Видение неравенства: От Французской революции до конца Холодной войны - Бранко Миланович Страница 4

иметь дело с "рецептами для поварских цехов будущего". И, очевидно, они не относятся к капитализму, которого я касаюсь в главе о Марксе (глава 4). Я включаю эти комментарии в главу 7, посвященную исследованиям распределения доходов при социализме. Однако и там я придерживаюсь инструментального подхода, рассматривая реальные силы, повлиявшие как на распределение при социализме, так и на мышление по поводу этого распределения, а не нормативные утверждения, которые партийные идеологи всегда любили вырывать из Маркса и Энгельса.

Стандарт того, что является важной работой. При выборе этих авторов и оценке их работ я также использовал какие-то определенные критерии, позволяющие судить о том, какие способы изучения распределения доходов лучше других? Да, использовал. И очень важно сказать об этом прямо - особенно потому, что это прояснит мою критику исследований неравенства эпохи холодной войны в главе 7.

На мой взгляд, лучшие исследования распределения доходов сочетают в себе три элемента: повествование, теорию и эмпирику. Только при наличии всех трех элементов мы получаем ценный результат, который я называю интегративным исследованием распределения доходов.

Нарратив неравенства - это авторский рассказ о том, как распределение доходов формируется благодаря взаимодействию определенных сил. Важно придать теории связность и объяснить читателю, каким эмпирическим данным отдает предпочтение автор. Например, авторы восемнадцатого и девятнадцатого веков в этой книге строили свои повествования вокруг классовой структуры общества, в то время как история неравенства Кузнеца сосредоточена на последствиях модернизации (урбанизация, развитие обрабатывающей промышленности). Другие описывают борьбу между организованным трудом и работодателями за долю чистого продукта, или монополистов, "поглощающих" мелких производителей, или войны и эпидемии, влияющие на распределение доходов.

Нет никаких причин, кроме удобства, называть этот элемент первым. Два других элемента не подчинены ему. Нарратив может быть продуктом эмпирики или подвергаться ее влиянию, точно так же как он может быть продиктован пониманием более масштабных исторических процессов или чем-то еще. Но нарратив должен существовать, если мы хотим убедить других в своем взгляде на мир, а не поддаться самому поверхностному эмпиризму, когда уравнения выполняются просто на основе имеющихся данных.

Теория - это то, что придает повествованию более прочную логическую основу. Например, если мы хотим рассказать убедительную историю о классовой борьбе, нам нужно разработать теорию относительных структур власти и конфликтов по поводу долей доходов между классами. Теория о ключевых силах, формирующих распределение доходов, может быть выражена математически или словесно. Это может быть экономическая, политическая, социологическая или другая теория. Но без теоретической части само по себе повествование будет слишком расплывчатым. И наконец, для получения данных, которые могут обосновать, поддержать, подорвать или пересмотреть утверждения нарратива и теории, необходима эмпирика. Это абсолютно необходимая часть. Данные не только помогают писателю убедить читателя, но и позволяют ему проверить, насколько ошибочны доказательства, используемые для выдвижения теории. Все три элемента важны в равной степени, и если хоть один из них отсутствует, подход к распределению доходов можно назвать неполным.

Возможные упущения. В книге есть, пожалуй, два заметных упущения в освещении истории исследований неравенства. Первое - это упущение писателей до Кюсне, в частности меркантилистов. Однако это не такое уж важное упущение, учитывая направленность книги. В конце концов, именно Кесне был основателем политической экономии и первым, кто ввел в свой анализ социальные классы и дал определение экономического излишка. Оба понятия сыграют огромную роль в последующем развитии политической экономии и экономики. Меркантилистов, конечно же, волновало неравенство между странами, вызванное неравными выгодами от торговли. Изучение их взглядов на неравенство внутри страны, в той степени, в которой они их придерживались, может быть интересной нишевой темой. Но, на мой взгляд, это не более чем тема.

Второе упущение более серьезное, но частичное: отсутствие латиноамериканских структуралистов и школы иждивенцев. Как будет отмечено в главе 7, экономика времен холодной войны, практиковавшаяся в капиталистических и социалистических странах примерно с 1960-х до начала 1990-х годов, была практически бесплодной почвой для серьезных исследований в области распределения доходов. Исключение составляли работы структуралистов, большинство из которых были выходцами из Латинской Америки, и тех, кто ассоциировался с неомарксистской школой зависимости. Тот факт, что Латинская Америка в этот период создала наиболее интересные работы по распределению доходов, не был случайностью. Из-за ее политической позиции, которая не была ни просоветской, ни некритично проамериканской, а также из-за того, что латиноамериканские общества имеют ярко выраженную классовую структуру, к теме неравенства в этом регионе подходили иначе и гораздо более творчески, чем в Европе (будь то Западная или Восточная) или США. В главе 7 я признаю вклад школы зависимости и, в частности, Самира Амина, за работами которого я следил на протяжении нескольких десятилетий. Но, к сожалению, мое знание работ Рауля Пребиша, Селсо Фуртадо, Октавио Родригеса и других недостаточно для того, чтобы уверенно обсуждать их. Более осведомленный комментатор уделил бы больше места в главе 7, если не дополнительную главу, обсуждению этих (и, возможно, других латиноамериканских) авторов и их вклада.

Конкурирующие представления о неравенстве

В самом начале книги читателю будет полезно получить краткое представление о том, как различаются и пересекаются представления авторов о неравенстве. Первые четыре автора - Кюсне, Смит, Рикардо и Маркс - рассматривают неравенство как в основном классовое явление. Остальные видят вещи по-другому. В случае Парето ключевой раскол проходит между элитой и остальным населением. По мнению Кузнеца, неравенство вызвано различиями в доходах между сельскими и городскими районами или между сельским хозяйством и промышленностью. Для авторов последних трех десятилетий ХХ века неравенство - явление маргинальное.

Но даже среди первых четырех авторов взгляды на классовое неравенство различаются. Для Кеснея классы определены юридически. Это наиболее очевидно в его использовании понятия "собственники" - класса, включающего духовенство, аристократию и государственных управляющих, которые по закону получают излишки. Классификация Кесне отражает фактическое положение дел до революции, когда население Франции состояло из юридически разделенных "сословий". Такое же юридическое разделение продолжало существовать почти до конца XIX века в обществах, основанных на крепостном праве, касте или принудительном труде (например, в царской России, Индии и странах Центральной Европы), а также в обществах, где сохранялось рабство (например, в США, Бразилии и колониях Карибского бассейна). В таких обществах имело смысл рассматривать классовые различия не только как экономические, но и как различия в правовом положении, которые затем трансформировались в материальные различия и различия в доходах.

Благодаря Смиту, а особенно Рикардо и Марксу, классовые различия стали полностью основаны на владении различными видами "активов": землей, капиталом и рабочей силой. Больше не существовало формальных юридических различий между классами