Г. Давыдов - Ораторское искусство Страница 11

Главное достоинство антитезы заключается в том, что обе части этой фигуры взаимно освещают друг друга, благодаря чему мысль получает более яркое выражение.

Выражать свои мысли в форме антитезы может каждый. Как нетрудно это сделать, показывает следующий пример, приведенный Цицероном в его Риторике: „Когда все спокойно, ты шумишь; когда все волнуются, ты спокоен; в делах безразличных горячишься; в страстных вопросах—холоден; когда надо молчать, ты кричишь; когда следует говорить, — молчишь; если ты здесь, — хочешь уйти; если тебя нет, — мечтаешь возвратиться; среди мира требуешь войны, на походе вздыхаешь о мире; в народных собраниях толкуешь о храбрости, в битве дрожишь от страха при звуке трубы".

Ораторы очень охотно пользуются антитезой, так как она придает их стилю блеск и силу.

Составить себе представление о других фигурах можно по следующему отрывку из произведения французского писателя Мармонтля:

Крестьянин сердится на свою жену: «Когда я говорю «да», она говорит – «нет» (антитеза); утром и вечером только и знает, что бранится (усиление). Никогда, никогда нет с ней покоя (повторение). Скажи, несчастная, (обращение), чем я перед тобой провинился? (вопрошение). О небо, что за безумие было на ней жениться! (восклицание). Лучше бы мне утопиться (пожелание). О, она плачет, я виноват, как видите (ирония). Всем известно, что я злодей, что я притесняю тебя, что я тебя бью, что я убийца! (усугубление).

Пользоваться риторическими фигурами надо с умеренностью, чтобы не создать излишней пестроты речи.

УСВОЕНИЕ РЕЧИ.

Когда речь примет законченный вид, надо будет ее усвоить. Каким образом это сделать?

Некоторые советуют заучить речь наизусть. К чему это может привести, показывает случай с Августом Бебелем, который рассказывает о свой первой речи следующее:

«В январе 1864 года прибыл в Лейпциг Шульце-Делич. Было условлено, что я открою собрание приветственным словом к Шульце, а затем меня изберут председателем. Но я потерпел неудачу. Я открыл собрание, на которое явилось от 4000 до 5000 человек, но среди речи, которую я заучил наизусть, я позорно запнулся. Мое воодушевление испарилось вместе с моими мыслями. Я от стыда готов был провалиться сквозь землю. Кончилось тем, что председателем был выбран не я, а другой. Я дал себе тогда слово никогда больше не заучивать речи наизусть и хорошо сделал».

Каким же образом можно усвоить речь, не прибегая к заучиванию? Немецкий оратор А. Дамашке рекомендует следующий способ, целесообразность которого он испытал на практике:

„Мой окончательный набросок речи имеет широкие поля. На них я записываю начальные слова, подобно заглавиям над рядом стоящим отделом. Эти начальные слова распределяются наглядно на записке по главным отделам и подотделам, то есть при помощи римских и арабских цифр, латинских и немецких букв. С этой запиской и заметками в кармане я где-нибудь (лучше всего на прогулке) продумываю свою речь. Когда я продумал одну главную часть, я проверяю начальные слова. Если какое-нибудь начальное слово с относящимся к нему отделом забыто, то я спрашиваю себя: кто виноват — я или отдел? То есть, может быть, отдел вообще не нужен, даже, может быть, мешает; тогда он, конечно, тотчас зачеркивается. Особенно важна проверка переходов. Где даются они легко и естественно? Где я могу создать их только искусственно? Когда я, таким образом, один или несколько раз проделал пробу, я уже уверен в своем деле. Тогда я еще раз лично списываю записку (при этом списывание всегда соединено с чтением) и заношу на надлежащее место все собственные имена, все цитаты, которые я хочу привести дословно, и все статистические данные, которые я хочу сообщить. Это я проделываю даже тогда, когда я думаю, что имена и цифры твердо засели у меня в голове. Никогда нельзя предвидеть, какие случайности могут возникнуть в собрании. Не придется ли направить внимание на совершенно другие вещи, более важные, чем передача имен и чисел.

Обыкновенно я совсем не пользуюсь запиской, но у меня есть чувство уверенности, когда я знаю, что она у меня в руке или на кафедре или, по крайней мере, в кармане. Прочитывать короткие цитаты (длинные вообще не должны иметь место в народном собрании) не вредно, так как это повышает впечатление достоверности.

Но как поступить в том случае, если, несмотря на хорошую подготовку, забыл какой-нибудь образ или отдельное выражение и не имеешь перед собой речи, имеешь только записку с начальными словами? Ну, тогда приходится искать соответствующие образы или слова. Подобное искание встречается и в обыкновенной беседе, но нисколько не вредит ей.

При некоторых обстоятельствах оно может быть даже полезным. Слушатель думает и ищет вместе с оратором, радуется, что не он сам, а другой попал в это затруднительное положение, чувствует некоторое сострадание, что всегда настраивает благоприятно, и вместе с оратором облегченно вздыхает, когда это затруднение преодолено. Один член английского парламента, исходя из этих соображений, рекомендовал даже намеренно запинаться или останавливаться. Но это — плохой совет. Подобные затруднения должны оставаться лишь редким исключением, а между тем даже самый лучший оратор не может знать, не поставит ли его в такое положение действительная необходимость.

Но что делать, если среди речи случайный взгляд на записку покажет, что в пылу пропущен целый отдел речи? Сначала ничего, а спокойно продолжайте то, о чем говорили. Если при дальнейшем течении речи можно будет вставить пропущенный отдел, то сделайте это. Обороты вроде: «чуть было не забыл..." или „вы еще спросите..." весьма кстати в подобных случаях. Но если внесение пропущенной части на том или ином месте речи представляет затруднение, то можно сделать это в заключительном слове.

ПРОИЗНЕСЕНИЕ РЕЧИ[10].

Нередко случается, что начинающий оратор, прекрасно подготовившись к речи, все-таки, вследствие своей робости и неуверенности в успехе, не решается выступить перед публикой.

Это смущение можно до некоторой степени ослабить следующими соображениями, которые Сократ высказал одному робкому ученику: «Привело ли бы тебя в смущение, если бы тебе нужно было объяснить дело какому-нибудь кожевнику?

Ученик: „Почему бы это могло меня смутить?"

Сократ: „Побоялся бы ты изложить свои мысли перед купцом?"

Ученик: „Нисколько!"

Сократ: „Побоялся бы ты сообщить свои мысли соседу?"

Ученик: „Нет,—это я делаю каждый день".

Сократ: „Ну так сообрази же, что все народное собрание состоит из таких людей, которым в отдельности ты высказал бы свои мысли без всякого смущения. Почему же ты не хочешь сделать это перед всеми ими вместе?»

Конечно, Сократ, который сам никогда публично не выступал, а говорил только перед небольшим кружком своих учеников в этом указании не был вполне прав. Масса не есть итог отдельных единиц, как, например, ящик, наполненный зернами хлеба. В ней возникают, как бы вследствие химических соединений, новые качества, новые силы. Она способна к более сильной деятельности, чем отдельное лицо, как со стороны ужасного, так и со стороны возвышенного.

Ораторское волнение – явление настолько распространенное, что оно получило даже особое название: ораторская лихорадка.

Непосредственно перед речью ораторское волнение достигает наивысшей степени. Чувство страха усиливается, биение пульса учащается, рот и глотка пересыхают, руки и ноги дрожат как бы от холода, язык становится неповоротливым, произношение затруднено, иные очень бойкие рассказчики (когда они в тесном кругу своих знакомых) — останавливаются в публичной речи посреди предложения и стоят безмолвно, как бы всеми покинутые, или же, в безуспешных поисках подходящего оборота, повторяют упавшим голосом несколько раз одно и то же.

Ораторскую лихорадку приходилось испытывать при своих первых выступлениях многим ораторам, которые впоследствии принадлежали к самым уверенным. Один известный английский адвокат, выступая в первый раз с речью в суде, начал заикаться и чуть было не упал в обморок.

Только странная иллюзия, которая овладела им в эту минуту, ободрила его продолжать речь. Ему показалось, что дети дергают его сзади за сюртук. Это ободрило его; его речь стала гладкой и убедительной, так что он выиграл процесс.

Чтобы получить большую уверенность в речи, некоторые заучивают свою первую речь наизусть. Но такое заучивание не только не спасает, от ораторской лихорадки, но, наоборот, содействует ей. Оратор, заучивший речь наизусть, уже не может произносить ее свободно и непринужденно; он должен все свое внимание сосредоточить лишь на последовательности слов; боязнь забыть эту последовательность усиливает его волнение и приводит к катастрофе, как это случилось, например, с Августом Бебелем.