Елена Айзенштейн - Стенограф жизни

Стенограф жизни

Марина Цветаева в жизни, творчестве, образах, мифах и символах

Елена Айзенштейн

© Елена Айзенштейн, 2015

Редактор Елена Айзенштейн

Благодарности

Рецензент, профессор Осипова Нина Осиповна

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Марина Цветаева

Благодарность

Моя сердечная благодарность тем, кто своими трудами и участием помогал мне в процессе работы над книгой:

Е. Б. Коркиной, Е. И. Лубянниковой, Л. А. Мнухину,

Н. О. Осиповой, Е. В Толкачевой, Т. А. Цой,

сотрудникам РГАЛИ Т. М. Горяевой, Г. Р. Злобиной,

Д. В. Неустроеву, Е. Е. Чугуновой.

Благодарю за финансовую помощь художественного руководителя оркестра «Виртуозы Москвы» – В. Т. Спивакова.

«Чувство головы с крыльями»: к творческой истории «Поэмы воздуха»

Памяти Дмитрия Алексеевича Мачинского

На сущность новую

Новые слова…

«Пришлец в жилище»

Над «Поэмой Воздуха» Цветаева начала работу в конце февраля 1927 года Черновики поэмы – в ЧТ-15 (конец февраля – май 1927) и в ЧТ-17 (23 мая – июнь 1927). Был записан план новой вещи и отдельные строки. Затем вернулась к поэме 15 мая 1927 года и работала над ней вплоть до июня 1927 года. В день окончания «Новогоднего», 7 февраля, она записала: «Мечта о Прогулке в горах – сначала Савойи (купить путеводитель), потом – оказывается – того света. Он водит. Мечта о другой прогулке – здесь (выбрать место!) – я вожу. Оставить до лета, до годовщины его первого письма ко мне, ставя на воскрешающей силе сроков (NB! Додумать)» (ЧТ-15. Опубликовано: Поэмы, с. 338).

М. Л. Гаспаров сравнил поэтическую технику Цветаевой в поэме с техникой раннего аналитического кубизма в живописи. Н. О. Осипова рассмотрела поэму в художественно-эстетическом контексте со взглядами К. Малевича и В. Н. Кандинского (Осипова Н. О. «Поэма Воздуха» М. И. Цветаевой как супрематическая композиция». Сб03, с. 49—60). Е. В. Титова отметила, что в поэме «процесс поиска необходимого слова фиксируется в тексте, а не остается за его пределами». Она назвала такой способ построения речи «черновиковым» (Титова Е. В. «Преображенный быт» (Опыт историко-литературного комментария десяти поэм М. Цветаевой). Вологда, 2000, с. 63). Надо сказать, это характерная черта и прозы и эпистолярного наследия Цветаевой, подмеченная еще Р. М. Рильке. Любопытна мысль О. А. Клинга о том, что «язык – это и есть та стихия «воздуха», в которую окунается Цветаева» (Клинг О. А. Попытка символистского прочтения «Поэмы Воздуха» Марины Цветаевой. Сб94, с. 45). Слово «Прогулка» приведенной выше записи в музыкальном словаре Цветаевой, по-видимому, должно быть связано с «Картинками с выставки» Мусоргского. Под звуки музыки Цветаева росла: ее мать виртуозно владела роялем. С музыкой соотносятся звуки посмертия в финале «Поэмы Воздуха» («Музыка надсадная»). Принципы развития материала в «Поэме Воздуха», построенной на варьированном повторе похожих по звучанию и строению слов, родственны музыке. Вместо темы Прогулки у автора в поэме – соединяющее части переходные связки-мотивы: «Землеизлучение – — Землеотпущение – Землеотлучение – Землеотсечение», этапы подъема души от Земли.

Первые записи к будущей поэме: «Мечта Дверь Лестница Улица» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 76 об) – говорят о том, что Цветаева собиралась написать нечто вроде совместного путешествия с умершим в конце декабря 1926 года в швейцарской клинике Валь-Мон поэтом Райнером Мария Рильке, переписка с которым в 1926 году, подаренная Пастернаком, явилась для Марины Цветаевой важнейшим событием духовной жизни.1

Обращенность к метафизическому адресату, к умершему Рильке, показывают предваряющие черновые, рабочие записи: «Скоро начну читать твои письма», «Наши дни с тобой…», «Близится день / Назначенного свидания» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 77). Письмо к Рильке на тот свет, поэма «Новогоднее» завершалась отправкой письма непосредственно «в руки» адресату. Важность образа руки как воплощения единения в новой поэме подчеркивается в строках: «Уст нет, но руки» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 76 об), «За руку взял – легко и просто» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 77). Последний образ в развит в выразительной метафоре: «на волоске моего внимания» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 82). Позже, уже в майских рабочих материалах появятся стихи о безруком свидании:

Ухом чистым духомБыть. В раю безрукомГоры / Своды чистым слухомИли чистым звукомДвижутся?

После отрешения от звука («Мне ли вознестись / отзвучать» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 92), «на один вершок» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 92) оторвавшись от земли, лирическая героиня готова обойтись «даже без рук» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15. л. 92).

Двоемирие будущей вещи дано в рабочих записях 15— го мая 1927 г. двумя освещениями: электрическим и лунным: «Решить: весна или лето? Лучше ранняя весна, как сквозное, пустое. Этапы: Лестница (винтовая, вниз) хорошо бы: два света: сверху лунное, снизу, из откр <ытой> двери в столовую электр <ическое>. Ход через сад. Решить: маршрут: лучше на ту, мал <ую> террасу (сдается, <провалю>) весь Париж. Фабулы никакой: постояли пошл <и>. Все в обр <азах> перемены, в его овеществ <лении> и в моем развеществлен <ии>. Он почти Ding.., я почт <и> и что-н <и> б <удь> нарушающее, резкий звук!» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 84 об. Опубликовано: Поэмы, с. 338). Эта запись сделана в день, когда после двухмесячного перерыва была возобновлена работа над поэмой, после редактирования стихов книги «После России» : Цветаева правила цикл «Сон», вернулась к стихотворениям «Променявши на стремя…» и «Русской ржи от меня поклон…». Она собиралась писать короткую поэму, чтобы дописать «Федру». В записи 15 мая отразились мотивы февральского сна о Рильке 1927 года (подробнее о сне – в кн. : СМЦ, с. 281—294). В первоначальном плане поэмы ясно намечены звуковое, осязательное, зрительное ощущения и два измерения, «две местности» : нынешняя, земная, и даль будущего, сопряженная с местопребыванием нового Рильке.

«NB! Не отвлекаться в сторону 1) себя 2) описаний блюсти только взаимную линию преображения. Резко и определенно дать сначала его отсутствие, потом, по мере моего, его присутствие: руку, дуновение (вздох) или же неопределимый срок полного равенства, а потом разминовение, он во мне притянут землей, а я в нем простр <анством>. Из ощущений: ходьба по воздуху упругость, но не твердость почвы, воздух хорошо отдает, коленом раздвигая рожь» (ЧТ-17) (Поэмы, с. 338), – пишет Цветаева в рабочей тетради.

Первые стихи поэмы мучительно даются поэту. Кажется, начальное двустишие отказывается ему подчиняться. По-видимому, Цветаева сопоставляет начало работы над поэтической вещью с трудностью перехода на тот свет. В рабочей тетради строки:

Ни разу двустишьеТак не упиралось/ <нрзбр.>Какое двустишьеТак сопротивлялось? Злость!__Темнее двустишьяНачального.

Начальное двустишие, записываемое поэтом, не всегда передает суть его замысла. Так же и начало перехода на тот свет мучительно, полно тайны. Появляется образ первого гвоздя, напоминание о страданиях Христа, о распятии, о смерти (гроб, заколачиваемый гвоздями). Первый гвоздь – первые строки поэмы и начало расставания со своей земной сущностью2.

Дверь в незнакомую реальность дается затихшей. Она сравнивается с дверью, за которой должен стоять гость. Очевидно, что слово гость в поэме (немецкое Gast) Цветаева соотносит с Gespénst призрак (нем.) и Geist дух (нем.). Сравнение реализуется в следующих стихах: гость «полон покоя». Он уподоблен «хвое у входа», веткам ели, напоминающим, с одной стороны, о Рождестве, о встрече 1927 года, когда Цветаева узнала о смерти Рильке, с другой – о прощании с близким умершим («спросите вдов») и Вечной жизни: разлука – и новая встреча в посмертии. Гость спокоен оттого, что его уже позвал Хозяин дома. «Молния поверх слуг» – соединяющая души электрическая кривая мысли. Неожиданно вместо «Хозяина» появляется «Хозяйка» : так отмечено в поэме женственное начало Души:

Как гость, за которым стукСплошной, не по средствамНичьим – оттого и мрем —Хозяйкина сердца:Березы под топором.(Расколотый ящикПандорин, ларец забот!)Без счету – входящих,Но кто же без стука – ждет?

Сердце Хозяйки уподоблено березе под топором – это, вероятно, отзвук стихотворения А. К. Толстого «Острою секирой ранена береза…» (1856?), где звучат мотивы неувядаемости красоты природы и неизлечимости любви: «Лишь больное сердце не залечит раны…». Сердце поэта в смерти – сломанный ларец Пандоры. Пандора – «всем одаренная», первая женщина, созданная Афиной и Гефестом, явилась местью Зевса людям за то, что Прометей украл для них у богов огонь. Слепленная из земли с водой, одетая в золото и серебро, по замыслу Зевса, Пандора открыла ларец, врученный богами, и расползлись по земле болезни, соблазны и бедствия. Возможно, Цветаева вспоминала «Мариенбадскую элегию» Гёте: «Богов любимцем был я с детских лет, / Мне был ларец Пандоры предназначен, / Где много благ, стократно больше бед!» (перевод В. Левика), его поэму «Пандора». В «Поэме Воздуха» сосуд, подаренный богами, назван ящиком, так как у Цветаевой сердце ассоциировалось с определенными музыкальными инструментами, имевшими форму ящика: с лирой, с гуслями, с цитрой. Отсюда «Расколотый ящик Пандорин» – расколовшийся поэтический инструмент. Ранее образ Пандоры, вместительницы души, встретился в записи к поэме «Новогоднее» : «ГРУДЬ Пандора / Пандорина коробка – / Грудь, в которую сначала робко» (РГАЛИ. ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 50); «Пандорина коробка (шкатулк <а>)» (РГАЛИ. ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 56). В жизни лирической героини сердце стучало от любви; биенье сердце было знаком Гостя. Теперь лирическая героиня утратила свой резонансный ящик, ее сердце не стучит, и ожидание Гостя – молчаливая уверенность «в ухе ответном». Как и в окончательном тексте поэмы, в черновике важен мотив слуха: «Уверенность в ухе / ответном / Сторожком/ Привставше <м>. – Твоя во мне» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 80 об). Названное в черновике «сторожким», ухо адресата поэмы двоится: именно этот эпитет Цветаева не раз использовала, говоря о Пастернаке: «Твое сторожкое ухо – как я его люблю, Борис!» Эти же строки: П26, с. 109. В ЦП (письмо 54 а и 54 б) этого фрагмента нет. Концовка письма, по словам комментаторов, не поддается расшифровке. (VI, 251) В окончательном тексте поэмы «пастернаковский» эпитет исчезает. Тот же эпитет ранее встречался в черновиках «Попытки комнаты» (в этой же тетради черновики писем к Пастернаку) : Цветаева писала о метафорическом коридоре души: «от сторожк <ой> / Уха – до узловой / Сердца» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 13, л. 150. Это вариант строк поэмы: «от «посадки / Нету» до узловой / Сердца» (Поэмы, с. 300)).