Светлана Веселова - Город. Между архитектурным проектом и информационной сетью Страница 10

В соответствии со строгой прямизной римских дорог осуществлялась планировка лагерей легионеров: на ровной местности, на перекрестке (под прямым углом) двух артерий cardo maximum и decumanus maximum находилась площадь, на которой помещалась палатка военоначальника и святилище. Виа Претория, устремленная к претории (палатке полководца), пересекалась с такой же несгибаемой виа Трансипалис (опорной дорогой внутрилагерной транспортной структуры). «Многие города Англии хранят в окончании своих имен воспоминание о своём происхождении от римского лагеря castra: Манчестер, Ланкастер, Уинстер и т. д.».

Пример города, образованного двумя пересекающимися линиями главных улиц, cardo maximus и decumanus maximus

Рим станет той матрицей, которая будет воспроизводить себя в Европе на протяжении тысячелетий. «Рим – вечный город». В юридических практиках, в гражданских и военных установлениях Рим обнаруживается как конституирующая модель. В планах геометрически регулярных городов, военных лагерей римского типа, прячется сеть. Рим отличался от Афин как морфология от геометрии. Латинское crux подразумевает движение в пункт, где происходит метаморфоз, непосредственное, а не созерцательное приобщение к истине, где переплетаются ведомое и неведомое, воображаемое и реальное.

Организация полиса предохранялась от хаоса двойной системой защиты – возведением порядка во вторую степень: сначала разграничение суши и воды, своих и чужих, бытия и небытия – т. е., удаление из хаотических флуктуаций – разметка границ города, выработка стиля поведения. И лишь на втором шаге открывается путь к многообразию его проявлений – обустраиваются места внутри полиса: ареопаг, агора, акрополь. Не случайно после Пелопонесских войн Перикл обращается к афинянам с речью: «Благополучие целого государства более выгодно для частных лиц, нежели благополучие отдельных граждан при упадке всего государства. Ведь если гражданин сам по себе благоденствует, тогда как государство рушится, то он гибнет вместе с государством». Действительно, афинская сборка была такова, что в ней можно было спастись самому, только спасая всех, а именно инстанцию вкуса, стиля, не пропускающего чужеродные элементы дальше отстойника. За полисом как топикой поведения на ареопаге и агоре стоял еще полис как стиль жизни афинянина, который и был той первой степенью порядка, удерживающей от вовлечения в непрерывность метаморфоз. Кризис полисной организации выражался не столько в экономических факторах, сколько в последовательном разрушении административных, культурных и культовых функциях старого города. Римская сборка лежит ниже этой первой степени упорядоченности стилем. Рим возник из смеси: неразличенность краев в пространственно временном континууме, общая размытость контуров не позволяла удерживать одну степень реальности, и виртуальный город сохранил в себе исходный заряд к бесконечным трансформациям. В отличие от Афинской Римская сборка возникала из эклектической неопределенности, а не из уже сложившегося порядка народа. Строительство дорог (от финансирования до непосредственной реализации) становится, во-первых, «общим делом» Рима, а во-вторых, способом покорения и познания мира. Греко-иудейская мудрость дошла до нас по дорогам Рима. Латынь на протяжении тысячелетий ассимилировала, приводя к себе как к общему знаменателю, всё иное в качестве недо-языков, недо-логосов.

Прямолинейность и бесповоротность Римской дороги коррелировала с изворотливостью и лавированием государственной политики. «Какой актер умирает», – были последние слова, произнесенные Нероном. Жизнь римлянина – хорошо разыгранный спектакль. Рим, заимствовавший греческую мифологию, разыгрывал роль «эллина», стремясь к ясности, он попал во тьму, реализовав своим существованием то, чего греки, впервые выделившие человека в его статуарном великолепии, так опасались, а именно, миф о Нарциссе, залюбовавшемся своим отражением и так и не смогшем отвести от него взгляд.

Для того чтобы как-то координировать свои непрестанно множащиеся части, Рим должен был превратиться из urbs в orbs. Рим существовал между этими полюсами: urbs и orbs, городом и вселенной, возможно благодаря дороге. Империя – это сеть. Архитектурное пространство города, выстроенная, закрытая, разграниченная среда уходит дорогами в ландшафт. Для того, чтобы заставить вращаться метрополию вокруг своей орбиты, Рим должен был стать orbs – изгибом, вогнутостью щита, колесом фортуны, глазной впадиной. Иначе говоря, необходимо было согнуть сеть отношений, образовав вогнутость, впадину, заставить коммунальную сеть видеть. Именно Рим сделал принцип видения конституирующей моделью для всей Европейской культуры: знания (наблюдение), власти (надзор), желания (подсматривание).

Афины раскинулись вокруг выпуклости холма, на котором размещался Акрополь, призывавший внимать власти как голосу/логосу свыше. Здесь сущее выстраивалось по степени восхождения в логосе. «Рим – город на семи холмах» строился как сеть наблюдательных пунктов и укреплений. Иначе говоря, если греческий polis был лабиринтом уха, слушающего голос свыше, то Римский orbs – принципом зрения как такового – того, что зрит. Рим – империя глаза, который видит вперёд, вдаль, в перспективу, устремляясь в мифическую точку, которую нельзя вообразить без переноса за границу видимого, где Рим уходит из Рима, воплощаясь в Константинополе, Москве (да какая европейская столица не пыталась отстроить себя Римом?), рискуя иссякнуть в экспансии. Если Acropolis слышит и созерцает своё ограниченное и выстроенное статуарное тело, то форум Романум зрит, пытаясь схватить границы, определившие его, и слепнет, бессильный увидеть их. Ибо границы Рима полагались не как контур ограничения или терминологическая сетка определённых идеальностей, но как множащиеся различия в различие – морфологические переходы, перетекания в себе, на которые была наброшена маска геометрии.

Афинская хартия стала судьбой Европы лишь на уровне недосягаемого идеала, к которому стремились, подлинной же судьбой, крестом Европейских городов стал Рим – сеть флуктуирующих форм. Поэтому любой шаг на пути становления геометрического телоса то и дело вовлекал в виртуальное движение все фрагменты и сегменты какого-то другого телоса, ему предшествующего, его пронизывающего и его преодолевающего.

Становление города – мировой империи

Пытаясь понять, каким образом римской державе удалось политически объединить весь мир Средиземноморья, мы должны учесть следующие факторы: 1) Из ряда вон выходящее превращение Рима из маленького неизвестного города на границе между землей этрусков и территорией, колонизированной греками, в Империю мира. 2) Стратегии колонизации покоренных земель, а именно, продление собственной инфраструктуры на территории захваченных стран – строительство улиц, мостов, акведуков, укрепленных валов, а также основание новых городов под эгидой Римской империи. 3) Децентрация политических функций в позднюю фазу империи связано с формированием региональных столиц, как, например, Трир.

Рим возник в лоне Этрусской культуры, которая зародилась в IX веке до н.э. и простиралась от Поэбны до Компаньи в VII – VI веках. В Этрурии существовало большое количество городов-государств, которые имели аристократическое управление и объединялись в союз под священновластием бога Вальтумана. Римляне заимствовали у этрусков ритуал основания города. Он состоял из следующих элементов: inaguratio – вопрошание божества перед основанием города; limitatio – провешивание внешних границ города; consacratio – жертвенное освящение места новоорганизованного города. Однако, форма этрусских городов не сравнима с геометрически регулярным типом римских.

На окраине этрусской территории возник Рим, сначала маленький военный лагерь, который однако быстро рос и скоро стал господствовать над всем Средиземноморьем. Столицей Рим стал не на основании осознанного решения, а естественно разрастаясь в результате постоянной экспансии. После того как было достигнуто единство всей империи, Каракалла в 212 году сделал все население империи подданными римской страны. Город Рим – urbs, и orbs – территория Римской империи стали соответствовать друг другу. Мировая империя была гигантским городом дорог.

Овидий говорит об этой ситуации: «Другие народы определяли страну жестко проведенными границами. Границы города Рима и мира совпадают». (Fasten II 683—684). При Августе Рим расширил свои границы и был воспет Вергилием, Горацием, Овидием. К тому же в ходе истории он приобрел значение религиозного центра, в котором восседает Папа. И сегодня Рим имеет двойное значение. Остатки античной столицы определили дальнейший облик и атмосферу города, но культурный миф пережил Рим.