Лев Данилкин - Юрий Гагарин Страница 29

Впрочем, сначала Юрий Алексеевич и Валентина Ивановна наносят блицвизит в Гжатск — чтобы, по просьбе не терпевшего ущемления его отцовских прав на сына Алексея Ивановича, продублировать свадьбу.

«Ноябрь 1957. Купейный вагон скорого поезда Чкалов — Москва. Молодой летчик в новеньком, с иголочки, мундире военного летчика, свесив голову с верхней полки, заводит разговор с попутчиком, расположившимся внизу:

— Обратите внимание на симпатичную гражданку напротив. По странному совпадению мы с ней изменили свое гражданское состояние в один и тот же день, в одном и том же загсе, и нам выдали свидетельство с одним и тем же номером…» — судя по очередному анекдоту от А. Дихтяря (10), настроение у молодых было неплохое; да и с какой стати было им печалиться? В Гжатске к их приему готовились, и вторая свадьба удалась не хуже первой. Сестра «Зоя приурочила к этому событию угощение: забила большую крольчиху. А Алексей Иванович играл на гармони» (20). По словам Т. Д. Филатовой, Гагарины могли себе позволить и еще более роскошное меню: «Мы держали большое хозяйство: корову, поросят, кроликов, кур. Молоко продавали, излишки из сада и огорода дарили, урожаи были хорошие, мы не нуждались. По большим праздникам бабушка Анна Тимофеевна запекала свиной окорок в ржаном тесте. К свадьбе Юры и Вали забили кабанчика, сварили холодец, приготовили домашние колбасы» (21).

Однако жив Гжатске молодые люди пробыли всего ничего — лейтенанту Гагарину надо было ехать на Север, в полк, а студентке Гагариной — возвращаться в Оренбург, в медучилище. Расставались они — почти на девять месяцев — в Москве, на Казанском вокзале, откуда уходили поезда на юго-восток. Последние слова перед расставанием? «Не грусти, Валюта» (1).

Глава шестая

ГАГАРИН И ЛАПЛАНДИЯ

Тот, кто захочет описать службу Гагарина в Заполярье, столкнется с той же трудностью, что летающие в тех местах истребители: отсутствие ориентиров, слишком однообразный ландшафт, не за что зацепиться глазу. Одинаковые озера, одинаковые сопки, одинаковая тундра; зимой просто все белое, море и берег сливаются; опытный авиатор может летать здесь по приборам — а вот на какие стрелки смотреть биографу?

Не то чтобы среди гарнизонных сослуживцев по 769 ИАП 122 НАД ВВС СФ не оказалось ни одного сколько-нибудь ответственного мемуариста, позаботившегося о будущих авторах серии «ЖЗЛ». Кое-кто проявил сознательность; однако все доступные свидетельства (есть и недоступные: наверняка у вдовы, В. И. Гагариной, хранятся письма, которых должно быть очень много — они ведь только что поженились и тут же расстались на девять месяцев; логика подсказывает, что Юрий писал Валентине каждый день) крайне пресны — словно холод и тьма вызывали не только депрессию и авитаминоз, но еще и атрофию памяти и неспособность к творчеству. Приехал, стоически переносил погодные условия, летал хорошо, потом уехал; мемуаристы оживляются, лишь когда речь заходит о разнообразии плодово-ягодного ассортимента в тамошних лесах и рыбного — в водоемах.

Заполнить эту лакуну в хронике гагаринской жизни цитатами из никоим образом не противоречащих друг другу рассказчиков означало бы погубить эту книгу на корню; простой список сослуживцев с инициалами и указанием должностей был бы более увлекательным.

Первое, что вызывает вопросы, — причина: почему все-таки после окончания Оренбургского летного училища Гагарин выбирает в качестве места службы чудовищно некомфортную Арктику — а не Оренбург и не Украину, которую ему вроде бы тоже предлагали. Официальный ответ на вопрос: «Потому что там всегда трудно» (более развернутая версия: «чувствовал себя сыном могучего комсомольского племени и не считал себя вправе искать тихих гаваней и бросать якорь у первой пристани»).

Сейчас, когда наиболее естественной моделью для жизнестроительства представляется консюмеристская, выбор этот кажется непостижимым. Между тем следует осознать, что и официальная, и массовая культура навязывала людям тогдашней эпохи совсем другой стереотип. Быть полярным летчиком считалось, как бы это понятнее выразиться, верхом крутизны; круче было работать разве что летчиком-испытателем. Не просто летчик — а Полярный Летчик. Может летать зимой, ночью, в пургу, исключительно по приборам; и никогда не сдается. Как Саня-«Бороться и искать, найти и не сдаваться»-Григорьев в «Двух капитанах». Каверинский роман, кстати, вышел, когда Гагарин был еще подростком, а вот экранизация — в 1955 году, как раз примерно в тот момент, когда он совершает первые свои полеты. Таким образом, «неофициальный» ответ не так уж отличается от официального: романтика; даже если нет войны — это не значит, что нет места подвигу; летать — так там, где сложнее всего.

Гагарин поехал служить туда из Оренбурга не один, а еще с несколькими приятелями-выпускниками — Дергуновым, Злобиным, Репиным, Дорониным, Ильиным и Киселевым; и даже если в их выборе, помимо желания научиться летать в самых сложных условиях, было еще и желание получать «северную надбавку» к жалованью и побыстрее сделать карьеру в условиях, максимально приближенных к боевым (рядом граница с Норвегией, базы НАТО, американцы нарушают воздушное пространство — есть возможность отличиться), — в этом нет ничего криминального.

По существу, Гагарин провел два года в Лапландии; да-да, примерно оттуда — если верить рекламе «Кока-колы» — каждый год вывозит на оленьих упряжках мешки с подарками Санта-Клаус. Места были сначала лопарские, однако колонизированные русскими монахами еще в XVI веке. Это была территория идеальная для того, чтобы основать там какой-нибудь монастырь (его и основали — Свято-Троицкий Трифоно-Печенгский, самый северный православный монастырь), ну или на худой конец разместить там пограничный авиаполк.

В 1920 году по Тартускому договору российская часть Лапландии была передана Финляндии — и четверть века, до 1944-го, здесь не было русских. Во время войны тут хозяйничали немцы — которые сделали эти места своим северным плацдармом, построили аэродром — и летали с него бомбить Мурманск. В 1941–1942 годах тут шли тяжелейшие бои и на земле, и в воздухе. Одно из мемориальных мест называется Долина Смерти; о боях здесь в гагаринские времена ходило много историй — про то, как один советский летчик протаранил «мессершмитт», оба поврежденных самолета сели на лед озера — и затем русский летчик дрался с двумя немецкими, убил их и с обмороженными ногами шесть дней полз к своим; выжил — и воевал дальше. Про то, как другой летчик выпрыгнул из горящего самолета без парашюта, упал с трехкилометровой (!) высоты — и тоже остался жив: удачно упал в сугроб. Все это были не абстрактные персонажи военной мифологии, а живые люди, офицеры, которые, выбравшись из этих своих сугробов и отряхнув снег, стали учить искусству войны новое поколение летчиков, Гагарина в частности.

Луостари — поселок на северо-востоке от Мурманска, в 13 километрах от норвежской границы и в 30 от финской. Бывший оплот православия, превратившийся в северный форпост СССР. Что значит это «на северо-востоке от Мурманска»? Значит, что очень далеко, и не то что жить, а даже добраться туда было непросто. Поезд Москва — Мурманск. Декабрь: «Мурманск встретил его сильным ветром и метелью. Маленькие деревянные дома, очень скользкие деревянные тротуары и только на „пяти углах“ были видны многоэтажки. Получив в штабе авиации направление в далекий военный городок, Юра поехал в Печенгу. Железная дорога была проложена по болоту, и поезд шел очень медленно. Часто проверяли пограничники. За окном мелькали заснеженные сопки, карликовые березки, вцепившиеся корнями в громадные камни. В Печенге его встретили на машине, и снова дорога — уже до места службы» (8).

При аэродроме размещались три полка морской авиации, два боевых, один учебный, в котором осваивались новички, а затем их переводили в боевой полк. Летать было сложно — слишком мало ориентиров (главный — Генеральская сопка рядом с поселком; раньше она называлась Спасительной, потому что якобы Трифон Печенгский скрывался в ее пещерах от язычников-лопарей; а Генеральская — потому что там погиб летчик, Герой Советского Союза Алексей Генералов). «Местность вокруг аэродрома гористая, и это, конечно, затрудняло полеты, особенно в пасмурную погоду. При взлете сразу по курсу возникали две полукилометровые сопки. Нужно было быстро набирать высоту и уходить в сторону. При посадке также нельзя было допускать малейшей оплошности — четвертый разворот между сопок приходилось делать, снижаясь до высоты 400 метров. Еще одна опасность подстерегала летчика недалеко от торца взлетно-посадочной полосы. Воздушные потоки могли затянуть самолет в каменистый овраг, по дну которого текла речка. Поэтому надо было строго выдерживать глиссаду и во время выпуска шасси» (10). Главный ужас — полгода полярная ночь. Что это значит? Что примерно в полдень на полчаса наступают сумерки — а затем опять, на 23 с половиной часа, тьма. Плюс частые бураны. Новички зимой не летали, осваивали теорию и занимались на тренажерах (каких конкретно, не указано, но один мемуарист упоминает о том, что «здоровые парни стояли у стола и игрушечными самолетиками выводили в воздухе замысловатые кривые» (21)).