одновременно мы решали вопрос о переводе долларов в венгерскую валюту. Возможно, нашей самой успешной программой было обеспечение общественных библиотек и академических институтов ксероксами за форин ты. Полученные форинты мы использовали для грантов внутри страны. Мы учредили стипендии для писателей и ученых-обществоведов, но, как это ни нелепо, нам не разрешили давать гранты для заграничных поездок, потому что это было монополией официального комитета по стипендиям, жестко контролируемого службами безопасности. Я продолжал предоставлять стипендии через Фонд открытого общества и не скрывал этого. В конце концов министерство образования, контролировавшее распределение стипендий, капитулировало. Мы сошлись на том, ч» о заявления будут подаваться в двух экземплярах и гранты, предоставляемые нашим независимым комитетом по стипендиям, будут автоматически одобряться официальным комитетом.

К счастью, аппарат партийной пропаганды запретил средствам массовой информации отражать деятельность фонда. Нам было разрешено только помещать объявления в газетах и публиковать ежегодный отчет в соответствии с нашим соглашением. В результате общественность не сразу узнала о нашем существовании, и только в связи с некоторыми проектами, которые мы финансировали. Мы приняли за правило поддерживать практически любую стихийную, неправительственную инициативу. Мы давали гранты экспериментальным школам, библиотекам, любительским театральным труппам. Ассоциации игры на цитре, добровольным общественным организациям, художникам и художественным выставкам, а также различным культурным и исследовательским проектам. Название фонда появлялось в самых неожиданных местах. Фонд приобрел некое мифическое качество именно потому, что о нем так мало писали средства массовой информации. Для людей с определенным политическим самосознанием фонд стал инструментом создания гражданского общества, для широкой же общественности это была просто манна небесная.