Происхождение центральных банков - Смит Вера Страница 8

Глава VIII.Дискуссии во Франции и Бельгии

К тому времени, как споры в Англии уже утихли, и вопрос был практически закрыт, дискуссия во Франции лишь только начала обретать свои очертания. Мишель Шевалье, путешествовавший по Америке в 1833--1835 гг., был первым, кто обратил внимание на отставание банковской сферы Франции, особенно в сравнении с Соединенными Штатами. ["Lettres sur FAmerique du Nord"; 1836. "Еще много времени должно пройти до того момента, пока у нас появится кредитная система, столь же развитая, как в Англии и Соединенных Штатах. Мы в этом отношении все еще находимся в состоянии варварства." (Vol. II, p. 248).] Шевалье застал тот самый момент, когда общественное сознание Америки более всего занимал вопрос о банковской системе. Сам же он был сторонником сохранения Банка Соединенных Штатов и считал, что Франция лишь выиграла бы, взяв на вооружение систему, подобную сети Банка Соединенных Штатов, включавшую двадцать пять его отделений [там же, Письмо IV]. Высказываниям Шевалье об отсталости банковской сферы во Франции вторил и Кэри, описавший благотворное влияние свободной конкуренции. Представителем противоположного мнения о последствиях свободы являлся во Франции Конди Pare. Переводчик его книги [книга была переведена на французский Л. Леметром (L. Lemaitre) в 1840 г. под названием "Traite des banques et de la circulation"] привлек ее как свидетельство горьких плодов конкуренции в банковском деле и превосходства ограничительных систем наподобие французской. Все попытки дать объяснение целесообразности монополии на банковскую эмиссию так или иначе сводились к указанию на исключительное право государства печатать деньги. Такой подход был, в частности, продемонстрирован Цешковским (Cieszkowski) в его книге ["Du Credit et de la Circulation", 1839], вроде бы посвященной теории денег и кредита, а на деле содержащей очень мало материалов, представляющих теоретическую ценность. По его мнению, неэмиссионные банки могли быть вытеснены из сферы законодательного вмешательства; но право выпуска банкнот, по сути равнозначное праву на чеканку монет, должно либо напрямую осуществляться государством, либо находиться под его контролем. Приведенные Цешковским доводы были почти исключительно юридического порядка [там же, Гл. III]. Указание на исключительные права королевской власти еще в течение многих лет оставались основой аргументации французских сторонников ограничений. Движение за большую свободу в банковском деле началось с памфлета Курсель-Сенея (Courcelle-Seneui) [Le Credit et La Banque"], написанного в 1840 г. Дискуссия приобрела новый размах в связи с презентацией доклада и сенатскими дебатами по поводу проекта продления привилегий Банка Франции. Выступивший с докладом Росси (Rossi) в весьма мрачных тонах обрисовал последствия конкуренции в эмиссии бумажных денег и категорически отверг существование какого бы то ни было сходства между применением принципа свободной торговли к промышленности, с одной стороны, и к эмиссионному делу -с другой. Он поддержал идею сохранения прежней системы с единственным банком в каждой провинции [цит. по Wolowski, "La Question des Banques"; c. 192, с. 176 и последующие страницы], заявив при этом, что такая система являла собой единственный возможный способ преодолеть свойственную французской публике "банкобоязнь". После этого движение за свободу банковского бизнеса приобрело большую популярность. Коклен (Coquelin), один из ведущих представителей ассоциации фритрейдеров и довольно известный во Франции того времени экономист, написал ряд статей [см. статью "D'une Reforme du Regime Monetaire en Prance" в La Revue des Deux Mondes, Vol. III (1844)] в поддержку свободы, после чего опубликовал книгу ["Du Credit et des Banques", 1848]. Его доводы главным образом основывались на идее, к которой мы уже обращались в связи с трудами Кэри, -- что экономические кризисы возникают вследствие ограничений на инвестирование средств в банковский капитал. В более общем и подробном виде эта идея была изложена Курсель-Сенеем, значительное влияние на творчество которого оказали труды Джеймса Уилсона. ["Traite Theorique et Pratique des Operations de Banque; 1852." Это мнение получило в 1862 г. поддержку Жюглара Quglar) в его "Des Crises Commerciales et leur Retour Periodique en France, en Angleterre et au Etats-Unis". Подчеркивая отчетливую взаимосвязь роста масштабов кредитования и вексельной эмиссии, с одной стороны, и роста цен и сокращения металлических резервов -- с другой, он, тем не менее, считал эти явления скорее результатами действия других фундаментальных факторов, а не причин. По его словам, "Избыточная эмиссия не является главной причиной кризисов" (с. 34)...] Он обосновывал свои выводы в пользу свободного банковского бизнеса, пытаясь показать, что вовсе не сверхэмиссия векселей порождает кризисы" и что, если банки и совершают ошибки, то не в связи с эмиссией, а при инвестировании своих средств. Курсель-Сеней высказывался в поддержку абсолютной свободы и ничем не ограниченной конкуренции, став наиболее бескомпромиссным сторонником свободы банковского бизнеса во Франции. Единственной сферой, где, по Курсель-Сенею, допускалось вмешательство государства, была борьба с махинациями. Разграничение депозитных и эмиссионных банков, при котором свобода допускалась для первых, но отвергалась для последних, было, с его точки зрения, совершенно абсурдным, поскольку, как правило, депозитные обязательства любого банка, в отличие от его эмиссионных обязательств, не столь распылены среди населения. В этой ситуации неспособность вернуть депонированные средства может породить больше проблем, чем невозможность выплат по банкнотам: ведь потеря депозитов могла обернуться полным крахом для нескольких семей, в то время как в случае банкнот потери оказались бы распределенными среди большого количества людей. Тезис о свободе банковского бизнеса получил поддержку и от Дю Пьюнода (Du Puynode) -- еще одного сторонника теории торгового цикла Кэри и Коклена. Как и большинство французских сторонников свободного банковского дела, он выступал за разрешение принципа ограниченной ответственности. Он считал главным недостатком английской банковской системы положения банковского законодательства этой страны о неограниченной ответственности. По мнению Дю Пьюнода, в результате гарантии, предоставляемые акционерами банков держателям их банкнот и вкладчикам, оказались не столь значительными, как в условиях ограниченной ответственности ["De la Monnaie, du Credit et de L'Impot", 1853, с. 237]. Интерес к проблеме значительно возрос, когда в начале 1857 г. Банк Франции поднял учетную ставку -- теперь уже дискуссия привлекла внимание большинства известных экономистов того времени. Круг заинтересованных в споре людей оказался во Франции значительно шире, чем в Англии, где лишь немногие экономисты из академической сферы высказывали свое мнение о свободе банков. Во Франции же этот предмет стал главной ареной экономических дискуссий того времени. В 1857 г. споры были подхвачены Обществом Политической Экономии, на заседаниях которого обсуждался как общий вопрос -- об ограничении банковской эмиссии [см. доклад в La Revue des Deux Mondes, 2me serie, Vol. XXI, (1857), с. 471], так и более специальный предмет -- свобода банков [см. доклад в Le Journal des Economistes, 2me serie, Vol. XIV, (May, 1857)]. В дебатах принимали участие Воловски (Wolowski), Шевалье, Хорн (Нот), Жозеф Гарнье (Joseph Gamier), Курсель-Сеней, Поль Кок (Paul Coq), Леоне де Лавернь (Leonce de Lavergne). Гарнье выступал против любого вмешательства властей в банковскую сферу и административного контроля за ней. Шевалье же не был столь категоричен. Он признавался, что не может зайти столь далеко в своих претензиях и требовать режима полной свободы для эмиссионных и кредитных институтов. Это признание одного из адептов свободной торговли во Франции стало важным козырем в руках сторонников ограничений. [Шевалье представлял Францию на переговорах по поводу франко-английского Торгового Договора (Commercial Treaty) в 1660 г.; английскую сторону на переговорах представлял Кобден (Cobden).] Дальнейший вклад в дискуссию стал результатом необходимости ответа на пропагандистские писания анонимных памфлетистов [Reorganisation des Banques: Legalite et Urgence d'une Reforme", 1861; "Reorganisation du systeme des banques: Banque de France, Banque de Savoie", 1863; позже было установлено, что оба памфлета были написаны братьями Перейр (Pereire)] по поводу дела Банка Савоя, а также предпринятыми атаками на Банк Франции. [См. также Gustave Marqfoy, "La Banque de France dans ses rapports avec le credit et la circulation", 1862. В этой работе было заявлено, что в обязанности Банка Франции входит удержание цен на кредиты на неизменном уровне путем противодействия любым тенденциям роста рыночной ставки процента за счет изменения своей кредитной политики.] К 1864 г. дискуссия достигла своего пика. Контрнаступление на памфлеты и вообще на разговоры о плюрализме, пусть даже и в усеченном его виде, было открыто Виктором Боннэ (Victor Bonnet) ["La Liberte des ftinques d 'Emission et le Taux de FInteret" в La Revue des Deux Mondes, Tome XLIX за 1 января 1864 г.]. Рассмотрев старую систему областных банков, он пришел к выводу, что в ситуации множества банков банкноты каждого из них не покидают пределов некоторой местности. Всякий, кто желает сделать платеж в другой провинции, должен обращаться к банкнотам местного банка, что сопряжено с теми же самыми проблемами, которые возникают при покупке иностранной валюты для зарубежных платежей. Преимущество единственного эмитента, таким образом, заключается в том, что всех этих проблем можно избежать, поскольку банкноты этого эмитента принимаются повсеместно. Именно этим обстоятельством Боннэ объяснил тот факт, что с момента ликвидации областных банков готовность людей принимать банкноты существенно возросла, а совокупное обращение -- расширилось в значительных масштабах. Впрочем, этот аргумент против плюралистской системы был на деле лишен всякого смысла, поскольку игнорировал тот факт, что по закону областные банки были лишены всяких нормальных механизмов взаимообмена банкнотами. Боннэ воспроизвел и аргумент, использовавшийся в Англии после кризиса 1825 г.: если существует несколько банков, то положение каждого из них зависит от положения другого, и если начнется паника по отношению к одному из них, это в той или иной степени затронет и остальные; если же имеется один банк, как Банк Франции, то он располагает гораздо большим доверием со стороны общества, что позволяет избежать паники и сделать более стабильным функционирование всей кредитной системы. Одновременно с этим новую атаку на Банк Франции предпринял Исаак Перейр ["La Banque de France et l'Organisation du Credit en France" (1864)]. Перейр подверг критике политику увеличения учетной ставки ради защиты металлических резервов, предложив взамен вначале реализовать капитал банка и, если это окажется недостаточным, увеличить его капитал. Вырученные таким образом средства позволили бы банку приобрести золото для пополнения своих резервов. Кроме того, Перейр отверг существование какой-либо необходимости увеличивать ставку процента во Франции, в то время как это делала соседняя страна (например, Англия) [там же, c. 40]. По его мнению, учетная ставка должна была оставаться неизменной на уровне 3% [там же, с. 73]. Весьма схожей позиции придерживался и парижский банкир Морис Обри (Maurice Aubry) ["Les Banques d'Emission et d'Escompte" (1864)]. Его книга являет собой прекрасный пример точки зрения, заключающейся в том, что ключевой функцией эмиссионных банков является удержание ставки процента на низком уровне. Эта доктрина, популярная еще со времен Наполеона [Французские сторонники низкой ставки процента часто ссылались на слова Наполеона, обращенные в 1808 г. к Министру Финансов Мольену (Mollien): "Вы должны сообщить Управляющему Банком и его регентам (членам Генерального Совета Банка -Прим. перев.), что им следует выбить золотыми буквами на своих скрижалях следующее: Какова цель Банка Франции? Выдавать кредиты всем торговым домам под 4%.] не только во Франции, но и в Германии, привела бы к "кредитной инфляции", если бы была задействована в качестве банковской политики. Обри основывал свою критику в адрес Банка Франции на том, что исключительное право на эмиссию банкнот было даровано одному лишь ему, чтобы тот способствовал созданию дешевого кредита [там же, с. 10]; таким образом, взимание высокой ставки Банком было весьма некорректным. В этом смысле положение Банка Франции весьма отличалось от ситуации, в которой находился Банк Англии. В то время как последний имел полное право использовать учетную ставку в качестве инструмента контроля за движением денег, Банк Франции не мог себе этого позволить, поскольку в обязанности ему вменялось удержание процента на низком уровне [там же, с. 127--128]. В связи с этим в качестве альтернативы Обри также предлагал в кризисные времена обращаться к акционерам с призывом обеспечить дополнительный капитал, и возвращать им его обратно, когда нужда в нем отпадет [там же, с. 172--173]. Перейр ни в коем случае не был сторонником свободы вхождения в эмиссионный бизнес [там же, с. 6]. Он ограничивал свои требования учреждением лишь одного института, который соперничал бы с Банком Франции, и, таким образом, привел бы к замене монополии последнего на дуополию [там же, с. 115]. Обри же хотел сохранить монополию, и, похоже, что причиной этого желания была всего лишь вера в королевскую привилегию на чеканку монет [там же, с. 55], а значит, и на эмиссию банкнот. По мнению Обри, это положение являлось одной из основополагающих аксиом политической экономии. Немногим позже Этьен Дюран (Etienne Duran) ["Encore la Question des Banques", 1865] подчеркивал, что именно исключительное право королевской власти на эмиссию бумажных денег привело к тому, что многие страны столкнулись с катастрофическими последствиями этой эмиссии. Таким образом, чудовищной ошибкой было упрекать теорию свободного банковского бизнеса в просчетах, единственной причиной которых было существование королевской привилегии. Мысль о свободном банковском деле ассоциировалась в головах многих людей с ситуацией, в которой каждый встречный становился эмитентом банкнот. Сложности обращения банкнот бесчисленных банков казались им неразрешимыми, зато вполне вероятной представлялась опасность, что недобросовестным фирмам удастся воспользоваться огромным разнообразием банкнот, а люди будут практически лишены возможности контролировать качество всех банкнот, которые они вынуждены принимать. Именно подобные аргументы в пользу единообразия банковской эмиссии использовались теми из сторонников ограничений, которые не сумели отойти от чисто политических рассуждений о королевской привилегии. Так, например, Адольф д'Эйшталь (Adolphe d'Eichtal) ["De la Monnaie de Papier et des Banques d'Emission", 1864] говорил, что государство вмешивается в банковскую сферу с тем, чтобы обеспечить гарантии для населения, поскольку возможности держателя банкнот знать реальное положение дел должника за редким исключением равны нулю [там же, с. 13]. Единообразие же банковской эмиссии позволило бы избежать проблем, связанных с необходимостью тщательного изучения каждой банкноты на предмет того, сможет ли выпустивший его банк платить по нему, либо нет. В ответ на такого рода высказывания один бельгийский экономист [Брассе (Brasseur)] из числа сторонников свободы банковского бизнеса подчеркивал ["Manuel d'Economie Politique", Vol. II, 1864, с. 277], что опасность того, что "соломенные человечки" получат возможность реализовывать свои банкноты, сильно уменьшится, как только общество осознает, что контроль за эмиссией входит в задачу самих же банков. Это, разумеется, не означало, что публика вообще не должна была вникать в тонкости эмиссии, и вполне логично было предположить, что торговцы с большой готовностью будут принимать банкноты своего собственного банка или же банкноты любого другого банка, охотно принимаемые последним. Конечно, это было лишь частичным разрешением проблем, связанных с непропорционально тяжелым бременем банкротств, которое несли на себе мелкие держатели банкнот, для которых, как правило, вероятность стать непосредственным клиентом банка была относительно мала. В поддержку конкуренции выступили также Поль Кок, Маннекен (Mannequin) и Шевалье. Поль Кок [статья "Les Banques de France et de Savoie" в Journal des Economistes, 2me serie, Vol. 121 за январь 1864 г.; см. также книгу Кока "Les Circulation en Banque ou I'lmpasse du Monopole, Emission et Change", 1865] вслед за братьями Перейр считал, что учетная ставка, взимаемая Банком Франции, выросла вследствие приобретения им неограниченной монополии на эмиссию банкнот после разрушения областных банков. Вклад Маннекена [cтатья "De la Liberte des Banques" в вышеупомянутом номере Journal des Economistes] состоял просто в защите свободы банковского бизнеса от обвинений в том, что она ведет к сверхэмиссии. Сделал он это в традиционном стиле банковской школы, заявив, что, пока банкноты "не разбрасываются, где попало", а выпускаются для обеспечения нужд торгового оборота, эмиссия не может быть чрезмерной. В заслугу Шевалье следует поставить тот факт, что, печатая свои заметки в газетах, особенно в Journal des Debats, он сумел привлечь к дискуссии внимание широкого круга читателей. Курсель-Сеней также использовал прессу для изложения собственных взглядов [cтатьи по поводу свободы банков в Journal des Economistes за 1864 и 1865 г.]. Публикацией, породившей особенно энергичные споры, стала статья Леонса де Лаверня ["La Banque de France et les Banques Departementales" в La Revue des Deux Mondes за 15 апреля 1864 г.], в которой он предложил заменить монополию Банка Франции не полностью свободной конкуренцией, а частичным плюрализмом. Он считал нереалистичными попытки Банка Франции управлять огромной территорией из единого центра. Наиболее адекватной потребностям в банковских учреждениях, по мнению де Лаверня, была бы система восьми или десяти регионов, каждый из которых имел бы свой главный банк и его отделения. Это предложение, по сути, было призывом к созданию некоего подобия прежней системы областных банков, но без старых ограничений. Вероятно, наиболее влиятельными участниками дискуссии стали Воловски и Шевалье, которые были по разные стороны баррикад. Их спор включал прямой обмен мнениями. Свою карьеру Воловски начинал как адвокат, и его аргументы явно базировались скорее на юридических, нежели экономических основаниях. Шевалье же ранее, еще до поездки в Америку, сотрудничал с братьями Перейр в движении сенсимонистов. Несмотря на то, что аргументы Шевалье были гораздо хуже обоснованы, чем постулаты братьев Перейр, в дискуссии он, тем не менее, вновь оказался на позициях поддержки братьев. Нет никакого сомнения в том, что все трое пронесли через свою жизнь сенсимонистские взгляды на банковский и кредитный бизнес. В перестроенном по проекту сенсимонистов обществе банкам отводилась важная управляющая и координирующая роль. Банки должны были отвечать за количественную и качественную оценку потребностей общества в капитале, а потому, по замыслу сенсимонистов, страна должна была располагать значительным количеством банков, которые бы специализировались на разных секторах экономики и были бы связаны с центральным банком. Рядовые банки должны были информировать центральный банк о ситуации в различных регионах и отраслях экономики, а тот, в свою очередь, распределять между ними кредиты. При обсуждении этих планов особый упор всегда делался на роли кредитной системы и необходимости рассредоточения учреждений, ответственных за распределение кредитов. [См. J. В. Vergeot, "Le Credit comme Stimulant et Regulateur de I'lndustrie -- La conception saint-simmonniene, ses realisations, son application au probleme bancaire d'apresguerre."] Будучи членом Палаты Депутатов, а затем -- Сената, Шевалье обладал достаточными возможностями, чтобы привлечь внимание общественности к своим воззрениям. Его позиция состояла в следующем [письмо в Le Journal des Debats, 4 февраля 1864 г.]: поскольку свободная торговля и принципы laisser-faire стали общепринятой политикой, поскольку эра монополий казалась безвозвратно ушедшей, а конкуренция -- полезной для общества, бремя доказательства тезиса о том, что аналогичные принципы не применимы к банковскому делу, должно лежать на тех, кто этот тезис поддерживает, а не на тех, кто его отрицает. Ведь, на первый взгляд, создавалось впечатление, что отвергавшие свободу в банковском бизнесе отвергали также и свободу строительства железных дорог, и свободу обмена вообще. Шевалье знал, что это было не так, и указывал на то, что сторонники банковской монополии еще не сумели достаточно внятно объяснить причину своего особого отношения к банкам. Воловски обосновал противоположную позицию в книге внушительных размеров [La Question des Banques", 1864], которая, впрочем, не внесла ничего нового в то, что уже было сказано о предмете ранее. Книга почти целиком состояла из переложения взглядов других авторов и комментариев относительно политических тенденций в банковской сфере. Однако вклад Воловского в развитие теории во Франции не следует недооценивать, поскольку среди всех французских экономистов он был наиболее яростным защитником использования учетной ставки для контроля за денежными потоками. Теперь мы вплотную подошли ко времени проведения во Франции Банковского Опроса (Banque Enquete) ["Enquete sur les principles et les faits generaux qui regissent la circulation monetaire et fiduciaire", 1865--66]. Причинами проведения исследования были дело Банка Савоя и увеличение учетной ставки в 1864 г. Исследование было поручено Высшему совету по сельскому хозяйству, торговле и общественным работам (Conceil superieur de l'Agriculture du commerce et des travaux publics). Шевалье и д"Эйшталь, будучи его членами, приняли участие в проведении опроса. Доклад состоял из шести томов, в сумме составлявших около пяти тысяч страниц. Помимо представителей Банка Франции, Совет призвал в качестве свидетелей всех, кто был хоть немного известен своими исследованиями денежной и банковской сфер. Среди приглашенных высказаться было и значительное число иностранных экономистов. Письменные меморандумы были представлены Томсоном Хэнки (Thomson Hankey), Вильямом Ньюмарком (Wlliam Newmarch), Р. Х. Паттерсоном (R. H. Patterson) и Дж. С. Миллем (J. S. Mill) из Англии, а также бельгийским профессором де Лавлей (de Laveley) и германским профессором Телькампфом (Tellkampf). А Уолтер Бэйджхот (Walter Bagehot) удостоился чести быть первым свидетелем, призванным Комиссией. Среди свидетелей, представлявших Францию, были те, кто уже успел ознакомить публику со своими взглядами (в частности, Воловски, Исаак Перейр, Бонне, д"Эйшталь, Обри, Лавернь, Шевалье, Курсель-Сеней, Поль Кок). К другим же, среди которых были Цернуччи (Cemusci), Кулле (Coullet) и Хорн (Horn), которые писали одновременно с проведением исследования, мы еще вернемся позже. Обобщая приведенные перед Комиссией свидетельства, нельзя сказать, что они содержали сколько-нибудь существенный вклад в теорию денег. Шевалье сделал достоянием публики свои взгляды на кредитную политику через свои вопросы, адресованные представителям Банка Франции. Он выразил сомнение в целесообразности и необходимости использования учетной ставки, да и вообще каких угодно кредитных ограничений независимо от средств их реализации, в качестве средства борьбы с оттоком золота ["Depositions de MM, les delegues et les reggents de la Banques de France", c. 81--117]. С точки зрения Шевалье, правильной политикой была бы продажа Банком своих собственных ценных бумаг ("rentes") [там же, с. 112]. Шевалье особо подчеркивал недопустимость вложения капитала банка в почти непогашаемые государственные облигации, что привело бы к связыванию банковского капитала. Однако Шевалье и другие сторонники этой точки зрения, среди которых были Обри и братья Перейр, не понимали, что продажа Банком ценных бумаг привела бы к сокращению кредита в той же степени, что и в результате прямого уменьшения количества платежных обязательств, принимаемых Банком. Это лишило бы рынок краткосрочных кредитов тех средств, которые были привлечены Банком в обмен на проданные им ценные бумага, что, в свою очередь, должно было породить тенденцию к росту ставки кредитования. Школа экономической мысли, представленная Шевалье и другими, верила в то, что им удалось открыть гениальный механизм в форме операций на открытом рынке, который делал Банк более ликвидным и при этом не создавал напряжения на денежном рынке. К этому времени большее внимание стало уделяться сравнению того влияния, которое было бы оказано на совокупный объем денег и кредита альтернативными банковскими системами. До той поры сторонники свободы банковского бизнеса ни в коей мере не сходились во мнении на этот счет. Некоторые из них считали, что свободной банковской системе не были присущи элементы, ведущие к более обширной эмиссии денег в сравнении с централизованной системой. Другие доказывали, что свободная система имела преимущество замены значительной части металлических денег фидуциарными (не обеспеченными золотом) деньгами, которые, не стоя ничего, могли выдаваться в кредит по низкой цене, благоприятствуя тем самым развитию торговли и промышленности. Идеи такого рода были откровенно инфляционными и вызвали ожесточенные атаки на свои позиции со стороны тех, чье отношение к инфляции было резко отрицательным. Бельгийский профессор политической экономии Эмиль де Лавлей подверг критике ["Le Marche Monetaire et ses Crises depuis Cinquante Ans", 1865] экспансионистское крыло сторонников свободы банковского бизнеса по двум направлениям. Во-первых, говорил он, если предположить правоту экспансионистов в части того, что свобода ведет к расширению обращения, в результате должно произойти истощение банковских резервов драгоценных металлов, за которым следует сокращение масштабов обращения и, наконец, кризис. Более того, как подчеркивал де Лавлей, в случае большого числа банков глубина кризиса оказалась бы гораздо значительней, чем при существовании одного привилегированного банка. Последний, обладая неограниченным общественным доверием, в подобной ситуации был бы в состоянии расширить свою эмиссию. С другой стороны, считал де Лавлей, сторонники свободы ошибаются в своих расчетах на то, что защищаемая ими система способна обеспечить более благоприятные условия кредитования в момент циклического подъема. Напротив, де Лавлей был вполне убежден, что свободная система потребовала бы еще больший объем резервов, тем самым уменьшая масштабы обращения. Сам же де Лавлей соглашался признать свободную систему лишь при условии неограниченной ответственности банков. Как раз в этот момент была предпринята атака на банкноты вообще. Она была инициирована Цернуччи. ["Mecanique de 1'echange," 1865 и "Contre le Billet de Banque", 1865; последняя из работ является свидетельством в рамках Банковского Опроса.] Он заявил, что вопрос о том, должна ли быть разрешена эмиссия большому или ограниченному числу банков, отнюдь не является жизненно важным. Настоящая же проблема состоит в том, должна ли быть эмиссия банкнот разрешена вообще. Эмиссия банкнот ведет к подрыву богатства обладателей металлических денег, обесценивая их стоимость. Если банкноты и имеют право на хождение, то лишь в качестве сертификатов на депонированное золото. Фидуциарная, или необеспеченная эмиссия, по мнению Цернуччи, должна полностью прекратиться. Цернуччи, тем не менее, присоединил свой голос к требованиям о свободе банковского бизнеса, поскольку был убежден в том, что если всем будет разрешено выпускать банкноты, ни один человек не захочет их принимать и вскоре они попросту исчезнут сами собой. Такое же отношение к банкнотам было и у Модеста (Modeste) ["Le Billet des Banques d'Emission et la Fausse Monnaie" в Le Journal des Economistes, Vol. III за 15 августа 1866 г.]. Курсель-Сеней, Дю Пьюнод и Маннекен вступили в бой по другую сторону баррикад. [Courcell-Seneuil, "Le Billet de Banque n'est pas Fausse Monnaie" в том же журнале, в номере за 15 сентября 1866 г. См. также письмо Дю Пьюнода в том же номере, ответ Модеста в октябрьском номере и статью Маннеке в номере за декабрь.] Пожалуй, наилучшее описание точки зрения сторонников централизованного банковского дела было дано Кулле ["Etudes sur La Circulation Monetaire", 1865]. Он представил вниманию читателя достоинства и недостатки каждой из альтернатив, заключив свой анализ выводом о большей предпочтительности монополии и централизации. Кроме того, Кулле оправдывал проведение традиционной границы между долговыми обязательствами банков (банкнотами), с одной стороны, и коммерческими векселями и депозитами -- с другой. Он считал, что принятие банкнот к платежу содержало элемент принудительности; в ситуации же обесценения банкнот страдали отнюдь не те, кто имел возможность получить банковские кредиты на льготных условиях и тем самым нажиться на расширении эмиссии -- ведь к моменту обесценивания банкноты уже переходят к третьим лицам [Там же, с. 78--80: Нами показано, что простые и переводные векселя, а также обещания по уплате определенному лицу в определенный день могут иметь хождение лишь среди лиц, хорошо известных друг другу; ведь для обращения этих бумаг требуется проверка векселя, индоссамента, его денежная оценка, новые и дополнительные гарантии цедента цессору... Если эти обещания остаются невыполненными в срок, держателям бумаг лишь остается корить себя за недостаток предусмотрительности и собственную неразборчивость... Все сказанное выше о векселях в полной мере относится и к банковским депозитам. Ничто не заставляет человека депонировать свои деньги в определенном месте; полностью свободный выбор предопределен исключительно личными предпочтениями человека. Если бы векселя на предъявителя и до востребования имели хождение, как другие виды денежных документов, среди ограниченного круга лиц, если бы их передаче могло предшествовать внимательное изучение ее условий и передача эта сопровождалась бы предоставлениями цедентом гарантий цессору, власти могли бы спокойно оставаться в стороне... Однако все знают, что так не бывает."]. Купле считал, что свобода эмиссии приведет к ее же саморазрушению, придерживаясь, таким образом, позиции, схожей с точкой зрения Цернуччи, хотя и не столь категоричной. Он предполагал, что в результате многочисленных банкротств, на которые была обречена свободная система, должно было произойти одно из двух: либо люди, видя контраст между состоянием большинства рядовых банков и положением нескольких или даже одного самого сильного из них, в будущем стали бы доверять лишь этим немногим или этому единственному банку, установив тем самым монопольную систему de facto; либо свободная система была бы отвергнута как таковая и банкноты исчезли бы вообще. Если же построение системы добротно организованных и солидных банков все-таки оказалось бы возможным, результатом плюрализма, по мнению Купле, стало бы отнюдь не снижение ставки процента, а ее рост: ведь банки стремились бы даже в нормальных условиях удерживать значительные резервы. Даже во времена стабильности и при заданном количестве денег в обращении совокупные резервы множества банков должны превышать сумму резервов единственного банка. Централизация резервов, являясь источником силы во времена кризисов, была еще одним плюсом централизованной системы. Таким образом, преимущества монополии были в глазах Купле куда более весомыми, чем опасность того, что государство злоупотребит своей властью над единственным эмиссионным банком. Позицию сторонников свободы наилучшим образом представил Ж. Э. Хорн ["La Uberte des Banques", 1866]. Первым делом он отверг аргумент королевской привилегии с экономической точки зрения [там же, с. 62]. Подчеркивая тот факт, что первым чеканку монет освоил частный бизнес, Хорн указал на две вероятные причины, по которым эта деятельность была затем узурпирована государством в качестве исключительного королевского права. Первой было стремление облегчить обращение монет в качестве средства обмена на более обширных территориях. В те времена государство было единственным институтом, который обладал достаточной репутацией, чтобы создать у населения необходимую уверенность в качестве монет. Имея гарантию государства в соответствии веса и пробы металла номиналу монет, люди могли принимать их без предварительного взвешивания и апробирования. Второй причиной было то, что чеканка монет оказалась наиболее удобной для короля формой сбора своих доходов. В наши дни, продолжал Хорн, эта деятельность перестала быть необходимой в качестве источника пополнения бюджета. [Как бы то ни было, даже в наши дни вексельная эмиссия представляет собой важнейший источник бюджета военного времени.] Кроме того, государство перестало оставаться единственным институтом, способным обеспечить обслуживание монетного обращения. Если бы такие фирмы, как парижский Ротшильд (Rothschild) или лондонский Бэринг (Baring), взялись за чеканку монет, их монеты принимались бы публикой столь же охотно, как и государственные. Хорн вместе с Шевалье и Курсель-Сенеем, а также многими другими менее известными участниками дискуссии отвергали тезис о том, что банкноты являются деньгами. Этот вопрос стал одной из главных тем дискуссии между вышеупомянутыми авторами и Воловски. Во многих случаях этот тезис Хорна использовался (часто довольно неоправданно) лишь для того, чтобы "вывести" банкноты за пределы королевской привилегии чеканить монеты. Спор этот, таким образом, представлял собой не более чем дискуссию софистов с софистами. Немало перьев было поломано в ходе этой дискуссии, предметом которой при ближайшем рассмотрении оказалась суть определений. Вопрос на самом деле заключался в том, должны ли два понятия, обладающие одной и той же характерной чертой, обозначаться одним и тем же термином; или же эти понятия, по причине несовместимости, по другой своей черте надо жестко противопоставить друг другу. Воловски определял банкноты как деньги, поскольку и монеты, и банкноты оказывают похожее влияние на торговлю и цены. Шевалье же и другие настаивали на необходимости всегда рассматривать банкноты просто в качестве заменителей монет, причем при любых условиях конвертируемых в них, поскольку подход, не принимающий условия жесткой конвертируемости, неминуемо приведет к сверхэмиссии и неограниченному обесцениванию банкнот. Касаясь недостатков привилегированной монополии, Хорн обращал внимание на большую вероятность отмены обязательств такого банка выплачивать металлические деньги, что неизменно приведет к выпуску необеспеченных бумажных денег вместо банкнот, конвертируемых в монеты. Приближаясь к ситуации неплатежеспособности, находящийся под государственной опекой банк всегда рассчитывал на правительственную помощь в деле освобождения от своих обязательств принимать к оплате банкноты. Это делало банкротство законным, тем самым, спасая банк от необходимости ликвидации со всеми сопутствующими штрафами и издержками. История привилегированных банков, без всякого сомнения, полна банкротств. Если бы эмиссионным банкам стало очевидно, что они однозначно и неизбежно несут ответственность за все свои действия и их последствия, политика таких банков обрела бы такую же взвешенность, как и решения любой другой фирмы [там же, с. 396]. Наконец, как подчеркивал еще ранее Шевалье ["Злоупотребление дошло до такой степени, что легкость эмиссионной деятельности банков сделало их просто незаполненным холстом для банкнот правительства, что вскоре приводило к неизбежному банкротству банка." Цитируется по Wolowski, "La Banque d'Angleterre", с. 199], при централизованной системе правительство всегда испытывало соблазн воспользоваться своей властью над привилегированным банком. Конечно, никакая из систем не исключала наступления банкротства. Однако в условиях плюрализма обесценивались банкноты одних лишь прогоревших фирм, тогда как в ситуации привилегированной монополии легализованная приостановка денежных выплат и, следовательно, обесценение, касается всего объема эмиссии. Более того, если в условиях свободы некоторые банки и приостановили бы денежные выплаты, неспособность быстро возобновить их привела бы к окончательному краху этих банков в результате конкуренции со стороны их нормально функционирующих соперников. Приостановки денежных выплат, таким образом, были бы не столь продолжительны. Банковская свобода в полном смысле этого слова, то есть то, к чему склонялся Хорн, представляла собой систему, при которой создание компаний в банковском бизнесе, будь то эмиссионная, кредитная либо депозитная деятельность, подчинялась бы тем же правилам, что и в других отраслях [там же, с. 392]. Правила же эти должны были быть направлены, в основном, на предотвращение махинаций. При этом, однако, Хорн считал нормальным желание людей внести в эти правила дополнения, относящиеся исключительно к компаниям, занимающимся эмиссией банкнот [там же, с. 414]. Это было связано с тем, что, вдобавок к акционерам и партнерам такой компании, на сцене появлялся еще третий участник событий. Сюда входили те, кто, даже в какой-то мере вынужденно, принимал банкноты не из первых рук. В этом смысле Хорн считал оправданным принят