Олег Лекманов - Сергей Есенин. Биография Страница 10

Эта суховатая, хотя и благожелательная аттестация как нельзя лучше соответствует общему тону, взятому Блоком при первой встрече с Есениным: своим друзьям молодой поэт позднее рассказывал, что Блок принял его с “немногословием и сдержанностью”[146]. Доброжелательно, но с очевидным желанием дистанцироваться от Есенина Блок написал о молодом поэте журналисту и издателю Михаилу Павловичу Мурашеву:

Дорогой Михаил Павлович!

Направляю к вам талантливого крестьянского поэта-самородка. Вам, как крестьянскому писателю, он будет ближе, и вы лучше, чем кто-либо, поймете его.

Ваш А. Блок.

Р. S. Я отобрал 6 стихотворений и направил с ними к Сергею Митрофановичу. Посмотрите и сделайте все, что возможно[147].

Записка С. Есенина, оставленная на квартире А. Блока 9 марта 1915 года, с пометой А. Блока

В недалеком будущем Блок и вовсе оборвет наметившуюся было традицию братания с “мужиковствующими”. “Сладко журчащий о России, о русском народе г. Блок оказывается не расположен заводить знакомства с писателями из народа, – с обидой писал А. Ширяевец В. Миролюбову 10 марта 1916 года. – Не принял меня, а до меня не принял Сергея Клычкова. <…> Знакомство мое с г. Блоком кончилось тем, что, после нескольких писем к нему и вызовов по телефону, я, явившись к нему, поторчал в прихожей, и горничная вынесла мне книгу его “Стихов о России”, которую я купил в магазине и с которой я явился к их степенству с просьбой дать автограф. Автограф-то в книге был, но автора видеть не сподобился… Мерси и на том, что увидел горничную знаменитости”[148].

Совсем по-другому встретил Есенина Мурашев, а еще до него – Сергей Митрофанович Городецкий, чей адрес юный стихотворец, по-видимому, попросил у Блока сам.

К Городецкому Есенин наведался через день после посещения Блока, 11 марта. “Стихи он принес завязанными в деревенский платок, – умилялся Городецкий в своих мемуарах. – С первых же строк мне стало ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Начался какой-то праздник поэзии. Мы целовались, и Сергунька опять читал стихи. Но не меньше, чем прочесть стихи, он торопился спеть рязанские “прибаски, канавушки и страдания”… Застенчивая, счастливая улыбка не сходила с его лица. Он был очарователен со своим звонким озорным голосом, с барашком вьющихся льняных волос”[149].

Виктор Шкловский в 1940 году предложил недостоверную, но весьма колоритную версию знакомства Есенина с Городецким, мимоходом приплетя к делу Клюева (обозначенного как “друг Есенина”), блоковскую кухню и том-сойеровский забор:

“Городецкий передвинул возможности поэзии и потом смотрел на занятые области несколько растерянно.

Один друг Есенина был человек, любующийся своей хитростью. Он взял два ведра с краской, две кисти, пришел к даче Городецкого красить забор. Взялись за недорого. Рыжий маляр и подмастерье Есенин.

Покрасили, пошли на кухню, начали читать стихи и доставили Сергею Митрофановичу Городецкому удовольствие себя открыть.

Это был необитаемый остров с мотором, который сам подплыл к Куку: открывай, мол, меня!”[150]

Надо признать: погрешив против фактов, Шкловский нашел удачную метафору. Очевидно, что, “подплыв” к Городецкому, Есенин заранее подготовился к встрече с мэтром, раз принес свои произведения автору “Яри” “завязанными в деревенский платок”. Однако дальше начинающий стихотворец действовал по ситуации, тональность которой задавал уже Городецкий. “…Среди крестьянских поэтов какой-нибудь скромный И. Белоусов мог еще по инерции потянуться вслед за “суриковцами” и Дрожжиным и пройти по словесности почти незамеченным; притязательные же Клюев и Есенин прежде всего высматривали в модернистской литературе ее представление о поэтах из народа, а потом выступали, старательно вписываясь в ожидаемый образ”[151].

Сергей Есенин и Сергей Городецкий

Петроград. Март-апрель 1915

Экзальтированный прием, оказанный старшим поэтом младшему (“праздник”, “целовались”, “Сергунька”), с одной стороны, должен был убедить Есенина в точности попадания в выбранный образ, а с другой – подсказывал: можно усилить в этом образе черты скромного деревенского паренька. К Мурашеву Есенин явился уже “в синей поддевке” и “в русских сапогах”, а стихи в нужный момент “вынул из сверточка в газетной бумаге” [152].

Дарственная надпись А. Блока на одном из томов его “мусагетовского” собрания сочинений, подаренном С. Есенину 9 марта 1915 года

Основной эффект, которого добивался и добился Есенин, стилизуя свой облик под деревенского простака, состоял в ярком контрасте между этим обликом и профессионализмом уверенного в себе поэта. Месяц спустя Зинаида Гиппиус в журнальном предисловии к поэтической подборке Есенина изобразит его “худощавым девятнадцатилетним парнем, желтоволосым и скромным”, чьи стихи тем не менее отличает “мастерство как будто данное: никаких лишних слов нет, а просто есть те, которые есть”[153].

Дарственная надпись С. Городецкого на экземпляре его книги “Четырнадцатый год”, подаренной С. Есенину 11 марта 1915 года

Именно для достижения этого впечатления ("мастерство как будто данное”) Есенин в Питере постарался "забыть” о своем московском периоде и тогдашнем медленном и мучительном овладении азами стихосложения. Из Рязани прямо в столицу – такой географический маршрут, с есенинской подачи, станут вычерчивать авторы статей и мемуаров: "Он приехал из рязанской глуши прямо к Блоку на поклон…”[154]; "С целью ознакомиться с нашими художественными течениями и их представителями из Рязанской губернии приехал 19-летний крестьянин-поэт С. Есенин…”[155]; "Он приехал из Рязанской губернии в "Питер”…”[156].

Сергей Городецкий. 1910-е

Интересно сравнить между собой дарственные надписи, которые, по итогам первого свидания с Есениным, сделали ему на своих книгах Александр Блок и Сергей Городецкий. Блок написал сухо и просто: "Сергею Александровичу Есенину на добрую память. Александр Блок. 9 марта 1915. Петроград”[157]; а Городецкий – восторженно и вычурно: “Весеннему братику Сергею Есенину с любовью и верой лютой”[158].

Столь же причудливой, “народной” стилистической манеры Городецкий, общаясь с Есениным, предпочитал держаться и в дальнейшем. “Сердце мое Сергун!” – с такого обращения он начал письмо к Есенину от 14 июня 1915 года[159]. А 7 августа Городецкий признавался младшему поэту: “Мне все еще нова радость, что ты есть, что ты живешь, вихрастый мой братишка. Так бы я сейчас потягал тебя за вихры кудрявые!”[160] Судя по всему, таскание за волосы считалось в кругу Городецкого – Есенина непременным атрибутом встречи двух соскучившихся друг по другу близких приятелей. “Дорогой Сашка! Оттрепал бы я тебя за вихры, да не достанешь”, – шутливо сетовал уже сам Есенин в письме к А. Добровольскому от 11 мая 1915 года[161].

Знакомство и дружба с Городецким сильно продвинули Есенина в работе над своим образом и обликом. Похожую роль автор “Яри”, с юности лелеявший в себе “страсть к лубочному “русскому” духу””[162], сыграл в судьбе многих крестьянских поэтов. Недаром Анна Ахматова в прозаических набросках к своей итоговой “Поэме без героя” изобразила, как “Городецкий, Есенин, Клюев, Клычков пляшут “русскую”” на гофмановском модернистском маскараде 1913 года[163].

Александр Добровольский и Сергей Есенин. Петроград. Март-апрель 1915

И все же главная причина повышенного спроса модернистов на грядущих поэтов из народа была уловлена Есениным не у Городецкого. 15 марта 1915 года он пришел на квартиру к Дмитрию Сергеевичу Мережковскому, Зинаиде Николаевне Гиппиус и Дмитрию Владимировичу Философову. Лейтмотивом первой и последующих встреч Есенина с Мережковскими, по всей видимости, стала тема, отразившаяся в дарственной надписи Философова Есенину на книге “Неугасимая лампада”: “Сергею Александровичу Есенину с верой, что русская лампада никогда не угаснет. Д. Философов. 12 апр. 1915 г.”[164] “Верой”, “русская”, “лампада” – вот ключевые слова этого инскрипта.

В апрельском номере журнала “Голос жизни” за 1915 год, редактором которого числился Философов, была напечатана поэтическая подборка Есенина. Предисловие к подборке написала Гиппиус, укрывшаяся за псевдонимом Роман Аренский.

Дмитрий Мережковский