Вероника Крашенинникова - Америка-Россия. Холодная война культур Страница 10

Совсем другой подход к нелегальным иммигрантам практикуют федеральные силовые ведомства. Попадание в сети ФБР или другого силового агентства – неприятный опыт для нелегального иммигранта. Этот опыт может стать еще более неприятным, если нелегал чем-либо – национальностью, странным поведением – вызывает дополнительные подозрения силовиков, сегодня настроенных в первую очередь на пресечение террористических угроз. Из гуманного мира по Локку, где царят добро и достоинство, человек попадает в мир по Гоббсу, где жизнь действительно «злобна и жестока». Однако такой подход применяется в меньшинстве случаев – в отношении к нелегальным иммигрантам в США преобладает содействие или как минимум терпимость.

Стоит заметить, что президент Буш, несмотря на свою склонность к силовым методам решения проблем, практикует весьма либеральный подход в вопросах иммиграции. Его идеалистические убеждения и губернаторство в штате Техас, где мексиканцы составляют 60 % (!) населения, 34 % из которых нелегалы[28], определили выбор политики скорее содействия, чем преследования.

Иммигрантское прошлое и настоящее Америки производит уникальный эффект на ее видение мира. В некотором смысле иммигрантская суть «стягивает» мир к Америке. Учитывая разнообразие происхождения иммигрантов, съезжавшихся в Америку из всех концов планеты, Соединенные Штаты воспроизводят в уменьшенном размере мировую политическую карту: так, в нью-йоркских школах учатся дети 116 национальностей. Обосновавшись в Америке, иммигранты не порывают раз и навсегда со своей первой родиной. Так или иначе остаются родственные, дружеские, деловые, эмоциональные связи с ней; как минимум иммигранты к своей родине неравнодушны. Национальные истоки сохраняются через поколения: каждый американец сможет рассказать, из какой далекой страны приехали его прадеды и прабабки, и часто может рассказать это в деталях, с названием деревни под Львовом или Вильнюсом.

Эта связь со своей страной значит, что им не все равно, в каких условиях живут оставшиеся там соотечественники. Параллельно, будучи погружены в информационную и общественную американскую среду, иммигранты проходят через серьезную и неизбежную, если только ей не сопротивляться намеренно, мировоззренческую трансформацию. Через несколько месяцев или лет, в зависимости от восприимчивости натуры, недавно прибывший иммигрант будет как истый американец рассуждать об ущемлении прав человека в прежней его стране. Стремление к улучшению ситуации там стимулируется и активным предприимчивым темпераментом иммигранта, которым он обязательно обладает, если совершил такой дальний переезд, и недовольством какими-либо аспектами жизни в своей стране, которое и привело его в Америку.

В сумме эти всемирные связи поколений иммигрантов превращаются в некий дух сопереживания, чувство участия и даже ответственности американцев за остальной мир. Проявляться он может в самых обыденных ситуациях. Спросив в книжном магазине какую-то книжку про Китай, я услышала реплику продавца – реплику риторическую, сказанную в никуда, но с душой: «Должны же они там наконец сделать что-то с правами человека!». На государственном уровне это всепланетное человеческое сопереживание обрело форму активного распространения демократических ценностей.

Кроме того, участливость в судьбе людей на другой стороне планеты нужна и самим американцам – для убежденности в собственном достоинстве и добродетели и заодно для компенсации внушенного религией чувства вины. «Что ты ответишь себе, когда эти люди будут убиты, когда их дети погибнут от голода, когда эта девушка снова подвергнется насилию?», – спрашивает телевизионный ролик, собирающий средства на помощь жертвам геноцида в Руанде. Сама универсальность прав и свобод человека требует их применения ко всем без исключениям людям, иначе твои собственные права и достоинство окажутся под вопросом.

Демократия в Америке государственная система на службе человека

Согласно опросу фонда «Общественное мнение», проведенному в апреле 2006 года, 33 % опрошенных россиян не смогли ответить на вопрос о том, что значит демократия. Тридцать пять процентов справедливо определили демократию как свободу слова и мнений, свободу выбора и действий, защиту прав человека, равноправие, возможность участвовать в политической жизни страны. Мнения остальных варьировались между формулировками «отсутствие порядка», «разруха, полное беззаконие», «говорить можно много, а делать мало», «воровство в верхах, власть денег» и другими определениями подобного смысла.

В сравнении с российским видением американское понимание демократии кристально четко и ясно, несмотря на сложности ее становления.

Элементы демократии существовали в зарождавшейся американской республике с момента образования колоний, но назвать их демократией нельзя было даже с натяжкой. По мнению некоторых руководителей того времени, к этому и не нужно было стремиться. Ибо res publica, «общественная вещь», требовала самых достойных и просвещенных людей для управления во имя общего блага, в то время как демократия, demos krateo, «правление народа», опасным образом передавала власть массам, малообразованным и подверженным страстям. Демократия, говорил даже в 1804 году известный федералист Джордж Кабот, это «правительство наихудших».

Становление демократии в Америке было противоречивым и нелинейным процессом. С момента провозглашения независимости Соединенных Штатов по сегодняшний день этот процесс сопровождался движением вперед и регрессией, исключениями широчайшего размаха и глубины, не утихавшими спорами о наилучшей форме демократии и использованием очевидно недемократических методов для ее установления и продвижения. Сами основатели государства рассматривали предприятие как «эксперимент» и не были уверены в осуществимости идеи; так, Джеймс Мэдисон в процессе работы время от времени вскидывал руки вверх и объявлял задачу неосуществимой[29]. Но сама идея была захватывающей: «Никакой другой эксперимент не может быть столь интересен, как тот, который мы сейчас проводим, и который, мы верим, приведет к утверждению факта, что человек может быть руководим разумом и правдой», – говорил Томас Джефферсон.

Вся история Америки может быть написана с точки зрения внутренней и внешней борьбы за определение и установление наилучшей формы демократии, и это была бы чрезвычайно информативная история. «Демократия не статичная вещь. Это вечный марш», по словам президента Франклина Рузвельта[30]. «Опыт демократии похож на опыт самой жизни – вечно изменяющейся, бесконечной в своем разнообразии, иногда бурной, и этот опыт тем более полезен, что создавался через преодоление трудностей», – говорил президент Джимми Картер[31].

Вне зависимости от издержек и изгибов процесса, важнейшая черта демократии в Америке состоит в постоянстве ее цели и двигающей силы – стремлении поставить государство на службу человеку во имя его благополучия. В этом состоит кардинальное отличие американской системы от российской.

В ноябре 1787-го, спустя два месяца после принятия Конституции, один из подписавших Декларацию независимости Джеймс Уилсон описывал демократию как правительство, в котором «высшая власть принадлежит людям и исполняется ими самими или их представителями». Далее, применительно к Конституции, Уилсон пояснял: «…все нити власти, проявляющиеся в этом великом и всеобъемлющем плане, должны вести к одному великому и благородному источнику, НАРОДУ».

С тех пор политические лидеры, ученые и простые граждане стремились расставить акценты в этом достаточно общем определении демократии. Для одних демократия состояла в расширенных политических правах, обычно измеряемых степенью распространения избирательного права и участия в голосовании. Для других демократия означает большие возможности в индивидуальном «стремлении к счастью», pursuit of happiness – специфически американское явление. Для третьих демократия – скорее культурный, чем политический, феномен и состоит, как говорил Алексис де Токвилль, в «привычке сердца», диктующей равенство между правителями и управляемыми – в противоположность пиетету к правителям и пренебрежению управляемыми. Президент Вудро Вильсон считал, что «Демократия – это не столько форма правительства, сколько совокупность принципов»[32]. Философ-социолог Джон Дьюи, разделяя эту точку зрения, уточнял, что помимо формы правительства демократия – это «образ совместной жизни», «общий процесс взаимодействия», при котором граждане сотрудничают друг с другом для решения коллективных проблем рациональными методами, то есть посредством критического мышления и эксперимента, в духе взаимного уважения и доброй воли[33]. Президент Д. Эйзенхауэр для определения демократии одним словом использовал слово «сотрудничество»[34].