Жить вместе в 21 веке - Андреа Риккарди Страница 10

История не дает уроков или формул. В двадцатом веке создание некоторых национальных государств часто требовало этнических чисток: в других же случаях, как в Ираке, сложный состав населения не учитывался и различия подавлялись.

Проблема, как жить с другими, решалась путем разделения, построения однородных государств или маргинализации меньшинств. Однако, на заре XXI века проблема эта встает вновь: есть неразрешенные ситуации или ситуации новые, может быть, созданные перемещением населения или эмиграцией. Проблема встает вновь в мире, где сократились расстояния, сблизились культуры и начали открываться границы.

2. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ИДЕНТИЧНОСТЬ

Две империи и третий мир

Нелегко понять современный мир. Он сложен и беспорядочен. Часто говорят о «новом мировом беспорядке». За многие годы мы привыкли думать о мире в категориях холодной войны: с одной стороны «добро», с другой — «зло». Таким образом можно было объяснить многое, даже войну между Северным и Южным Вьетнамом. Позиция каждого зависела от его выбора между двумя мирами. Два мира соответствовали укорененной в культуре идее Запада и Востока. Мир застыл, разделенный на две империи, «две цивилизации»; последняя тема часто звучала в ходе избирательных кампаний. Кто не помнит слова Рональда Рейгана об «империи зла»? В отдельных регионах империй могли возникать беспорядки: венгерский кризис 1956 года, чехословацкий 1968-го, вторжение советских войск в Афганистан, а также революционные движения в Центральной Америке или кубинский вопрос. Сверхдержавы вели войны «по доверенности». Но система в целом поддерживалась ясной и безжалостной режиссурой. Мир казался расколотым надвое.

Различные национальные, этнические или религиозные идентичности подавлялись в обеих империях: они мало значили в логике противостояния двух блоков. По крайней мере, так представлялось, особенно в коммунистическом лагере. В Восточной Европе забыли о существовании многих национальных вопросов, которые затем, после 1989 года, вновь проявились со всей остротой. Немало было стран, не только на Востоке, но и на Западе (Италия в том числе), где говорили о более или менее «ограниченном суверенитете» относительно политики двух сверхдержав. При внимательном рассмотрении логика национальных интересов подспудно существовала и в советском мире.

В 1955 году, через десять лет после окончания второй мировой войны, в разгар войны холодной, в индонезийском городе Бандунг прошла первая конференция народов Азии и Африки, в которой участвовало 29 стран, в том числе Индия и Китай. Они выступали за самоопределение народов, борьбу с колониализмом и неприсоединение к блокам. Движение неприсоединения не имело строго определенной идентичности, в него входили и прозападные, и просоветские страны; но оно давало возможность третьего пути, предлагало бывшим колониальным государствам, стремившимся несколько дистанцироваться от логики холодной войны, занять положение между двумя блоками. Многим странам, делавшим после деколонизации первые робкие шаги на мировой арене в национальных границах, оно помогло определить свою идентичность. Это касалось в первую очередь так называемого третьего мира. Выражение это, предложенное демографом Альфредом Сови (Alfred Sauvy) в 1952 году, было образовано по образцу «третьей республики» времен французской Революции. В английском переводе, Third World, смягчилось его историческое (и революционное) значение, и выражение это стало означать мир, который не был ни социалистическим, ни западным.

Это новая позиция в геополитике холодной войны? По мнению некоторых, третий мир мог бы играть революционную роль. Франц Фанон, антильский революционер, участвовавший в борьбе за освобождение Алжира, выдвинул теорию восстания нового мирового пролетариата, народов Юга, «проклятых земли», против империализма. Со своей стороны, страны Востока, Китай, а также западные левые, поддерживали антиколониальные освободительные движения. Наиболее революционные круги третьего мира развивали теорию и практику стратегического союза с коммунистическими странами. Третий мир не был чем-то органическим, его надо было строить. Некоторые, с большой долей иллюзий, видели в нем воплощение будущего.

Социалист и католик Джулиус Ньерере (Julius Nyerere), основатель и первый президент Танзании, искал новый экономический путь между марксизмом и капитализмом. Другие, такие как безумный гвинейский диктатор Секу Туре ^ёкои Toure), ставили на социализм и международную изоляцию. Заир времен правления Мобуту, коррумпированного прозападного политика, пошел по пути африканской аутентичности. И примеры можно было бы продолжить. Леопольд Седар Сенгор (Leopold Sёdar Senghor), отец сенегальской независимости (один из немногих африканских правителей, по своей воле отказавшийся от власти), выдвинул теорию негритюд, оригинального африканского характера, имеющего особые черты, но не противоположного европейскому. Прилагались огромные усилия по восстановлению африканских традиций (не всегда выраженных в письменной культуре и памятниках) для обоснования идентичности различных стран континента.

После второй мировой войны, особенно с шестидесятых годов, многие народы стали самостоятельными игроками на мировой арене: они должны сказать, кто они, себе самим, своим соседям, всему миру. Движение неприсоединения и идеология третьего мира легли в основу выработки нового национального самосознания. Миллионы людей в годы деколонизации начали называть себя гражданами своей страны, присоединяясь к коллективной идентичности и определяя себя относительно других. Они поверили в историческую роль своей страны, подлинную или мифологизированную. Начиная с пятидесятых годов народные массы Юга вступили в период участия в политических страстях. Во многих странах третьего мира рождается политика. Люди призваны в ней участвовать, по большей части недемократическими способами. Это история чувств миллионов людей, которые за десяток лет входят в мир политики, неведомый их родителям; смотрят в будущее с надеждой, верят в возможность освободиться от бедности и маргинальности, чувствуют, что у них есть свое предназначение в истории, и за него стоит бороться. Это богатая и увлекательная история еще ждет своих исследователей.

Этот «третий» мир, столь притягательный для некоторых течений западной мысли, теперь кончился. Во многих странах он потерпел крах, политический и экономический, и 1989 год подтвердил его поражение. После распада советской империи движение неприсоединения потеряло смысл. Конфликт интересов между Востоком и Западом придавал стратегическую ценность многим странам, в том числе африканским: империи оспаривали их друг у друга. После 1989 года все это рухнуло. Стратегический интерес покрывал немыслимые режимы, такие, как правление Сиада Барре (Siad Barre) в Сомали или Менгисту (Menghistu) в Эфиопии. После 1989 года каждая страна сама должна была доказать свою ценность. Азиатские страны решили эту задачу на экономическом уровне.

Конец третьего мира сопровождался экономическим крахом многих стран. Это вынудило их прибегнуть к политике жестких экономических реформ на рыночной основе. Движение неприсоединения объединяло в