TiHKAL - Шульгин Александр Страница 40

В 1930-х еще одно национальное меньшинство — мексиканские иммигранты — послужило поводом для нового федерального закона о препаратах. Этим препаратом была марихуана. В 1932 г. при Министерстве Финансов было создано Федеральное Бюро по Наркотикам, уполномоченное решать любые наркотические проблемы, которые могли возникнуть после введения "сухого закона". Комиссар этого Бюро, амбициозный полисмен Гарри Т. Энслинджер, увидел в борьбе с марихуаной мощное средство для достижения власти и славы и лично руководил весьма прямолинейной и позорной пропагандистской кампанией. Такие фильмы, как "Смертельное зелье" ("Weed that Kills") и "Папироска с безумием" ("Reefer Madness") имели большой общественный резонанс и непосредственно способствовали принятию закона о запрете марихуаны 1937 г., который был составлен по образцу Списка Гаррисона. Медицинская полезность марихуаны, впрочем, открыто признавалась, и терапевты, дантисты и ветеринары могли продолжать прописывать ее, если платили соответствующий гербовый сбор. Все врачи, желавшие использовать данные препараты в свой практике, должны были считаться с этим законодательством. Большинство штатов приняло подобные законы по образцу федерального, и вскоре доступ к немедицинскому потреблению марихуаны был перекрыт повсеместно. Таков был климат, породивший антимарихуановый закон 1937-го и гербовые марки на марихуану, выпущенные в том же году.

Здесь-то и соприкоснулись две области моего профессионального интереса — марки и психоактивные препараты. Исследуя препараты, я искал ответов на вопросы, на которые до сих пор никто не смог ответить. Некоторые из этих вопросов даже никогда не формулировались. Содержится ли весь потенциал психоактивности в семенах растений, или же решающую роль играет место произрастания? Какова связь между «силой» данного сорта марихуаны и веществами, которые в нем содержатся? Какие генетические особенности растения ответственны за его морфологию? Я решил произвести некоторые исследования в этом направлении и вырастить некоторое количество марихуаны на своей ферме. Для этого мне понадобилось разрешение калифорнийской Экспертной Комиссии по научным исследованиям. Я послал им план исследований, и они утвердили его. Затем я заказал и получил федеральную лицензию на операции с наркотиками. Так я вырастил, убрал и проанализировал значительный урожай марихуаны на ферме, где я жил, и все это с благословения официальных организаций. Но мне стало очевидно, что для завершения своих исследований я должен сверить полученные данные с наиболее сильными сортами марихуаны, произрастающими на крайнем юге США и включенными в Федеральный Стандарт.

Поэтому я решил еще раз поэкспериментировать с административными играми. Если власти уже получили свою прибыль от моего государственного разрешения и лицензии на стене, то пусть объяснят мне дальнейшие ходы, необходимые для получения образцов травы с берегов Миссисипи. Я написал соответствующим властям, и тут-то и выяснилось, что весь вопрос заключается не в законе, а в лицензиях, и я точно так же должен приобрести гербовые марки. Чтобы легально получить марихуану, я оплатил марки и отправил их обратно в IRS вместе с заказом на марихуану. Так я сыграл в эту игру, и в результате получил два фунта травы с Миссисипи плюс четыре унции семян и экстрактов. Первым этапом этой сделки стала покупка большого листа акцизных марок, на сорок или пятьдесят штук, по доллару каждая, которые были зарегистрированы и возвращены государству вместе с заказом и чеком. Растения я получил очень быстро. Марки, конечно же, вернулись в лоно системы, их породившей, но, пока они были у меня, я снял с них фотокопии.

Именно тогда я и понял, что два моих увлечения пересеклись удивительным, почти магическим образом. К тому времени мне уже стало ясно, что в результате всех этих игр филателист выиграет гораздо больше, чем ученый. Поэтому я снова заказал четыре унции травы, купил четыре долларовых акцизных марки 1937 года (по доллару за унцию плюс 2 цента за покупку), оплатил их, а затем свернул программу исследований и просто сохранил марки у себя. Я решил включить их в свою коллекцию. Так рядом с марками Африки и Австралии появились гербовые марки США.

Это случилось в феврале 1971-го. Я даже не предвидел, что столь тривиальное событие вызовет невероятную лавину последствий. Первый акт этой драмы был разыгран год спустя, когда мне позвонил один мой приятель. Он писал книгу о медицинском использовании марихуаны и каким-то образом узнал, что я вполне официально получил некоторое количество травы через Министерство Финансов с помощью марок госпошлины. Он тут же захотел включить фотографию заполненного бланка заказа вместе с марками в свою книгу. Я сделал ему фотокопию заказа и четырех марок, но закрасил на ней свое имя и прочие детали, которые могли бы меня выдать. Она была помещена в его книге "Медицинские материалы о марихуане, 1839–1972" в главе, написанной доктором Дэвидом Мусто и посвященной печально известному закону 1937 года.

Эта-то книга, вышедшая в свет в 1973 году, и стала искрой, из которой возгорелось пламя. Вскоре мне позвонил, а затем и нанес визит один джентльмен, представившийся фармакологом из Сиэтла. Этот молодой человек был страстным филателистом. Он увидел в книге моего друга фотографию четырех гербовых марок, связался с ним и узнал мое имя и адрес. Этот человек посетил меня, и мы полдня обсуждали разные аспекты филателии, наркотиков и законодательства. Он сказал, что давно интересуется юридической ситуацией, связанной с марихуаной; лично он убежден, что закон 1937 года был принят исключительно для манипулирования иммигрантами. Но я понял, что по-настоящему он хочет только одного: взглянуть на эти марки и хотя бы прикоснуться к ним. Я пошел ему навстречу, но тут выяснилось, что документ с приклеенными к нему четырьмя марками куда-то запропастился. Мой гость был очень огорчен; я же (как выяснилось впоследствии) избежал тем самым некоторых неприятностей. Гость тут же принялся расспрашивать меня: может быть, документ кто-нибудь взял? Может быть, его не вернул мой друг, который делал с него фотокопию? Может быть, он просто затерялся в кучах бумаг, из которых состоит мир, где я живу? Причина была неизвестна, но документа нигде не было. Фармаколог очень расстроился и вернулся в Сиэтл ни с чем.

В 1990-м тема гербовых марок возникла снова, и уже с совсем неожиданной стороны. Я получил повестку от Особого Агента Шмитца из оклендского управления ФБР. Он писал, что хотел бы побеседовать со мной и задать несколько вопросов. Он заехал ко мне на ферму, и у нас состоялся следующий диалог:

— Вы знаете фармаколога из Сиэтла, который интересовался гербовыми марками 1937-го года?

— Да.

— Он посещал вас?

— Да.

— Вы продавали ему какие-либо марки?

— Нет.

Агент задал мне еще много дополнительных вопросов, но постепенно я понял цель его визита. Я добровольно сообщил ему всю информацию, которой располагал, включая тот факт, что марок я не нашел до сих пор, и что любопытный филателист вернулся домой, даже не взглянув на них. Агент спросил, могу ли я хотя бы приблизительно назвать дату визита; это оказалось довольно легко, поскольку я заносил все «исторические» встречи в специальный журнал и сразу же отыскал дату. Агент одолжил у меня журнал и сразу же вернул после того, как с него была снята копия. Все это попахивало каким-то криминалом, и, когда агент спросил меня, не мог бы я подтвердить свои показания под присягой, я сказал, что не имею ничего против.

Тут все стало гораздо сложнее. Через несколько месяцев меня вызвали в вашингтонское "большое жюри". Строго говоря, не вызвали, а попросили явиться. Я приехал и провел весьма информативный вечер с ассистентом Генпрокурора США, который сообщил мне многие подробности этой истории. Оказывается, что в Смитсоновском институте, куда правительство США отправило несколько таких марок на выставку, произошли некоторые странные события. Некий молодой человек проявил живейший интерес к этим маркам и, подробнейшим образом их изучив, вернул устроителям выставки. Но в тот же день марки пропали. Впоследствии этот же молодой человек был замечен при попытке обменять их на филателистической ярмарке в Сан-Франциско. Когда федеральная полиция допросила его, он сказал, что купил марки у меня. Но дотошные детективы тут же выяснили, что копии, которые были у него на руках, были взяты именно из Вашингтонского музея.