Владислав Пронин - «Стихи, достойные запрета...»: Судьба поэмы Г.Гейне «Германия. Зимняя сказка». Страница 10

Далее, высмеивая притязания немцев вести Италию на завоевание свободы, Ф. Энгельс в той же статье напоминает уже не раз цитированные К. Марксом крылатые строки Гейне: «Французам и русским досталась земля…»

Когда через десять лет вновь возник лозунг «Рейн надо оборонять на реке По», Энгельс, чтобы еще раз показать абсурдность фантазий агрессивных германских псевдопатриотов, в брошюре «По и Рейн» (т. 13, с. 237) привел те же строки Гейне о немецком царстве воздушных мечтательных грез.

Столь частое обращение К. Маркса и Ф. Энгельса к произведениям Гейне и особенно к его поэме «Германия. Зимняя сказка» говорит не только о том, что они прекрасно знали поэму, многие строфы помнили наизусть, но и о том, что они воспринимали поэта как своего политического союзника. Для основоположников научного коммунизма поэма Гейне «Германия. Зимняя сказка» была произведением политическим.

Как и всякое значительное поэтическое творение, «Германия. Зимняя сказка» жила в сознании современников, а затем и потомков во множестве запомнившихся крылатых строк и выражений, она разошлась на пословицы и поговорки, в какой-то мере, может быть, утратив цельность и отдалившись от конкретных обстоятельств, ее породивших. Поэма раздробилась на множество выразительнейших афоризмов, которые всегда оказывались уместными, когда речь шла о развенчании политического и религиозного лицемерия, националистических мифов и графоманства. Не случайно поэтому строки из Гейне звучат постоянно в политических, философских и литературных дискуссиях.

Вильгельм Либкнехт напомнил слова Гейне в своей книге «Германия полвека тому назад», написанной к юбилею революции 1848 года. Охарактеризовав период господства Священного союза и процитировав лицемерное постановление Ахенского конгресса — обещание европейских правителей охранять мирное развитие своих народов и оживить их нравственные чувства, В. Либкнехт комментирует словами Гейне: «Мы знаем мелодию, мы знаем слова…» В подлиннике поэмы не «мы», а «я». Вряд ли Либкнехт запамятовал точный текст, скорее, он сознательно слегка изменил его, подчеркнув тем самым, что слова поэта теперь уже принадлежат всем, они превратились в поговорку. Вслед за цитатой Либкнехт высказывается вполне в духе Гейне: «Когда властители говорят о мире и благосостоянии своих народов, этим последним следует опасаться всегда самого худшего»{15}.

К тексту поэмы «Германия. Зимняя сказка» обращались в дальнейшем В. И. Ленин, Г. В. Плеханов, Клара Цеткин, Морис Торез и другие выдающиеся политические деятели. В том, что аргументы Гейне оказываются насущно необходимыми и спустя десятилетия и даже столетие после создания поэмы, — доказательство того, что «Германия. Зимняя сказка» принадлежит не только прошлому, но настоящему и будущему.

В фильме «Карл Маркс. Молодые годы» рассказ о дружбе великого поэта и гениального мыслителя завершается грустно. Телезритель снова видит знакомую квартиру на улице Ванно. Упакованы чемоданы, связаны книги. Маркс и Женни готовятся к отъезду. Рядом — Гейне. Вещи выносят из комнаты, квартира пустеет. Время действия — январь 1845 года. По требованию прусского правительства французские власти высылают Маркса из Парижа. Сидя в кресле, печальным голосом, чуть отрешенно поэт читает:

Прощай, Париж, прощай, Париж.Прекрасная столица.Где асе ликует и цветет,Поет и веселится!В моем немецком сердце боль.Мне эта боль знакома».Пер. В. Левика

Эти вступительные строфы к поэме — у Гейне они гак и называются «Прощание с Парижем» — совсем недавно принадлежали одному только Гейне, выражая его чувства, его боль, столь неизбежную при прощании с городом, с которым он сроднился. Но поворот в судьбе Маркса сделал эти строки созвучными и ему, и Жен ни, стихи как нельзя точнее передают их мысли и чувства, вызванные столь внезапной разлукой с французской столицей, где завершился один из важных этапов биографии молодого Маркса.

Прощаясь с Гейне, Маркс произносит с улыбкой: «Если говорить честно, мне жалко здесь оставлять только вас, дорогой друг…» Авторы фильма и здесь правдивы. Отступление допущено самое малое: эти слова были написаны Марксом в прощальном письме к Гейне.

Из Брюсселя 24 марта 1845 года Маркс сообщал Гейне о таможенных и полицейских мытарствах, о появлении «Зимней сказки» в Брюсселе: «Ренуар и Бернштейн напечатали в Париже Вашу «Зимнюю сказку», указав Нью-Йорк как место издания, и направили ее для продажи сюда, в Брюссель» (т. 27, с. 387).

Карл Маркс понимал, что для Гейне всякое известие о распространении его поэмы было чрезвычайно важно, так как на ее пути к читателю уже при выходе ее в свет реакционерами было возведено немало барьеров.

Глава пятая. Вопреки запрету

Несмотря на все препятствия, во второй половине XIX века «Германия. Зимняя сказка» обрела всемирную славу как классическое творение немецкой революционной поэзии.

Как только эта книга Гейне вышла из печати, Пруссия повела настоящую войну против поэта и его поэмы. Правительство Вильгельма IV направило сенату вольного города Гамбурга ноту, требуя запретить продажу и распространение этого издания не только в Пруссии, но во всех тридцати шести государствах, а нераспроданные экземпляры немедленно уничтожить. Но Юлиус Кампе, опытный издатель оппозиционной литературы и ловкий коммерсант, повел дело так, что в руки полиции попали лишь немногие экземпляры, зато интерес к изданию возрос.

Поэма широко и быстро распространялась в Германии, однако журнальных откликов появилось сравнительно немного. Автор монографии о поэме «Германия. Зимняя сказка» профессор Берлинского университета им. Гумбольдта Ганс Кауфман называл ее книгой, запрещенной при самом ее появлении. Запрещено было не только распространять поэму, но и обсуждать ее в печати, упоминать, цитировать. Словом, власти пытались сделать вид, будто поэмы не существует. Мысль Гейне о стихах, достойных запрета, подтвердилась незамедлительно.

До запрета успело появиться только несколько заметок. Рецензент «Вехентлихе литератур» («Литературный еженедельник») 12 октября 1844 года выражал недовольство резкими саркастическими высказываниями автора поэмы о собратьях по перу.

Гейне предвидел, что его детище подвергнется нападкам и официальных властей, и националистов. Он посылал друзьям экземпляры книги еще до поступления ее в продажу с просьбой написать статьи и рецензии для крупнейших немецких газет. Он просил тогдашнего друга. Иоганна Германа Детмольда, повлиять на общественное мнение. Через Детмольда поэт обращался к некоторым журналистам, которые могли бы откликнуться на выход поэмы: «Очень важны маленькие рекламы. Враги, вероятно, их используют. Прошу вас, помогите мне, да поскорее, — просит он Детмольда в письме от 14 сентября 1844 года, а заканчивает просьбу ироническим, но совершенно верным пророчеством. — Помогите в настоящем — о будущем этой книги я сам позаботился» (т. 10, с. 168). К сожалению, эти хлопоты успехом не увенчались.

Самый подробный разбор поэмы был дан 14 октября 1844 года в аугсбургской «Алыгмайне цайтунг» («Всеобщей газете»), где Гейне помещал когда-то свои первые французские корреспонденции. Без малейших сомнений анонимный автор статьи заявляет, что поэтический дар Гейне оскудел: «…Это еще, конечно, Гейне, то есть колкий, остроумный, щедрый на антитезы насмешник и отрицатель; но Гейне-поэта здесь уже почти нет, здесь почти нет того большого лирика, который извлекал глубокие безыскусственные звуки из сердца и разрешал самые дикие диссонансы в мягком благозвучии». Критик явно хочет, чтобы Гейне остался верен своей ранней лирике, чтобы он по-прежнему облекал любовные переживания в трогательные песенные строфы. Рецензент просто-напросто не поспевает за развитием поэтического дара Гейне, ему непонятны характер и причины изменений в душе «чистого лирика». Недолго думая, критик решается в упадке и даже гибели таланта обвинить… Париж. «Поэтическая молодость и весна не могут длиться вечно, — продолжает размышлять рецензент; — и все же мы боимся, что он умер несколько раньше срока, умер от парижского воздуха, в котором может развиваться многое хорошее, но только не немецкий поэт…»

Аугсбургская «Всеобщая газета» вовсе не стремится перечеркнуть поэтические достоинства поэмы, критик находит отдельные места забавными и занимательными, воздает должное едкому изображению аахенского накрахмаленного величия. «Но в целом, — предсказывает критик, — поэма оттолкнет многих читателей, и притом таких, которых ни в коей мере нельзя отнести к политическим или религиозным обскурантам».

Что же ставит в вину рецензент поэту? Он буквально воспринял проклятья Кельнскому собору и угрозу превратить недостроенный готический памятник — «Бастилию духа» — в конюшню. Он явно шокирован аристофановскими вольностями в эпизоде с богиней Гаммонией, прорицающей посредством ночного горшка. Находит многие стихи небезупречными, приводит чьи-то слова: «Две строчки совсем не рифмует, а две плохо рифмует». Доказательства? Для немецкого слуха, дескать, совершенно непереносима рифмовка типа: «Романтик — Уланд, Тик» (кстати, с тех пор она приобрела широкое распространение и стала привычна). Завершая статью, рецензент обращается к началу поэмы, где поэт незамедлительно требует для всех земного счастья. Эта программа представляется журналисту совершенно неосуществимой, а пути к тому — неведомыми.